Life in the warmth of our hands.

Kyuhyun – Inoo (인우)(刃雨)

В комнате было относительно тихо, если не считать тихого жужжания двух работающих ноутбуков. Ты сидел на своей кровати в позе лотоса, хмурым взглядом уткнувшись в освещающий твое лицо экран, и, кажется, не видел ничего больше. Ссора на самом деле получилась очень глупой, и на тот момент я и сам не помнил точной причины. Помнил лишь жгучую обиду и застилающее глаза чувство собственности. Я словно смотрел на все сквозь странную собственническую пелену и видел лишь то, на что не стоило бы обращать столько внимания: твои теплые объятия с одногруппниками, твоя рука в чужой, твоя улыбка, адресованная не мне. Все, что касалось тебя, но обходило меня стороной, вынуждало до боли в костяшках сжимать кулаки и до скрежета челюстей — зубы. Я никогда не говорил тебе, что люблю, да и от тебя такого обычно не услышишь. Мы в отношениях, но на что они похожи? Это не романтика двух «по уши влюбленных» подростков, не тихая, словно море в штиль, жизнь любящих друг друга людей в возрасте. То, что происходило между нами - нечто совершенно иное, непохожее ни на одну известную мне историю любви. Да и любви ли? Я нуждаюсь в тебе, но отталкиваю; уважаю твои чувства, но смеюсь над ними; не требую взаимности, но скулю, словно раненный пес, не получая ответа на эту чертовщину, что я про себя называю противным словом «чувства». Чувствовать можно что угодно и к кому угодно, не правда ли? Я чувствовал злость на Хекка за то, что он сломал мой плеер; чувствовал зависть по отношению к Донхэ, что недавно нашел себе очаровательную девушку; чувствовал благодарность к моему другу, Шиндону, единственному человеку, поддерживающему меня всегда, везде и в любой ситуации, будь я хоть трижды не прав. Лишь единицы людей, и то тех, что были далеки от меня, вызывали скупые эмоции, а порой и вовсе безразличие. Лишь к единицам я не чувствовал практически ничего. Именно поэтому мне было противно слышать твое пьяное: «У меня чувства к тебе, Сонмин-а», пока ты откровенно лапал меня. Когда ты не видел ничего, кроме меня, вдохновлялся лишь мной и, кажется, даже вдыхал меня мало-помалу, ты проявлял свои гребанные «чувства». "Пьяный Чо Кюхен, определенно, любит меня" - иной раз думалось мне, когда как трезвый чаще прячется под маской холодного безразличия. Ты давно не ребенок, да и я не нуждаюсь в подробном разъяснении того, на что иду, находясь рядом с тобой, но тем не менее ты продолжаешь день изо дня спрашивать: «Ты уверен?». Уверен ли я во взаимности? Нет. Уверен ли я в том, что мне нужно все это? Сомневаюсь. Уверен ли в завтрашнем дне? Ни на йоту. Неуверенный ни в чем, робко отвечая: «Да». Не оставалось ничего другого, кроме как выдыхать тихое согласие, что само срывалось с губ каждый чертов раз. Не оставляешь мне и мысли, вынуждая лишь соглашаться со всем, смотря влюбленными глазами. Отдаться тебе целиком, без остатка? Конечно. Убить человека? Нет проблем. Уничтожить этот мир, оставив в нем лишь нас двоих? Всегда пожалуйста. Ты можешь попросить так много, принудить меня делать самые унизительные вещи, когда как ты выбираешь самое мерзкое: просишь оставить тебя, потому что устал. Я тихо выдохнул, переводя взгляд с клавиатуры на экран. Пальцы сами набрали слово «kyumin» в поисковике файлов, а мои глаза намертво вцепились в папку с кусочками нашей жизни: фотографиями, сольными песнями, фанатскими видео, что я нашел в интернете, и нашими собственными, которые мы снимали ради смеха. Пришлось долго взвешивать все «за» и «против», прежде чем открыть. Когда-то я по-девчоночьи лелеял этот материал, собирал все, сортировал, периодически пересматривал, вдохновляясь нашими счастливыми лицами, навеки запечатленными на кадре. Я