What's Behind And What's Before

Оглядываясь назад, Лиам думает, что должен был предвидеть это. Он правда, правда должен был предвидеть это. Но всё было так хорошо — между ним и Зейном, между ним и ребятами, всё было хорошо. Гарри-и-Луи перестали быть такими вызывающе очевидными, менеджменту не требовалось следить за ними постоянно — и, естественно, их внимание переключилось на других. Менеджеры знали о Лиаме и Зейне, знали, какие отношения их связывали и насколько серьёзны были их намерения. Так что это было идеальное решение — по крайней мере, для них. Лиам не думает об этом, когда приезжает на встречу. День до премьеры их фильма, они в городе, который никогда не спит, послезавтра VMA, так что он ждёт очередной монотонной лекции о том, что им стоит ложиться пораньше и не стоит напиваться. В конце концов, они пример для подражания. Незачем выглядеть как смерть или являться с похмелья на мероприятие, куда на них придут посмотреть сотни юных обожателей. Поздоровавшись с менеджером, Луи сразу направляется к Лиаму. Это должно быть описано как минимум словом «странно», потому что обычно во время таких инструктажей он не отлипает от Гарри. Но если ребята и ожидают чего-то от Луи через три года после знакомства, так это того, что он будет совершенно непредсказуем. Тем не менее, Лиам даже не пытается скрыть своего удивления, когда Луи берёт его под локоть и отводит в сторонку. Найл и Гарри смотрят на них, Гарри явно растерян, а Найлу просто любопытно, так что он пожимает плечами и кусает свой сэндвич. Лиам хмурится, потому что Луи почти прижимает его к стене. Он бы решил, что это попытка Луи начать шутливую драку, но лицо друга абсолютно серьёзно. — Лиам, я должен сказать тебе что-то, что тебе не понравится. Но постарайся не бить меня по лицу, ладно? — шепчет Луи, когда один за другим в комнате появляются их менеджеры. За ними входит Зейн, он выглядит взволнованным и измотанным. Его глаза встречаются с глазами Лиама, и Лиам улыбается, потому что это то, что всегда делает Зейн — заставляет его улыбаться, независимо от настроения. Зейн улыбается кривовато и устало в ответ и падает на стул во главе стола, доставая мобильный. — О чём ты говоришь? — бормочет Лиам, когда один из парней в костюмах громко кашляет в кулак. Но Луи делает шаг назад с печальной улыбкой на лице, а потом сжимает его плечо. — Держись, Лиам, — это всё, что он говорит прежде, чем развернуться и отодвинуть стул для Лиама. Лиам садится, с нарастающей тревогой пытаясь понять, что происходит. Он выслушивает все эти предупреждения: не напивайтесь, постарайтесь возвращаться в свой номер до рассвета, высыпайтесь. — О, и у Зейна тоже есть новости для вас, — небрежно роняет парень в костюме, и все поворачиваются к Зейну, развалившемуся на стуле, волосы падают на лицо. С усталым вздохом он наклоняется чуть вперёд, глядя прямо на Лиама. — Мы с Перри помолвлены, — произносит он, и в комнате воцаряется тишина. Сэндвич Найла шмякается на стол. У Лиама шумит в ушах, словно он под водой, а Зейн — над, и он отчаянно пытается вынырнуть, чтобы вдохнуть. Он слышит сердце, грохочущее в груди, кровь, гудящую в ушах, пока его голова пытается понять, осознать то, что Зейн только что сказал им. Ему. Потому что это не может быть правдой. Это не может происходить прямо здесь, прямо сейчас. Найл приходит в себя первым. Он перегибается через стол и хлопает Зейна по плечу, наполовину поздравляюще, наполовину утешительно. — Поздравляю, чувак. Она придёт на премьеру? — Зейн кивает, Гарри и Луи рассыпаются своими шелестяще-звенящими поздравлениями, и теперь Лиам понимает, к чему Луи пытался его подготовить, почему даже сейчас чужая ладонь гладит его руку, одновременно мягко и предупреждающе: не сделай ничего, о чём мы все пожалеем. Он чувствует, как успокаивающе сжимается рука Луи на его, и пытается притвориться, что не чувствует взгляд Зейна на себе, потому что больно, физически больно дышать, словно кто-то воткнул в спину нож и теперь иногда дёргает его, чтобы причинить ещё больше боли. Когда встреча наконец-то заканчивается, Лиам первым покидает комнату. / / Чуть позже кто-то стучит в его гостиничный номер, к счастью, одиночный — Зейна разместили с Найлом, Гарри и Луи как обычно. Лиам смотрит на часы и понимает, что пролежал уже три часа, безучастно глядя в стену. Ему хватает времени, чтобы сесть на кровати, прежде чем дверь распахивается и в комнату врывается Луи. Он в обычной футболке и джинсах и бейсболке, которую Лиам пару раз видел на Найле. — Пошли, — коротко говорит Луи, хватает его за руку и дёргает, поднимая на ноги. Он тянет Лиама к