Одинокий меч

Зажимаю рот ладонью так сильно как могу – нельзя дать крику сорваться с губ. Нельзя никого разбудить. Выдохнуть сквозь стиснутые до боли зубы. Воздух выходит со звуком, что хоть как-то возвращает меня в реальность из кошмара. И еще раз… Втянуть носом воздух со сладким запахом осени и выдохнуть, постаравшись расслабить сжатые челюсти… И еще раз… Наконец получилось… Сердце все еще стучит быстрее обычного, но уже не молотит в грудную клетку так, словно пытается пробить ребра и сбежать куда подальше. Теперь уже можно и выступившие капли пота стереть со лба, и успокоить рвущееся в бой тело. И так каждый раз. Смахивая влагу с лица, мельком бросаю взгляд на руку. Сердце предательски замирает, но все в порядке – на ладони ни капли красной жидкости… Все давным давно смылось и только временами, осенью, особенно такими душными ночами, воспоминания, сжимающие в тисках сердце, снова и снова выныривают из подсознания. Откидываю в сторону одеяло и на коленях, едва слышно шурша тканью штанов по циновкам, подползаю к окну и отодвигаю в сторону одну из створок. В комнату тут же залетает ветер, что ерошит мои волосы и наполняет помещение новой волной запахов увядания. Я люблю и в то же время более всего ненавижу осень. Это время года одновременно в один день подарило мне жизнь и отобрало самый ее смысл. И я до сих пор не знаю, каким же образом я все еще существую на этом свете – без цели, без смысла… просто двигаясь по наитию вперед, до тех пор, пока не смогу поставить финальный росчерк на бумаге. До этого осталось совсем не долго. Быстрый взгляд в угол у двери – из вещмешка выглядывает туго скрученный свиток. Если его раскатать во всю ширину, то он займет больше половины пола в комнате и отразит самые дальние и потаенные уголки этой страны. На тщательно исписанной и изрисованной чернилами поверхности осталось всего несколько свободных участков. Усмешка тронула губы… Как раз успею управиться к следующему листопаду. Еще один вздох и я перевел взгляд на луну. Помнится я очень долго не мог смотреть на ночное светило, слишком белым был лик Цукиёми, слишком много воспоминаний будил ее свет. И даже сейчас, спустя пять лет с той осени, губы кольнули те самые иголочки. С силой провожу по ним пальцами, стирая ощущения из прошлого. Не помогло. В одно мгновение на меня обрушивается лавина запахов, звуков, вкусов, ощущений… плотный шелк одежды, бархатистая кожа, аромат лилий и гиацинтов, звонкий вскрик «Чириё!» и живот подводит от головокружительного ощущения, когда на плечи ложатся тонкие, нежные и самые желанные руки на свете. Её волосы щекочут щеку и тяжелым занавесом сползают по моей груди, ловя в себя и словно впитывая лунные лучи. Закрыв глаза, упиваюсь целых десять мгновений этим блаженством, словно Она снова рядом. Словно не было тех двух выстрелов, что оборвали самую хрупкую, самую дорогую для меня жизнь. И не бьются набатом в голове мысли «Не смог! Не защитил!». И не смывал я с этих самых рук Её кровь… Боги! Кулаки сжались произвольно. Мышцы сами сократились, вспоминая… даже больше чем хотелось бы. Проклятая осень! Проклятый листопад! Снова стараюсь дышать ровно и размеренно. Успокаиваясь еще медленнее, чем после кошмара, который регулярно и настойчиво все это время погружает меня в тот день. Словно мало мне других напоминаний. Хмыкнув, потер запястья и откинулся назад, прижавшись спиной к створке. Это уже определенно традиция – не спать одну ночь в году. Одну единственную ночь… Ночь позора и торжества… и прочей высокопарной чуши, что говорит моя спутница, но я всегда оставляю свое молчаливое мнение при себе – это ночь когда я, человек из плоти и крови Ясури Шичика, умер и родился меч без лезвия, Кёторю, закаленный в крови своей единственной хозяйки и любимой женщины. Последний, тринадцатый, Проклятый Клинок «выкованный» Шикизаки Кики, будь он проклят во веки вечные, старый злобный засранец! Губы растягиваются в улыбку невольно, ведь пальцы, эти непослушные пальцы, уже двинулись знакомой дорогой, и зарылись в прядь ослепительно белых волос всегда висящих у меня на поясе. Этой мой оберег и мои кандалы, что я ношу по доброй воле. Запереть воспоминания в клетку и привязать себя к ней… не слишком умно, спорить об этом не стану, но и отказаться от этого не смогу. Ведь если рядом не будет хотя бы частицы Её зачем мне все это? Незачем, правильно. Меч должен иметь хозяина, а без него это просто ничего не значащий кусок металла или плоти, если рассматривать мой случай. Можно найти нового хозяина, благо первая кандидатка вот уже сколько лет таскается по пятам, но… я не хочу. И имею право не хотеть ничего, так как по-настоящему верно и преданно можно служить только тому, кого любишь, а я… Я больше не способен любить. Мое сердце – это выгоревшее в пламени осеннего заката, выжженная дотла пустыня, с единственным цветущим деревом вишни где-то очень и очень далеко. И под ним, этим деревом, меня ждет женщина с длинными волосами, цвета лунного света, глазами, яркими и блестящими как лучшие аметисты и чуть прищуренными от недовольства и высокомерия. На губах Её играет та самая ухмылка, в которой редко-редко кривятся мои собственные губы. Я знаю, что когда я, наконец, дойду до нее, она встретит меня фырком и порывисто вскочив, бросит через плечо: - Ты опять заставил меня волноваться и ждать тебя! Нельзя было побыстрее? - Прости, Тогамэ… – согласно кивну я и, взяв ее хрупкую ладонь в свою, большую и мозолистую, больше никогда ее не отпущу и не вспомню, как сжимал эти пальцы и чувствовал, как из них по капле вытекает тепло и жизнь. Да я уверен, так и будет! И ждать осталось совсем немного… Ведь настоящие мечи не ржавеют от старости, они ломаются в битве после гибели хозяина.