был повелителем времени: мог перемещаться в нем, выхватывая в мыслях то, что хотел видеть и помнить, вновь переживать события, что сами всплывали в мыслях при одном лишь взгляде на кусочки единой мозаики наших отношений. Я сделал глубокий вдох, а затем и выдох, осторожно выглядывая из-под челки, но тут же натыкаясь на колючий, словно иголки того ежа, на которого мы однажды смотрели в зоопарке, пряча крепко сцепленные в замок руки в кармане твоей куртке, взгляд. Пришлось спрятать глаза за светлыми прядями, ощущая странную дрожь во всем теле. Я два раза кликнул по папке, решительно всматриваясь в открывающиеся по очереди фотографии. Я не смог заставить себя не улыбаться, глядя на первую: фотография фанатки с недавнего концерта на Супер Шоу, где я обнимаю тебя, вцепившись в шею, а ты смеешься, открывая вид на ряд белоснежных зубов. Я тряхнул головой, смешивая мысли, ядовитым дымом осевшие на стенках черепа. Следующие фото вызывали лишь щемящую боль в груди и ни намека на радость или теплоту от воспоминаний. Ты крепко держал меня за руку на сцене, по своей дурацкой привычке трогал за задницу вместо того, чтобы обнять в ответ, сосредоточенно следил за мной в аэропорту, а я все смотрел и удивлялся, как же умудряются эльфы выхватывать столь интересные моменты. Мне быстро надоел фанатский материал, до безумия однообразный, потому что до чертиков скучны в фансервисе сами мы. Когда на нас нацелены десятки, сотни, тысячи голодных до намеков на наши отношения глаз, мы тушуемся, совершенно не зная, что делать. Кажется, именно поэтому интерес к нам когда-то был навеки потерян. В отдельной папке находились тысячи наших совместных фотографий, сделанных наспех в попытке запечатлеть нечастые моменты уединения. Ведь мы так редко вместе, ты и я. Даже сейчас, хоть и осознавая, что совсем скоро разлетимся по разным странам, как минимум, на неделю, мы тратили время, что могли бы провести с пользой для наших отношений, впустую. Определенно, ссоры — пустое. Есть ли смысл каждый раз злиться, видя, как ты разговариваешь с кем-то, кроме меня? Есть ли смысл привязывать тебя к себе толстыми веревками, отгораживая от всех, из-за своего гребанного эгоизма? Чертовски жаль, что осознание всегда посещает мою голову слишком поздно: лишь тогда, когда между нами прокладывает свой путь крошечная трещинка. Вроде бы не заметная глазу, но в то же время (когда на ней появляется вторая, а затем и третья) разрастающаяся до огромных размеров. Ты встал с кровати, а я резко поднял глаза, вновь, как и тогда, наталкиваясь на тяжелый взгляд, но тут же расслабился — ты просто пошел к своему компьютерному столу и зачем-то открыл верхний ящик стола, разгребая многочисленные блокноты, тетради. Мои или твои — это никогда не имело значения. Я вновь всматривался в экран с нечеткой фотографией, на которой ты крепко обнимал меня со спины, когда как я держал в руках телефон, фотографируя нас на фронтальную камеру. Твой подбородок тогда больно пристроился на моем плече, но я терпел, концентрируясь на тепле твоих рук, сжимающих мой живот. Где-то под сердцем неприятно закололо, и я согнулся бы в три погибели, зажимая болезненную искру внутри меня, но я чувствовал твой взгляд. Ощущал кожей два глубоких омута, в которые так любил нырять с головой, пробуя твои губы на вкус. Только твой взгляд останавливал меня, заставлял лишь прятать глаза за выбеленной челкой и закусывать губу. Я внимательно смотрел в твои темно-карие глаза, что на фотографии светились чем-то непонятным мне. Всегда было тяжело отгадать, что ты чувствуешь, лишь посмотрев на выражение твоего лица. Это и давало мне повод для сомнений, постоянных сомнений, из которых я, кажется, был соткан при рождении. Следующая фотография