шкафу. — Оденься, мы идём гулять, — добавляет он, распахивая дверцы. — Нам сказано не выходить сегодня ночью, — возражает Лиам. Он всегда помнит о бдительности людей, которые следят за ними, чтобы не дать сделать что-нибудь глупое и нанести вред себе и мульти-миллионному бренду, к которому они принадлежат. Луи пожимает плечами и отодвигает Лиама от шкафа. — Технически мы даже не покинем гостиницу. И, обещаю, там не будет выпивки, — отвечает он, бросая ему первую попавшуюся куртку и пару кроссовок. Лиам не расспрашивает, зная о странностях Луи, просто следует за ним из номера в лифт. Луи нажимает кнопку рядом с главной панелью, и они поднимаются всё выше, выше, выше. Часть Лиама желает, чтобы они просто продолжили ехать, а потом рухнули бы на землю, чтобы больше не думать о проблемах — Лиам не уверен, что сможет когда-либо разобраться с ними. Он выходит следом за Луи, и порыв ветра тут же налетает на них, трепля одежду. Лиам машинально делает шаг назад, потому что они на крыше, и он немного удивлён, потому что она ровная. Места, где они обычно останавливаются, намного современнее, намного изящнее. Но сейчас они прямо посреди города, Лиам видит огни Таймс-сквер неподалёку, внизу тысячи и тысячи людей бегут по тротуарам. Он поворачивается к Луи, который смотрит на него выжидающе, засунув руки в карманы. Он раскачивается взад-вперёд на пятках, словно готовится взлететь. — Давай же, — просит Луи, и Лиам растерянно хмурится, потому что он всё ещё не знает, зачем здесь оказался. Луи смеётся, легко разгадав его мысли: — Кричи, скажи что-нибудь, подойди к краю — что хочешь. Поверь мне, это помогает, — предлагает Луи. Отчего-то Лиам не сомневается, но всё равно чувствует себя идиотом. — Ты часто так делаешь? Кричишь с крыш? — говорит он и вопросительно поднимает бровь — жест, который заставляет Луи радостно улыбнуться. — Вот оно. Я боялся, что тебя не вернуть. Отвечая на твой вопрос: только в особые случаи. Только не бей по стенам. Чертовски больно, — подсказывает Луи. В итоге Лиам делает всё, что предложил Луи. Он кричит, пока не начинает хрипеть, и он говорит, ругается, ходит туда-обратно, пока не думает, что уже мог бы протоптать дорожку на крыше гостиницы. Луи молча следит за ним всё это время, и даже когда Лиам падает, захлёбываясь рыданиями, теми сухими, громкими рыданиями, от которых всё тело трясётся, он не ничего не говорит. Он садится рядом, обнимает Лиама за плечи и приказывает ему дышать. / Три утра, Лиам не может уснуть, мысли бешено вертятся в его голове: знал ли он, что это случится, он не сказал мне, ПОЧЕМУ он не сказал мне? Он знает, что не отдохнёт, поэтому встаёт с кровати, игнорируя мигающую лампочку на будильнике, до звонка которого осталось совсем чуть-чуть. Он ищет свою одежду в темноте, потому что он не готов включить свет и взглянуть в большое зеркало прямо напротив кровати — он знает, что там увидит, и это только добьёт его. Как бы он ни хотел добить себя сам, нырнуть под одеяло и не вставать несколько дней, ни с кем не разговаривать несколько дней — он не может. Потому что он в долгу перед самим собой, перед ребятами, которых он зовёт семьёй. Он сможет сделать это позже, дома, в своей постели, из которой он немного вырос, окружённый маминой заботой. И мысли об этом причиняют боль, потому что он никогда не думал, что может так сильно скучать по дому, как делает это сейчас. Он на автопилоте идёт до спортзала, подчиняясь указателям на стенах, и часть его гадает, сможет ли он после этого найти дорогу обратно в номер. Он останавливается перед тяжёлой стеклянной дверью, лампы горят тускло и никого нет — возможно, потому, что сейчас полчетвёртого утра. Но Лиам уверен, что пока он платит непристойно большую сумму денег за свою комнату, всем наплевать, бьёт он по груше или нет. Даже в полчетвёртого утра. Он выдыхает, когда идёт к снаряду, тяжелое чувство в груди не исчезает, пока он надевает перчатки и включает что-то злое из Канье Уэста. Он бьёт по груше как раз в ритм песне, и это всегда успокаивало его — груша, его кулаки, музыка и хриплое дыхание, когда он медленно, но верно изматывает себя целиком. Он не знает точно, с кем дерётся, дерётся ли он с кем-то вообще или это его собственные демоны, которых он пытается заставить подчиниться. Он думает, что, наверное, всё сразу. Но даже это не помогает, и он спотыкается, нанеся очередной удар — приходится ухватиться за грушу, чтобы удержаться на ногах. Это как раз перерыв между песнями, он слышит голос, который произносит его имя, и зажмуривает глаза, надеясь, что это галлюцинация — потому что он не готов к этому разговору и