До последней капли

— Серьги золотые, две пары, с рубинами, три подвески — ох, тяжелые, — с изумрудами и одна с диамантами и рубином в окружении изумрудов, две подвески с эмалью тонкой работы. Пояс с нашитыми жемчужинами, серебряная нить, воротник, расшитый золотой нитью и рубинами. Нитка крупного жемчуга, золотая цепь, усаженная сапфирами чистой воды. Пять колец золотых, четыре с рубинами, одно с треугольным сапфиром. Шнур, из золотых нитей плетеный, с жемчужной кистью. Псалтырь с окладом из слоновой кости, вставки из золота и жемчуга. Все, пан Андрей? Я бы и больше у вас взял, если захотите. Старый еврей-ювелир сложил все в сумку и поднял хитрый взгляд на капитана. — Не боитесь, что кровь на золоте и камнях, пан Соломон? — иронично спросил тот. Старик усмехнулся. — Что, старый Соломон не понимает, чьи это камни? Если вы изменили своей госпоже, то нет князьям Ракоци больше места на этой земле и мир идет к концу. Но солнце все так же светит, пан Андрей, с утра волки не лежали мирно с ягнятами под моим окном, а вчерашняя пьяная драка не походила на войну Гога с Магогом. Значит, вы пришли сюда из самого Мукачева, Ракоци еще бунтуют, славная госпожа Зрини сидит в замке, и ей нужны деньги. Капитан успокоился. — Сколько дадите? — коротко спросил он. Старик поцокал языком. — Мои предки знали Ракоци и торговали с ними, не могу я купить эти вещи. А вот в заклад возьму. Четыре тысячи талеров? Капитан Андрей Радич незаметно перевел дух. Он ожидал суммы вдвое меньше, а этого должно хватить. — Мало, — ответил он, — но мне некогда. Давайте, и пусть ваша жена зашьет мне все в камзол. И побыстрее. Выбраться из осажденного замка оказалось трудно, но возможно. Заложить драгоценности госпожи Илоны Зрини, ее дочери и семейный псалтырь Ракоци у ювелира во Львове — и того легче. Но деньги нужны были, чтобы выплатить жалованье солдатам, готовым дрогнуть и польститься на императорские посулы. Он должен вернуться до того, как заговор созреет. Над тем, как пробраться обратно в замок, капитан ломал голову уже вторую неделю. Размышлял он, прячась в хлеву, в ближайшей деревеньке, где жители остались верны госпоже. Нынче он отсидел полночи на дереве с постоянно гаснущим факелом в руках, пытаясь подать осажденным знак. Капитан вопрошал Господа, отчего тот не дал человеку третьей руки в подмогу и молил, чтобы не было дождя. Молитву Господь услышал, а на вопрос так и не ответил, но из замка ему просигналили факелом, а это значило – ждут. На самом ближнем подступе, если что, отобьют, запутают следы. Капитан собирался идти подземным ходом, а не лезть через стену. И навести австрийцев на след, а потом засыпать или взрывать ход не хотелось. Мало ли, пригодится. Свинья дружелюбно пихнула капитана в бок. Тот рассеянно погладил ее по пятаку и вздохнул. — Это ладно, я выдержу, но сколько же они смогут выпить? — вслух произнес он и поднялся. План мог не сработать, но попытаться стоило. В тот же вечер он переоделся крестьянином. Из своей одежды оставил только камзол с зашитыми в подкладку деньгами, до неузнаваемости измазав его смальцем. А сверху набросил перелатанный засаленный плащ, к которому побрезговал бы прикоснуться распоследний мародер. Руки пришлось исцарапать и натереть яблоком, чтобы ссадины потемнели, а поверх еще вымазать сажей. С лицом он, морщась, проделал тот же трюк, и для пущей верности замотал лоб тряпкой. Когда на плечи капитану забросили тяжеленную корзину с вином, он крякнул и подумал, что госпожа Зрини до конца дней не забудет, в каком виде он явился в замок. Саблю, конечно же, пришлось оставить, и на все возможные неприятности у капитана был только кинжал, спрятанный в страшном, стоптанном сапоге с чужой ноги. Кинжал натирал косточку, и капитану ничего не осталось, как изобразить из себя хромого. — Ну, вам еще только хвост прицепить, так за черта сойдете, — добродушно сказал деревенский староста, удруживший с одеждой, и капитан молча заскрипел зубами. Память услужливо подсунула ему картину бала-маскарада, на котором он недавно