почти заставила меня всхлипнуть. Нет, на ней не было ничего откровенного — обычная фотография закатного неба, ужасно размазанная, но не по той причине, что кто-то из нас не умеет пользоваться камерой. Просто тогда нам было не до фотографий. Я до сих пор помню эту прогулку: долгая поездка за пределы города на моей машине, во время которой я переплел пальцы с твоими, а ты свободно рулил одной рукой, иногда даже останавливался, чтобы резко дернуть меня за руку и начать кусать мои губы, заваливая на себя. Мы провели несколько дней только вдвоем, останавливаясь в каких-то третьесортных гостиницах каких-то Богом забытых городов и пригородных поселков. Ни тогда, ни сейчас я не был в состоянии сосчитать, сколько раз отдавался тебе то на заднем сидении своей собственной машины, то на тесной кровати гостиницы, а то и вовсе на природе. А сколько раз мы просто гуляли по пустынным дорогам, останавливаясь практически на каждом шагу, чтобы подарить друг другу пару-тройку дразнящих поцелуев. На кого мы были похожи тогда? На обезумевших от страсти мужчин, желающих лишь сексуального удовлетворения, или на двух вмиг ставших юнцами влюбленных? Тогда наши отношения только начинались, и ты, познавая нечто новое для себя, почти постоянно был преисполнен каким-то радостным возбуждением. До сих пор помню твой игривый взгляд, на который я натыкался почти ежесекундно. Помню, как после нашей первой ночи ты, словно обезумевший, целовал мое лицо и благодарил меня за то, что произошло между нами. Гормоны, бушующие в молодом организме, думалось мне тогда, пока я гладил тебя по бедру, счастливо улыбаясь, но теперь.... и теперь ничего не изменилось. И не сосчитать тех мгновений, когда я был уверен, что нужен тебе лишь для секса. Уверен в этом я был и сейчас, пока во мне кучей крошечных углей тлела обида. Я лишь смотрел на фото и вспоминал, как, чуть не забыв о нашем негласном договоре делать хоть одну фотографию во время каждой прогулки вместе, достал смартфон и заснял дернувшейся рукой заходящее солнце, пока ты явно недвусмысленно поглаживал меня по бедру. Несколько банок темного пива сделали свое дело, и тогда твой взор был мутным и выражал лишь дикое, сравнимое разве что с животным, желание. Но я и не возражал. Совсем зеленый, тогда я думал, что все эти взгляды, прикосновения являлись лишь доказательством любви ко мне. Наивно. Слишком наивно для серьезного мужчины вроде меня. Равно как и надежда на счастливое будущее рядом с другим мужчиной. Да, я и не скрывал, что думаю о будущем. Тебе было сложно понять меня, ведь, погрязнув в сегодняшнем дне, с истечением двадцати четырех часов ты перестраивал себя, словно механизм, отлаживая каждую функцию и настраивая ее совершенно по-другому: так, как этого требовали наступившие сутки. Мне было гораздо проще, потому что я всегда примерно представлял, что буду делать по прошествии минуты, часа, дня, месяца. Вряд ли моя жизнь из-за этого могла считаться однообразной и скучной, ведь я никогда не думал, что, если ты немного предсказуем, это плохо. Я часто смотрел на твое лицо и представлял, что с ним станет через несколько лет. Как твои глаза будут смотреть на меня в будущем, когда мы, возможно, уже женатые, будем просыпаться утром в одной постели? Будешь ли ты так же ненасытен или остынешь со временем? Станешь ли любить меня сильнее и вообще полюбишь ли? Эти вопросы въедались в мозг, вызывая лишь мигрень, но все так же требуя ответа. Я хотел будущего с тобой еще тогда, когда впервые нервно сжимал твою руку в своей и объяснял все то, что чувствую. Ты краснел и удивленно смотрел на меня, а я лишь нес какую-то чепуху о том, что по утрам твои глаза особенно красиво блестят, о том, что хочу умереть за тебя, когда ощущаю твои