сомневается, что когда-нибудь будет готов. Лиам оборачивается, и Зейн удивлённо моргает. Он выглядит невероятно маленьким и хрупким в мягких спортивных штанах, которые велики ему по меньшей мере на два размера, и в футболке, в которой он почти утопает. Одна из футболок Лиама, думает тот, вспомнив знакомый рисунок на груди. Зейн выглядит потрёпанным, словно он беспрестанно тёр глаза последние пару часов и не спал несколько дней. Зейн выглядит так, как Лиам себя чувствует, и Лиам прилагает кучу усилий, чтобы не прижать Зейна к себе, одной рукой обвивая его плечи, другой — поясницу, защищая его от всего мира. Но — он больше не может этого делать. Больше не будет этого делать. Лиам сжимает и разжимает кулаки, грубый материал перчаток цепляет кожу на тыльной стороне ладони. Зейн делает шаг вперёд и протягивает руку, но Лиам отшатывается и наклоняет голову, чтобы достать наушники. Он замирает так, не встречаясь с Зейном глазами, и обматывает провода вокруг плеера. — Лиам, — произносит Зейн снова, и Лиам заставляет себя поднять глаза, встретиться с полным боли взглядом Зейна — поддерживая, впрочем, безопасную дистанцию. Между ними мат, и Лиам думает, что они как боксёры в разных углах ринга. Лиам никогда не думал, что это зайдёт так далеко. — Ты знал? Ты знал, что это случится? — перебивает он Зейна, который открыл рот — ему всё равно, что он собирался сказать. Если он и хочет что-то знать, так это. Лиам не думал, что может быть ещё больнее, но Зейн кивает, и весь мир сужается до крохотной чёрной точки, скачущей перед глазами. Он не падает на колени, но близок к этому, так что снова хватается за грушу. — И как долго ты собирался скрывать это от меня? Пока Перри не пришла бы на премьеру с колечком на пальце? Пока она не пошла бы с тобой к алтарю? Когда ты собирался сказать мне, Зейн? — ядовито интересуется Лиам, и да, он видит перекошенное от боли лицо Зейна. — Я хотел сказать тебе до того собрания. Но у меня не было возможности, — с усталостью в голосе отвечает Зейн, зарываясь пальцами в волосы. — Я знал, что ты так отреагируешь, — неожиданно добавляет он, и это заставляет что-то внутри Лиама щёлкнуть. Он вдруг оказывается рядом с Зейном, возвышается над ним, ладонью нажимая ему на грудь и толкая назад, пока Зейн не охает хрипло — его спина встречается со стеной. Зейн вцепляется в его бёдра, пытаясь оттолкнуть. Лиам изо всех сил старается не думать о том, что эти руки помечают его, клеймят его, рушат его. — Я могу простить татуировку, хотя меня убивает даже то, что такая мысль вообще пришла в твою голову, — предупреждающе говорит Лиам. — Я могу простить татуировку. Но это — это я не могу простить. Зейн не останавливает его, когда он разворачивается и уходит, и он не оглядывается. Он не может оглянуться, потому что тогда увидит Зейна, который выдыхает, сползает вниз по стене и прячет лицо в своих руках. / / Найл приходит разбудить его в девять утра, с мобильным в одной руке и бейглом в другой. Найл даже не смотрит по сторонам, он протягивает Лиаму бейгл, садится на кровати и набирает одно сообщение за другим. Потом он прячет телефон в карман и смотрит на Лиама, опираясь на спинку кровати. — Я бы спросил, как ты себя чувствуешь, но это довольно тупой вопрос, — Лиам фыркает, вонзая зубы в свой сырный бейгл. — Я всегда думал, что ты умён, — отвечает он, прожевав. Найл лишь пожимает плечами. — Не знаю, как это поможет, но мне жаль. Не думаю, что кто-то из нас думал, что это может зайти так далеко, — Лиам хлопает его по плечу, продолжая уничтожать свой бейгл. — Спасибо, Найл, но ты не тот, кто обручён. — Ты говорил с ним? — спрашивает Найл, тряхнув головой. Его волосы не уложены, падают на лицо, и он выглядит невероятно юным. — Вроде того, — бормочет Лиам в ответ и со вздохом встаёт с постели. Ему всё равно, что надеть: стилисты и гримёры не отстанут от него всю первую половину дня. — Как только ты будешь готов, Ли, — говорит Найл, и Лиам вздыхает с облегчением. Найл может выглядеть самым легкомысленным из них пятерых, делать вид, что думает только о том, когда следующий перекус — но на самом деле он самый проницательный. — Спасибо, Найл, — Найл салютует ему и выходит из комнаты. Сразу же появляется Пол, который не смотрит на Лиама с жалостью, нет. — Мы выезжаем в десять, не опоздай, ладно? — говорит Пол, хлопая его по плечу. Лиам кивает, хватает куртку и мобильный. — Я уже готов. Он благодарен Луи, который прижимает его к стеклу, вклинившись между ним и Зейном — это как раз то, что ему требуется. В машине повисает напряжённая тишина, Найл и Гарри пытаются говорить о чём-то, начинают светский