танцевал в костюме Марса, и глубина падения показалась совсем уж адской. Он вспомнил взгляд госпожи Илоны, с такой доброжелательностью останавливавшийся на нем во время танцев, и сказал себе, что этот взгляд стоит даже трех чертячьих хвостов, костра за богохульство и сотни пуль. Капитан Андрей Радич считал себя рыцарем и не собирался отказываться от этого звания из-за какого-то драного сапога. Первый пост пропустил его без досмотра, поверив, что он несет вино офицерам, а на следующих пришлось тяжелее. Он ведь выглядел, как недалекий крестьянин, желавший задобрить солдат, чтобы не шатались по деревне и не лезли к нему в сад и в погреб сами. Он услужливо снимал с плеч корзину, наливал вина, слушал туповатые шутки. Один раз даже отплевывался от солдата, в темноте перепутавшего его с гулящей девицей, отчего австрияки на посту гоготали, что только небо не тряслось. И в довершение всего — пришлось пить самому. Иначе кто бы ему поверил? Андрей Радич никогда не жаловался на выносливость в застольях и мог перепить любого в состязании, хоть с токайским, хоть с малагой. Но домашнее крестьянское вино сшибало с ног так, что уже на четвертом посту он стал пересчитывать стражников по два раза, чтобы не ошибиться, очень осторожно наливать и очень внимательно следить за тем, что говорит. Пьяному сойти за туповатого крестьянина оказалось легче, и даже сальные шуточки уже вызывали смех. Капитан смирился с тем, что к концу путешествия окончательно уравняет свой славный, пусть и мелкопоместный, род с земледелами, и прибавил в речь простецких, крестьянских грубостей. Больше всего он боялся, что спьяну пустит в ход домашние уроки латыни. — Да вы только посмотрите, он на ногах не стоит! — со смехом громыхнул рослый лейтенант прямо у него над ухом — это было на пятом посту, и Андрей Радич едва позорно не рухнул на землю от неожиданности. И даже много усилий не потребовалось, чтобы изобразить подобострастную пьяную улыбку. Пробормотал: — Все для господ, что там мне остается, какое там вино… — Ах ты бедняжка, иди сюда! — прогудела дебелая маркитантка и схватила его в охапку, прижав к груди. Капитан на секунду прикрыл глаза. Ах, склониться бы к руке, услышать прекрасный голос, увидеть, как локоны развевает ветер... — Да ты дохлый какой! — рявкнула маркитантка, поняв, что Радич не собирается ее обнимать, и оттолкнула его. Он оступился и рухнул под дружный хохот солдат. В голове какой-то далекий голос вопил о рыцарской чести, и капитан устало подумал, что за ради благого дела ему простится пара мелких грехов. — Не евши, не спавши… — залепетал он жалко, с трудом поднялся и заплетающейся походкой пошел дальше, по пути врезавшись в дерево. Когда до подземного хода оставалось не больше двухсот шагов, он наткнулся на последний пост. Солдаты привольно расположились у ежевичных зарослей, и Радич сперва не мог понять, зачем им сразу два костра. Над одним из костров маячило страхолюдное краснорожее привидение с вилами. — Эй, ты кто таков? Иди сюда! — потребовало привидение. Капитан подошел, поборов желание перекреститься. Привидение оказалось толстым австрийским офицером с мушкетом в руках, отблески костра делали его лицо похожим на алую тыкву. — Да вот, тут послали… — неясное бормотание получалось само собой. — Вино нес. Нес… Немного осталось, там уже перед вами… пили… очень мало. Офицер замысловато выругался и сделал знакомый знак солдатам. Лишь через полчаса показалось дно бутыли, и Радич уже устал заискивающе кланяться и глупо улыбаться. Зато офицер заметно подобрел и принялся шутить насчет его плаща и повязки на лбу. — Выпивши был, в телегу бодался, — хихикал Радич, напряженно вглядываясь в кусты за спиной офицера, там будто бы промелькнуло знакомое лицо. Своим глазам он уже не доверял, но помнил, что именно здесь его должны были поджидать. — Тут еще осталось пару глотков, господин мой. Давайте я вам, ииик!.. налью. Он подсел ближе к офицеру и вылил остатки вина ему в кружку. В зарослях снова показалась голова, и капитан уверился, что