Яндетошинка.

Шинпачи прерывисто вздохнул. Сказать, что он был бледен, как смерть, значило ничего не сказать. По безвольно висевшей руке текла кровь, пачкая рукав светло-голубой рубашки. – Что же ты, Сабу? – Тоши мило улыбнулась. Мило и непохоже на себя. Обычно её рот растягивался до ушей в насмешливой ухмылке, сейчас - этого не было. Она улыбалась, как самый обычный и адекватный человек. Её даже можно было бы принять за такового, если бы не остро заточенный чёрствый багет времён гиновских судебных процессий, весь покрытый кровью. – Давай успокоимся, Тоши-чан, – Шинпачи сделал пару шагов назад и почувствовал спиной холодную стену. – Успокоимся? – переспросила та, невинно хлопнув ресницами. – Да-да! – Шинпачи попытался просочиться сквозь стену, но безуспешно. Рука начинала болеть всё сильнее и сильнее. – Зачем? – разумеется, успокоить Тоши всегда сложно. Но может, если попробовать вести себя, будто ничего не произошло... – Я не спорю, тебе безумно идёт кровь на лице, но ты гораздо милее, когда не пытаешься никого убить, – удерживать нервную улыбку становилось всё сложнее. Его трясло. – Ой, заткнись уже, Сабу, – на секунду, Шинпачи показалось, что Тоши стала прежней. И что сейчас она как раньше стукнет его багетом по голове и пойдёт писать письма Твиттеру-куну, высказывая своё негодование. Но нет. Тоши сделала несколько шагов вперёд. Теперь её взгляд был холоден. – Т-Тоши-чан, погоди, – нормально говорить уже не выходило, с губ слетал только дрожащий шёпот. Их лица находились почти вплотную. В другое время, Шинпачи бы обрадовался такой близости, но теперь, каждая клеточка его тела будто кричала от страха. – Незачем ждать, Сабу. Горячее, будто пятая точка Алана при встрече с Согом, дыхание Тоши опалило ему губу. Плечо прошила адская боль. Шинпачи закричал. – Тише, Сабу, – Тоши тоже перешла на шёпот. – Терпи. Ты же терпел френдзону. Это немногим хуже, уверяю. – Кому об этом знать, как не тебе, – превозмогая боль, ядовито выдохнул Шинпачи. Тоши нахмурилась. – В любом случае. Она отступила на шаг и с размаху ударила кулаком куда-то под дых. Шинпачи согнулся, задыхаясь. Ноги уже не держали его, и он свалился на пол, утыкаясь носом в чёрный ботинок. Ослабевшей рукой схватился за голень Тоши, оставляя на нём багровые разводы. – Уже сдаёшься, Сабу? Шинпачи с трудом поднял голову и встретился с ледяным взглядом. В ту же секунду пришло полное понимание - пощады можно не ждать. Тоши присела на корточки и ухватилась за белобрысые пряди. Рывком встала, поднимая и Шинпачи. С его губ слетел слабый стон. Перед глазами помутнело, стало очень холодно. Но различить вновь появившуюся улыбку Тоши он смог. Крик, гораздо более громкий чем раньше. Бок, будто, пробурили насквозь. Багет с каменным стуком упал на пол. – Сабу, только не умирай слишком быстро, хорошо? Я же знаю, как ты ждал этого момента. Сил на ответ не было. Странным было одно - как он ещё не окочурился от болевого шока. А ведь больнее, казалось, быть не могло. В следующую секунду он понял, что ошибся. Сказать на сто процентов было нельзя, но безумно болезненное и неприятное ощущение в боку могло говорить только об одном. Сейчас рука Тоши находилась в его теле, что-то нащупывая. Глаза застилала красная пелена, рот был разинут в беззвучном крике. – Вот и нашла, – донёсся до него голос Тоши, звучащий, будто сквозь толстый слой ваты. Шинпачи уже ничего не понимал: где верх, а где низ; где право, где лево; где Тоши, где он сам. Шинпачи показалось, будто внутри что-то рвётся. Из горла вырвался нечеловечески громкий крик. Затем всё затихло. Тоши улыбалась, сидя на твёрдом полу. Вокруг неё, словно лента, лежали кишки. Сабу. – Са-бу, – по слогам произнесла она и подвинулась ближе к бездыханному телу. Затем ухватила его за плечи и подтянула к себе, усаживая на колени. Теперь белобрысая голова покоилась на её плече. – Зачем нужно твоё сердце, если твои кишки принадлежат мне и только мне? – спросила Тоши с умиротворённо улыбкой. Сабу не ответил. Но это неважно. – Эй, Сабу. Хочешь, я выпущу тебя из френдзоны? – вопрос был задан будто самой себе. – Ну да ты же всегда этого хотел. Тем более, твои кишки теперь всё равно у меня. Её растянутые в радостной улыбке губы соприкоснулись с окровавленными его.