разговор, который растягивает губы Лиама в улыбке — тогда и сейчас, всегда. Стилисты вертят его, крутят, щипают, тыкают и фотографируют, прежде чем он оказывается в начале красной ковровой дорожки. Тысячи людей скандируют его имя. Луи стоит рядом, и он в восторге, и Лиам думает, что чувствует себя так же. Толпа беснуется, а ведь это даже не выступление. Его мама — одна из первых, кого он замечает в толпе, и он едва не всхлипывает, обнимая её. Сейчас он намного выше своей мамы, но он помнит времена, когда идеально умещался в её руках, когда был дома. А теперь он чувствует себя дрейфующим кораблём, потерявшимся посреди моря без компаса, способного указать дорогу домой. — Держись, малыш, — это всё, что она шепчет, прижимаясь губами к его щеке, смеясь над колючей щетиной. Она окидывает его задумчивым взглядом, и он знает, что позже они смогут поговорить обо всём. Он смотрит на неё один долгий момент и видит, как улыбка стекает с её губ. Он оборачивается, зная, кого увидит за спиной. Он пытался ненавидеть Перри — с самого начала, когда её имя было впервые упомянуто в разговоре рядом с именем Зейна. Зейн и Перри уже были знакомы, переписывались пару раз, и она была идеальна — светлая и миниатюрная рядом с его чёрными кожаными куртками и татуировками. Но дело в том, что она никогда не ненавидела его в ответ. Даже когда он заставлял её чувствовать себя неловко: отказывался читать её в твиттере, оставаться с ней наедине в каком-то помещении — она продолжала общаться с ним так же мило, как и с остальными ребятами. У Лиама не было права говорить, что они не смотрелись вместе — они смотрелись, чудесно смотрелись. Они подходили друг другу как две части мозаики. Они оба были великолепны, талантливы, и их дети должны быть невероятными. В этом, думает Лиам, всё дело. Есть вещь, которую он не может дать Зейну, а Перри может — дети. Так что он улыбается, когда видит, что объективы камер направлены на него, потому что альтернативный вариант один: дать всему миру понять, что его сердце кровоточит всё сильнее с каждым ударом. Он не может позволить этому случиться. Он должен сделать вид, постараться сделать вид, что всё хорошо, что он рад за своего друга и его невесту. Лиам успевает заметить свою маму, которая обнимает Зейна и что-то шепчет ему на ухо. Зейн грустно улыбается. Лиам успевает заметить Луи, который неуклюже приобнимает Перри одной рукой и торопится отойти, опустив взгляд. Лиам успевает заметить Перри, которая улыбается ему со своего места рядом с Зейном, и всё, что он думает, сжимая и разжимая кулаки — моймоймоймой. Лиам успевает заметить взгляд Зейна, который направлен на него, и отворачивается. / Они идут на VMA, Лиам завязывает рубашку Зейна на талии, словно ничего не изменилось, и они сидят позади каких-то рэперов. Зейн каким-то образом перелез через остальных, так что они сидят рядом. Лиаму нужно сильно постараться, чтобы не взвыть, и Луи смотрит на него предупреждающе: нравится это ему или нет, но придётся держать себя в руках последующие три часа. Во время выступления Майли Сайрус они отвлекаются на выражение лица Найла — оно определённо сделало этот вечер. В конце ряда Лиам видит Гарри с апельсином в руке, непринуждённо болтающего с Рианной. Он слышит насмешливые комментарии Луи во время речи Тейлор Свифт и не слышит, как тот хлопает — потому что тот не хлопает. На середине выступления Канье Уэста Лиам вздрагивает, почувствовав чужую руку на колене. Зейн не поворачивается, продолжая смотреть на сцену, но Лиам видит, как дёргается адамово яблоко под тонкой кожей его шеи, когда он нервно сглатывает. Взгляд Луи мечет молнии, и Лиам отодвигается. Рука Зейна безвольно соскальзывает. Зейн устраивается поудобнее и садится так, чтобы прижать свою ногу к ноге Лиама, и Лиам дёргает воротник, надеясь, что осталось недолго. Они выигрывают в одной из номинаций, и он машинально вскидывает кулаки в победном жесте, поворачиваясь к Зейну с яркой улыбкой. На секунду он забывает обо всём — о помолвке Зейна, о своём разбитом сердце. Всё, о чём им надо думать в тот момент — что сказать и как улыбнуться на сцене. Парни поднимаются со своих мест, но Лиам замирает, когда Зейн быстро подаётся вперёд, его горячее дыхание щекочет шею, рука сжимает бедро. — Ты можешь так просто отречься от меня, Ли? — на них направлены миллиарды камер, так что Лиам улыбается, притворяется, что он в восторге, на седьмом небе от счастья. Он стоит на сцене перед сильнейшими людьми шоу-бизнеса и умело делает вид, что всё хорошо. / Он возвращается домой. Это кажется самым логичным выходом, у них есть несколько дней перед отлётом в Австралию