Игра

Водя пальцем по корешкам книг, Есенин хмурился, отчего на лбу появлялась морщинка. Он любил книги, но так, ни разу не отдал предпочтение какой-то одной единственной: сказки - в ярких обложках, детективы - с хмурыми лицами, патронами, мистика, фэнтези. Он выбирал книги не по жанру, по названию, порой искал нечто незамысловатое, а иногда с горящими глазами бросался на книги, пестрившие невообразимыми названиями, благодаря которым у Еся моментально вспыхивала фантазия, вырисовывая сюжет, выстраивая сцены одну за другой. Но, уже дома, вчитываясь в новенький томик, он терял к нему интерес и откладывал. Скучный сюжет, сухие герои. Оглянувшись через плечо, он взглянул на Жукова. Очки немного сползли на нос, а выбившиеся из хвоста пряди обрамляли лицо, но он не замечал ничего, был слишком увлечен книгой. Горький вздох надломил тишину в очередной раз и прежде чем на него подняли взгляд он вновь отвернулся к книжной полке и закусив губу принялся рассматривать книги в попытке занять себя делом, хотя прекрасно знал, что не найдет чего-то нового, а привычки перечитывать что-то особенно полюбившееся он не имел. Подушечка пальца медленно ласкала потрепанный корешок книги, кажется ее он носил целый месяц в сумке, прежде чем прочесть за пару часов, а вот мысли лирика витали где-то в облаках, вспоминая крепкие объятия и тихий шепот, Жуков умел быть нежным. Украдкой посмотрев на него в очередной раз, этик кивнул своему отражению в зеркале и машинально пригладив волосы, направился к маршалу, намериваясь, если не книгу, отобрать, к которой он между прочим уже начал ревновать его, так хотя бы просто прижаться к теплому телу, обнять и... дальше Есенин не додумал, залезая на кровать. Что его толкнуло на такую дерзость, он не знал, выхватывая книгу из рук ничего не подозревавшего дуала, резко захлопнув ее и кинув на кровать, он попросту сел на нее, готовый вести войну со страницами пожелтевшими от времени за своего маршала. Медленно оглядывая Есенина с ног до головы, Жук снял очки, лениво потянулся, жмурясь и без лишних слов протянул руку. - У тебя глаза устали, - хмыкнул лирик и постарался усесться удобнее, книга была слишком толстой и один из ее углов неприятно врезался в ногу, но упрямство Есенина было равно его капризности, которая порой зашкаливала. Жуков не сказав ни слова, ухмыльнулся и потянулся к этику, возможно раньше добродушный Есь и испугался бы, отдав бы ему книгу, но теперь страха не было, на его место пришло поистине удивительное упрямство. - Глаза устали - повторил он и опустил взгляд, напор маршала он научился выносить, и ему он даже нравился, но вот взгляд темных глаз так и остался для лирика силой попросту непостижимой и в чем-то совершенно одурманивающей. - Или ты просто соскучился? Спокойный с едва уловимой усмешкой голос заставил Еся искоса взглянуть на Жука. Он изо всех сил желал едва ли не закричать, как сильно соскучился за пару часов, что ему не хватает крепких объятий, что ему просто не хватало своего дуала, но что-то останавливало его, что-то от чего Есь боялся, а вдруг оттолкнет? Вдруг он слишком многого хочет? Так что ответом Жукову стал тяжелый вздох, который если он не ошибался, был уже ровно двадцать четвертым за прошедший час. - Глупое создание, - через миг, пряча лицо на широкой груди и облегченно вздыхая, Есенин цеплялся за рубашку маршала, готовый едва ли не мурлыкать в его объятиях. Он и думать позабыл о книге, которую еще мгновение назад ревностно не желал отдавать, которая, в общем-то, уже перекочевала в руки Жукова. - И что тебе раньше мешало подойти? - ну почему он умеет так ухмыляться и заставлять Есенина краснеть? Почему слова, которых порой так много в голове исчезают, оставляя его один на один со своим смущением? Единственным ответом, который лирик мог произнести, стало тихое, немного робкое: - Не знаю... Собственная робость порой злила и выводила из себя получше ссор с Жуковым, которые в принципе заканчивались, не начинаясь. Вечно теряясь рядом с ним, словно маленький ребенок, он украдкой смотрел на него и боялся встречаться глазами, будто тот мог заколдовать его, превратив в неподвижную статую. Откинувшись обратно на подушки и увлекая за собой доверчиво жмущегося к нему Есенина, Жук улыбнулся, погладив его по волосам, и скользнул ладонью по спине, за книгу, которая была так бесцеремонна, вырвана из его рук. Он отчитает Есенина потом, а пока самым важным для него был лирик, разомлевший от незамысловатой ласки, уже едва ли не сверху залезший на него. Крепкие объятия, ласки порой неспешные, дразнящие или наоборот слишком резкие, то в чем так нуждался этик и что без остатка отдавал Жуков. Вот так лежать рядом друг с другом уже было удовольствием, Есенин переставал думать о том, что его не любят или он надоел, Жуков не размышлял о том, что может он слишком резок по отношению к дуалу, они попросту переставали думать, что могут потерять друг друга. - А ты знаешь, я тебя очень-очень люблю, - в подтверждение своих слов Есенин стиснул в объятиях Жукова. - Знаю, - он действительно знал, он чувствовал, что нет страха, зато есть любопытство, нет недоверия, есть улыбки и заверения в любви, которые любил повторять Есенин. И лирик тоже знал, что его любят, ему не надо было красивых речей, цветов и прогулок под луной, нет, ему хватало теплых объятий, доверия и особой Жуковской сентиментальности, по началу кажущейся невообразимой сказкой, но теперь зная какой же он на самом деле грозный маршал, Есенин готов был защищать его, да-да, того самого ужасного тирана и хама, которого на самом деле и не существовало. Был порой уставший, вымотанный сенсорик, который не замечал ничего и тогда Есенин, охая, носился вокруг него или уверенный в себе, лукавый маршал, шепчущий порой такие слова, от которых бедный лирик краснел и боялся глаза от пола поднять, но никогда Жуков не был жесток, кто-то говорил, что он похож на слона в посудной лавке, этик лишь на это качал головой и улыбался. Вокруг маршала витали самые невообразимые образы, которые он и не думал развеять, скорее искренне забавляясь фантазией людей. Для Есенина он был другим, нет, его напористость, твердость, удивительная воля и решительность всегда были, но для этика они были мягче, благосклоннее. Он просто был другим для него. Они манипулировали друг другом, знали границы, за которые никогда не заступали и были необычны в своем союзе. - Так сильно люблю, - легкого поцелуя в уголок губ Жукову было мало, поэтому он напористо целовал покорного Есенина, выдыхая в приоткрытые губы, - Люблю...