прикосновения или чувствую взгляд, пронзающий меня десятками тысяч стрел. Миллионы моментов, тысячи листов книги наших воспоминаний — все это пронеслось перед моими смотрящими в никуда глазами, стоило лишь вспомнить этот чертов смазанный закат. На мои плечи легли теплые руки, заставив вздрогнуть. Слишком неожиданно. Или это ты передвигаешься настолько бесшумно, или я совсем погряз в воспоминаниях. - Все так ясно читается на твоем лице, - ты присел рядом, смущенно потирая затылок. - Я тоже вспомнил. Вспомнил, как было тогда здорово. Ты потянул меня на себя, заставив откинуться на жесткую грудь. Твои пальцы легко касались моих, словно не решаясь сжать их. Я чувствовал легкие покалывания на самых их кончиках и, не сдержавшись, сам переплел наши руки, разворачивая голову и утыкаясь носом тебе в шею от смущения. Я настолько устал, что сейчас чувствовал себя, словно человек, отдыхающий в теплом ароматном джакузи после тяжелого рабочего дня. Устал без тебя. Именно поэтому и вдыхал запах твоей кожи, прижимаясь теснее. Сдался, в очередной раз проигрывая самому себе. Я не знал и не узнаю никогда, в каких дебрях затерялась моя гордость, но ты и не дал мне подумать, совсем тихо шепча: - Это все очень глупо. Все, что происходит, понимаешь? И я прекрасно понимал, о чем ты. Наши отношения. Нужно быть полным кретином, чтобы поверить в то, что у нас есть будущее. Глупец. Конченный глупец. Я и сам не понял, что произошло, когда ты развернул мою обмякшую тушку лицом к себе и наклонил, позволив мне вновь свалиться на тебя, кутаясь в твое тепло, как в пуховое одеяло в мороз. Почему-то именно мысли о сексе посетили меня. Я почти видел, как ты вновь срываешь с меня одежду, в очередной раз используя меня для своих утех. И в этот раз я решительно настроился на отказ. Но ты удивил меня, когда крепко прижал к себе и суетливо зашептал что-то обо мне, о тебе, о нас, а я не слушал — впитывал. Твои мысли, твои чувства — я навеки впечатал их в себя, чтобы и через сто лет быть связанным с тобой. За окном большими хлопьями валил снег, а ты кутал меня в одеяло, продолжая говорить. Речь журчащим ручьем лилась из тебя, словно ты хотел наговориться перед тем, как лишишься языка. А я и был рад просто послушать твой голос, словно сказку на ночь, по-детски воображая себе, что все, сказанное тобой - правда. А когда ты замолчал, я почувствовал прикосновение теплых губ к виску. - Люблю ли я тебя? - тихо спросил ты, словно у себя самого. - Нет. - Мой голос был хриплым, но я должен был сказать это. Кажется, последний шаг к миру без иллюзий, и черт его знает, почему на него решился именно я. Ты лишь грустно усмехнулся, поднимая мою голову, а затем коснулся своими губами моих. Я не мог сосчитать часы, минуты, секунды, в которые я медленно умирал и воскресал вновь, сгорал заживо и возрождался из пепла, тягуче целуя. Помню лишь то ощущение, пронизывающее все тело от самых пяток. Казалось, остановлюсь — умру, и именно поэтому я настойчиво жался к тебе, не желая слушать ничего ни о любви, ни о ее отсутствии. Тот разряд тока, передающийся от моих губ к твоим и наоборот — был единственной причиной жить на тот момент. За окном теплился оранжевый закат, а мы все сидели вместе. Говорили оба, вспоминая то, что было. Каждое мгновение, пережитое вместе. Сейчас казалось, что их десятки, сотни, тысячи, миллионы. Разбитых чашек, порванных листов, горящих свеч, журчащих волн... Слишком много для двоих, но так, черт возьми, жаль отдавать в никуда хоть одно воспоминание, хоть одну деталь, что я храню их. Бережно держу в сжатых ладонях твои, и мы оба понимаем: в тепле наших рук мы держим не просто воздух — жизнь. Тяжело сказать точно: мою или твою, поэтому... позволишь назвать ее нашей?