на две недели, а потом трёхмесячный отпуск перед началом записи нового альбома и туром. Он спит всю дорогу, никто не мешает ему — он улетел раньше всех, потому что не уверен, что смог бы попрощаться, не уверен, что смог бы справиться ещё и с этим. Он не может смириться с тем, что сказал Зейн прошлым вечером, не может смириться с тем, что Зейн напился и прижимался к нему, напевая «Mirrors» Тимберлейка, словно всё было в порядке, они всё ещё были вместе и помолвка Зейна была всего лишь глупым розыгрышем. Несмотря на то, что он любит всё это: выступления, церемонии награждения, фанатов — иногда ему просто нужно домой. Так что он в самолёте. И он определённо не плачет, когда мама встречает его в аэропорту и крепко обнимает; не шмыгает носом по дороге в Вульвергэмптон; не рыдает, свернувшись в позе эмбриона на кровати, где провёл шестнадцать лет своей жизни, прежде чем встретил четверых парней, перевернувших с ног на голову его жизнь, и уехал покорять мир вместе с ними. Лиам просыпается ближе к полудню, его мама сидит на его кровати и, судя по её усталому виду, она провела там всю ночь. Он позволяет ей убрать волосы с его лба, позволяет оставить мягкий поцелуй на его колючей щеке и взять его большую ладонь в свою. — Что ты думаешь о кофе и столике в саду? Сегодня чудесный день, — ласково говорит она, и он машинально кивает, натягивая джинсы и майку, которая, кажется, принадлежит Зейну. Но ему действительно не хочется думать об этом прямо сейчас. Они устраиваются в старых плетёных садовых креслах, и ветер легко шелестит листьями деревьев, растущих по периметру участка. Лиам вдыхает, но этого недостаточно. В последние дни ему не хватает воздуха. — Ты в порядке? — спрашивает мама, и он не может отвергать любовь и беспокойство, ясно различимые в её голосе. Глаза сразу наполняются слезами, потому что нет, он не в порядке, и он не думает, что когда-либо будет в порядке снова. — Бывало и лучше, — вместо этого говорит он, и мама наклоняется, чтобы взять его за руку. — Ты хочешь поговорить? — тихо спрашивает она, потому что обычно это именно то, что ему нужно. Его жизнь далека от нормальной, иногда он просто не справляется с этим, и тогда его сознание становится сознанием застенчивого и неуверенного четырнадцатилетнего мальчика. Как раз сейчас его мысли в беспорядке, старые демоны борются с новыми и нет никакой, совершенно никакой возможности утихомирить одних или других. — Что я могу сказать? Парень, которого я любил, который, я думал, любит меня, женится на ком-то другом? И я сомневаюсь, что мне прикажут расстроить свадьбу, скорее, что любовь причиняет боль и я должен отпустить его. — Ты веришь во всё это? — спрашивает мама, когда он прячет глаза и смотрит куда угодно, только не на неё. — Я не знаю, во что теперь верить, — бормочет он. Он спит дома. Много спит и старается не гуглить имена Зейна и Перри, чтобы узнать последние новости, старается не надеяться прочитать что-то о Зейне, листая твиттер. Он набирает Зейну сообщение за сообщением и удаляет каждое из них. Ведь что он может сказать? Я люблю тебя, я скучаю по тебе, не делай этого, не женись на ней, вернись ко мне. Пожалуйста. Вернись ко мне. И это жалко, то, как он нуждается в Зейне, он никогда никого не хотел удержать так сильно, неважно, как дорог был этот кто-то. Так что он спит, блуждает по дому, и он словно привидение — его мама занимается привычными домашними делами, в число которых давно не входит забота о сыне. И он пытается не показать, как сильно это ранит, потому что ему всё ещё нужна помощь, так сильно нужна помощь. Он ничего не ждёт на свой день рождения, но его мама, и его папа, и его сёстры собираются вместе, и Лиам улыбается, когда они с тысячной попытки зажигают все свечки на торте и желают ему всего самого лучшего. Он уже получил поздравления от всех ребят, включая Зейна. И он старается не улыбаться тому, с каким восторгом Зейн пишет — всегда и сейчас тоже — сообщения: «С днём рождееения Лиииюююм люблю тебя чувааааак хх». Он удивлён, когда раздаётся стук в дверь — после того, как торт разрезан, и все члены семьи где-то в доме занимаются своими обычными делами. Его мама пожимает плечами, когда он направляется в прихожую. Гарри Стайлс опирается плечом о дверной косяк, и Лиам удивлённо моргает — а потом оказывается опутанным его длинными руками, и кудри Гарри лезут ему в нос и в рот. Он отфыркивается, когда Гарри делает шаг назад. Он выглядит немного неуверенным и убирает руки в карманы. — Луи хотел прийти, но не смог. С днём рождения, друг, — говорит Гарри, когда Лиам отходит в сторону. Его мама всегда рада видеть