ему не мерещится. Померещиться могли черти, но кривой Миклош пока еще в ад не попал и благополучно числился в отряде капитана Радича. Миклош высунул из кустов руку, показал пятерню и махнул в сторону замка. Мысли двигались, как мухи, тонущие в патоке. С трудом Радич сообразил, что с Миклошем еще пятеро и пора бы убираться. Он выдавил из себя самую глупую гримасу, на какую был способен. — Я тут… в кусты бы, — пьяно заявил он, не слишком кривя душой. — Ты смотри, хоть не забудь, как это делается! — загоготал офицер, и солдаты радостно подхватили. «Сам застрелю», — нежно подумал капитан, с трудом поднимаясь, но прилетевший в спину кувшин уложил его обратно на землю. — Да на них и сабли не надо, от посуды падают! — сказал кто-то из солдат, и все снова залились смехом. — Хи-хи, — услышал капитан со стороны собственный голос и решил отползти, чтобы не получить еще один кувшин. Он уже был в полушаге от заветного куста, когда кто-то схватил его за плащ. — Я передумал, — над Радичем, пошатываясь, стоял офицер, — ты сейчас нам еще вина принесешь. — Я… вот туда, — ответил капитан, тыча в куст. — По дороге успеешь, — грубо сказал офицер. — Понял? И попытался встряхнуть его за грудки. Пан Андрей Радич, капитан гарнизона князя Ракоци, даже не сразу понял, что порвалось. Но когда половина его плаща осталась в руках у офицера, а у того округлились от удивления глаза, до него все же дошло. До австрийца дошло тоже. — Лазутчик! — взревел противник и бросился в атаку, стремительно превращаясь в глазах Радича из господина очень важного офицера в ротмистра имперской армии. Капитан сам впоследствии не помнил, как ползком, на четырех, влетел в ближайший куст, успев проорать: — Ко мне! Остановила его сухая ветка, попавшая прямо в рот. Потом по нему пробежались чьи-то ноги, и капитан малодушно понадеялся, что это кривой Миклош наносит ответный удар врагу. Пытался было встать, услышав звуки драки, но тут его с двух сторон подхватили под руки: — Это мы, господин капитан! — невыносимо громко рявкнули в уши два знакомых голоса и потащили его куда-то в темноту. Когда перед глазами прояснилось, вокруг были каменные стены и горели факелы. Его все так же держали под руки. Капитан буркнул: — Отпустите. И вовремя: в неясном свете факелов прямо к нему вышла госпожа Илона Зрини, лицо ее сияло от радости. — Госпожа моя! — расчувствованно всхлипнул капитан и, как он думал, склонился в рыцарственном поклоне. Камни пола качнулись перед глазами, а госпожа Илона очень издалека спросила: — Он ранен? Капитан возликовал всей душой. За него беспокоились! — Простите, госпожа, пьян, — донесся ответ кривого Миклоша. И прекрасное видение померкло. Андрей Радич очнулся в следующий раз, лежа на чем-то мягком и удобном, так что явно был не в тюрьме. Пошевелил пальцами рук и ног и решился открыть глаза: он был у себя в комнате, на собственной кровати, а рядом в кресле сидела госпожа Илона и смотрела на него с улыбкой. — Заставил ты нас волноваться, — сказала она. И сразу захотелось накрыться подушкой. — Госпожа… — начал капитан, но его речь остановили движением руки. — Ты принес деньги солдатам и готов был пожертвовать своей жизнью, я тебе очень благодарна. Если бы мой муж был здесь, он по достоинству оценил бы твой подвиг. В чем бы, — добавила она, весело прищурившись, — твой подвиг ни заключался. Капитан подавил стон. Госпожа Илона встала. — И хватит лежать, — добавила блистательная вдова князя Ракоци и жена князя Тёкёли уже от дверей. — Осада продолжается. Через час капитан, морщась и сдержанно охая, прохаживался по крепостной стене. Неподалеку госпожа Зрини лично отдавала приказы офицерам, изредка бросая на капитана внимательные взгляды, но Андрей Радич не замечал этого. С кувшином рассола в одной руке и пистолетом в другой он высматривал вчерашнего австрийского ротмистра, поглумившегося над его рыцарской честью, и давал себе клятвенное обещание научиться пить даже самое крепкое крестьянское вино. Вдруг пригодится? Конец света далеко, и Ракоци все еще бунтуют.