Они были

Они умирали каждый раз, расставаясь; и оживали вновь, едва увидев друг друга. Они были лучами света, разрезающими кромешную тьму, они были надеждой, они были друг для друга всем. Горечь слез несравнима с горечью от мыслей о расставании - возможно, вечном. Боль от многочисленных ранений - серьезных и не очень - меркнет по сравнению с невыносимыми страданиями, терзающими их души. Раны кровоточат и вполовину не так сильно, как кровоточат их несчастные сердца. Слезы ручьями текут по щекам, смешиваясь с кровью и потом и придавая поцелую солоноватый привкус, а бушующая вокруг война кажется детской игрой по сравнению с битвой, разворачивающейся в их сердцах. - Мы можем сбежать, - шепчет она, отчаянно цепляясь руками за его плечи, больно царапая его кожу обломанными ногтями, не желая отпускать. Он грустно улыбается и сильно, до хруста костей, прижимает ее тело к себе. Она не слабая и уж точно не хрупкая, - натренированные мышцы упруго перекатываются под его руками, - но это ничуть не уменьшает желания защитить её. Защитить от всего мира. - Всё будет хорошо. Они не могут уйти, и каждый из них это знает. Так же как знает и то, что ничего не будет хорошо. Хруст костей и надрывный плач стали музыкой этого места. Уши заложило от постоянно звучащих криков невыносимой боли, глаза залила кровь - своя? чужая? Они далеко, но чувствуют друг друга так, словно они без кожи. И когда свет в глазах - его глазах, - меркнет, её сердце сжимается болезненным спазмом. Словно что-то оборвалось. Словно случилось что-то непоправимое. Словно больше нет в её жизни света. Она делает шаг по скользкой от крови земле, спотыкается о чье-то бездыханное, ещё тёплое тело, невидящими глазами смотрит себе под ноги. Куда-то пропал звук - резко, неожиданно, словно кто-то щелкнул пультом от телевизора. Полустон-полувсхлип звучит нещадно громко. Они умирали каждый раз, расставаясь. Как жаль, что любовь оживляет только в сказках. Они ведь были друг для друга всем.