Гарри, и обе его сестры так очевидно влюблены в его друга, что это даже смешно. Немного позже они лежат в кровати плечом к плечу, Лиам ждёт, пока второй ботинок упадёт с ноги следом за первым, а Гарри наконец даёт понять, зачем пришёл. — Как ты, Ли? — мягко начинает он и переворачивается на бок, чтобы смотреть на Лиама. — Я продолжаю думать, что это просто плохой сон и я скоро проснусь. Но это всё равно, что ловить руками ветер. Его никогда нет рядом, когда мне это нужно, — признается Лиам, и Гарри кивает, словно понимает его. А потом что-то щёлкает у Лиама в голове, потому что Гарри, чёрт подери, понимает его. Он видит этот плохой сон уже второй год. Луи и Элеонор, Элеонор и Луи пытаются сохранить секрет, который мир ещё не готов узнать. На его месте Лиам бы давно сдался, признался во всём на интервью или что-то в этом роде. Он не видит ничего неправильного в том, чтобы быть с парнем, и Гарри тоже. Можно просто вытащить этот скелет из шкафа, а потом вернуться к музыке и тому, чем они занимаются. Но Гарри понимает его, и Лиам распахивает глаза, осознав это. — Я веду себя глупо, да? — тихо спрашивает он, и уголки губ Гарри приподнимаются в странной улыбке. — Вовсе нет. У тебя есть полное право двинуть Зейну в челюсть. Ты говорил с ним? — Лиам трясёт головой. — Пару минут в три утра. Но мы не совсем говорили. Он думает, я отрекаюсь от него. — Я не удивлён, — заявляет Гарри, — у нас с Лу была парочка довольно эффектных драк за эти годы. Но разве ты отрекаешься от него? — добавляет он, растерянно поднимая брови. — Он помолвлен. Не то чтобы я мог вмешиваться в это, — Гарри фыркает, и Лиам закусывает губу, чтобы не рассмеяться, удивляясь, как быстро Гарри может вытащить его из мрачных мыслей и самобичевания в реальный мир. — Он не помолвлен, он несчастен. Абсолютно несчастен. Мы много говорили. Он жалеет о куче вещей, — небрежно продолжает Гарри. Лиам пожимает плечами, задевая Гарри: — Мы все о чём-то жалеем. Кто-то меньше, кто-то больше. Гарри уютно устраивается на его плече и накрывает их обоих пледом. — Кто-то больше, — шепотом повторяет он. Лиам пытается не размышлять об этом. / Лиаму всегда нравилась Австралия, такая большая, полная жары, света и людей. Кажется, тут всё происходит иначе, и какое-то время ему плевать на всё. Они собирают полные залы, и если есть причина, по которой изменившийся статус Зейна не отталкивает его обожательниц, то это его улыбка. Он по-прежнему улыбается всем этим тысячам влюблённых девчонок, которые приходят взглянуть на них, той своей улыбкой, которая даёт фору всем рекламам зубной пасты вместе взятым. Но это не то, о чём Лиам волнуется. Всё начинается, когда они воссоединяются в фойе отеля. Лиам пытается поскорее улизнуть в свой номер, но Зейн догоняет его и — прежде, чем Лиам успевает сообразить — оставляет поцелуй гореть на его щеке, а низкое тихое «с днём рождения» звенеть в ушах. Потом Зейн оказывается рядом с ним в гримёрке, они встречаются глазами в зеркале — и Лиама прошибает дрожь от этого пронзительного взгляда. Потом они на сцене, Зейн обвивает рукой его талию, пальцы чуть поглаживают бок — а потом он отходит, словно ничего не произошло. Лиам знает, что он делает, он делал это и раньше. Он издевается над ним — и всё, что Лиам решил для себя дома, медленно, но верно перестаёт казаться таким правильным. И это нечестно, просто нечестно, потому что у него нет отношений, он свободен, он ни от кого не зависит — и задыхается каждый раз, когда Зейн касается его. Это нечестно, потому что Лиам хочет дышать — но Зейн повсюду. Кульминация — концерт, который они дают в Перте. Все билеты скуплены, у них небольшой перерыв, и на экране один за другим появляются вопросы из твиттера. Найл и Луи зачитывают их в привычной насмешливой манере. — А этот от @oned1999: Зейн, выбери любого из своих друзей и спой ему серенаду! — читает Луи и с ухмылкой поворачивается к Зейну, который вальяжно развалился на диване, подложив руки под голову. Зейн кидает на него быстрый нечитаемый взгляд и забрасывает руку Найлу на плечо. — Это для тебя, детка, — говорит он, и Найл делает вид, что падает в обморок в руки Луи. Гарри смеётся в микрофон. Зал замолкает, когда Зейн встаёт и выходит в центр. — Подпевайте, если знаете слова. А вы знаете, — усмехается он. А потом он начинает петь, и сердце Лиама останавливается. Потому что Зейн сказал, что поёт для Найла, потому что Зейн идёт к смеющемуся Найлу, покачивая бёдрами, но эта песня так, так очевидно для него, Лиама. Cause I don’t wanna lose you now / Потому что теперь я не хочу терять тебя I’m lookin’ right at the other half of me / Я словно смотрю на свою вторую половинку The vacancy that sat in my heart / В моём сердце были вакансии Is a space that now you hold / Но теперь ты занимаешь там всё место Толпа гудит, подпевая, наполняя зал ритмичными аплодисментами. Лиам встаёт и подходит к Гарри, который успокаивающе сжимает его плечо, бормочет что-то, но Лиам не слышит — прямо сейчас он просто не способен на чём-то сосредоточиться. Потому что Зейн встаёт к публике боком, чтобы смотреть и в камеры, и на ребят. Но он не смотрит в камеры. И на Найла он тоже не смотрит. Show me how to fight for now / Покажи, как сражаться за этот момент And I’ll tell you baby, it was easy / И, если честно, это было так просто Comin’ back into you once I figured it out / Возвращаться к тебе, ведь я осознал You were right here all along / Что ты всегда был рядом со мной Гарри толкает его локтем, и Лиам спускается с небес на землю, потому что он знает, чего от него ждут. Так что он делает шаг вперёд, подносит микрофон к губам, чтобы спеть следующие строки с парнем, который — как он думал — всегда будет его, и старается не показать, что вот-вот расплачется. It’s like you’re my mirror / Ты словно моё отражение My mirror staring back at me / Моё отражение, которое смотрит на меня I couldn’t get any bigger / И мне не стать значительнее With anyone else beside of me / Ни с кем другим рядом со мной And now it’s clear as this promise / И теперь совершенно ясно That we’re making two reflections into one / Что два наших отражения Cause it’s like you’re my mirror / Слились в одно My mirror staring back at me / Моё отражение, которое смотрит на меня Он удерживает взгляд Зейна одну долгую секунду, и он уверен, что грусть в глазах Зейна отражается в его собственных. Зейн всем телом подаётся вперёд, Лиам трясёт головой и поворачивается к Найлу, вытягивая последнюю ноту. Потому что он привык к тому, что следует после припева, после «ты, ты любовь всей моей жизни». Зейн пел ему эту песню миллионы раз, при каждом удобном случае, когда Лиам готовил ему завтрак в постель, приносил чашку чая после выступления или делал что-то, что заставляло Зейна улыбаться. Найл прерывает Зейна, обнимая Лиама. — Потрясно, парни! — восклицает он, и толпа сходит с ума. Найл наклоняется, чтобы шепнуть кое-что Лиаму на ухо: — Отличное шоу, Лиам. Под аплодисменты они уходят со сцены. Зейн выглядит удивлённым, когда Лиам хватает его за грудки и толкает в стену. Луи вскрикивает, и они с Найлом бросаются к Лиаму. Зейн просто смотрит на него, и глаза Лиама сужаются. — Прекрати это. — Лиам, я… — Прекрати это, — решительно повторяет Лиам и тянет Зейна за рубашку на себя. Он надеется, что Зейн понял: у него нет права играть с Лиамом в такие игры, петь ему серенады на публике и при этом быть помолвленным с кем-то другим. — Уходи, Лиам, — говорит Луи. Найл оказывается с другой стороны, мягко давит Лиаму на плечо, пытаясь отстранить его от Зейна. — Уходи, — повторяет он и дёргает за воротник рубашки Лиама, прося его отпустить Зейна. Лиам отпускает. И уходит. / Всё катится к чёрту в Сиднее. Они отыгрывают великолепное шоу; стены раскаляются от того, как они звучат вместе. Зейн не спускает с Лиама взгляда, отвечая на вопросы о помолвке. Потом они идут в клуб, потому что в Сиднее лучшие в мире клубы — по крайней мере, так им говорят. И Лиам совершенно пьян — как и все остальные. Так что он не останавливается, когда басы сменяются на что-то, больше похожее на R’n’B, и не останавливает Зейна, когда тот появляется перед ним из ниоткуда и прижимается спиной к его груди. Он не останавливает Зейна, когда тот разворачивается и прижимается своими губами к его губам, кладёт ладонь Лиаму на затылок и давит, давит, давит. Их расталкивает Гарри. Его взгляд сумасшедший, и он кричит, что они совсем ебанулись. Он пихает Лиама — потому что они посреди танцпола, и чёрт знает, кто мог заметить это — и Лиам машинально отступает на пару шагов. Гарри стоит между ними, и Лиам немного хочет ударить его в лицо, потому что впервые за несколько недель он может дышать — свободно дышать. И это чувство невероятное, он глубоко вдыхает. Его грудь тяжело поднимается, когда он снова встречается с Зейном взглядом. Губы Зейна растянуты в улыбке; Гарри говорит что-то вроде: «Не смей делать того, что собираешься сделать, Лиам» — и это бесит Лиама, потому что откуда Гарри знать, как им с Зейном себя вести? Да что он вообще знает о том, что происходит? А потом Зейн отталкивает Гарри и оказывается возле Лиама, говорит ему, что будет ждать в своём номере, и растворяется в толпе, словно его тут и не было. Люди толкают Лиама и Гарри друг к другу, Гарри хватает его за плечо и заставляет посмотреть себе в глаза. — Не делай этого, Лиам, — просит Гарри. — Не делай этого, — умоляет он. Лиам виновато улыбается, разворачивается и ныряет в толпу, расталкивая танцующих локтями. / Он поднимается в номер Зейна, и всё выглядит так, словно Зейн точно знал, что он придёт. Свет приглушён, стереосистема негромко играет Бруно Марса, Зейн смотрит на него потемневшими глазами. В их поцелуе нет нежности, в их прикосновениях нет любви. Это грубо и жёстко, и Лиам едва не сбивает Зейна с ног, пытаясь раздеть их обоих в состоянии, близком к безумию. Он вжимает Зейна в кровать, и он знает, чего хочет Зейн — так что он обхватывает ладонью член Зейна, потому что он собирается быть единственным человеком, который доставляет Зейну удовольствие в постели. Зейн сходит с ума под ним, извивается, умоляет, хнычет, когда Лиам дрочит ему, доводит почти до конца — и убирает руку в последний момент, продлевая экстаз/агонию настолько, насколько возможно. Зейн рыдает, он почти рыдает, когда Лиам берёт его в рот целиком, одним плавным движением, не предупреждая. Он поднимает голову достаточно медленно, чтобы взглянуть на Зейна — у того закушена губа и крепко зажмурены глаза. Те же глаза удивлённо распахиваются, когда Лиам кусает кожу на его бедре, и он помечает его своими зубами, языком, и на его боках наверняка останутся следы от пальцев Лиама. — Я уничтожу тебя, — шепчет Лиам, сжимая кулак, и Зейн жалобно вскрикивает. — Я разрушу тебя, а потом соберу снова и отправлю обратно к ней. И каждый раз, когда ты будешь целовать её, ты будешь думать обо мне. Каждый раз, когда ты будешь прикасаться к ней, ты будешь думать об этом, — решительно говорит он, проводя пальцами по выступающим рёбрам Зейна. Зейн стонет и толкается в кулак Лиама. — Я трахну тебя, и ты больше никогда и ни с кем не почувствуешь себя так же хорошо, — продолжает Лиам, оставляя тёмные засосы на рёбрах и ключицах Зейна — предусмотрительно избегая шеи. И он делает это. Он переворачивает Зейна на живот, игнорирует широкую гладкую спину, которую так любит целовать, облизывает пальцы и входит одним в Зейна — не обращая внимания на то, как Зейн стонет, выгибая спину. Ещё палец, и Зейн едва ли не рыдает, он начинает насаживаться сам, когда Лиам добавляет третий. Лиам сгибает пальцы, и Зейн издаёт нечеловеческий вопль, который Лиам никогда ещё не слышал, хотя они занимались этим много раз. Когда он заменяет пальцы членом, кажется, что Зейн теряет сознание на секунду — он замолкает и замирает. Но потом Зейн приподнимается, встаёт на четвереньки, опирается одной рукой на стену, другой хватается за спинку кровати, и подаёт Лиаму сигнал начинать. Лиам не медлит, он со стоном толкается в Зейна, пытаясь не обращать внимания на жар внутри Зейна и то, как он сжимается при каждом движении Лиама. И от этого немного больно им обоим, потому что чёрт, они всё ещё такие синхронные, такие похожие — как всегда были. Зеркала. Шлепки влажной кожи о кожу и тихие стоны Зейна — единственные звуки, нарушающие тишину. Лиам кончает, тихо рыча, выходит и падает на спину рядом с Зейном, пытаясь отдышаться. Зейн поворачивается к нему — Лиам вскакивает и бежит в ванную. Зейн поглаживает его поясницу, пока он выблёвывает свой ужин в унитаз, тяжело дыша и кашляя. Он слышит звук поворачивающегося крана, а потом Зейн протягивает ему влажное полотенце. Лиам вытирает рот и бормочет быстрое «спасибо». Зейн протягивает ему руку, и Лиам смотрит на него с опаской, прежде чем позволяет поднять себя на ноги. Зейн прижимает его к раковине, кладёт ладони ему на грудь и заглядывает в глаза. У Лиама нет шансов, и он смотрит на Зейна, пытается не вздрагивать, когда Зейн по-детски чмокает его в губы раз, дважды — трижды. Улыбка сползает с лица Зейна, потому что Лиам молчит. — Люблю тебя, Ли, — наконец говорит Зейн и обнимает его. И в какой-то момент Лиам, обнимая его, притворяется, что всё хорошо — он обхватывает его руками, защищая от всего мира, как всегда это делал. И он притворяется, что это «я тебя люблю» не звучало, как прощание. / Гарри заходит проведать его утром, как раз в тот момент, когда он бьёт кулаком по будильнику на тумбочке. Он ничего не говорит про засос на шее Лиама и протягивает ему флешку. — Я взял на себя смелость скачать сюда кое-какой музыки. Когда-то она помогла мне, — говорит Гарри. Он укладывается рядом, обвивает рукой талию Лиама и утыкается носом ему в плечо. — Хорошо, — отвечает Лиам, он давно привык к таким странным проявлениям нежности и щедрости со стороны Гарри. Они долго молчат, пока Гарри не заговаривает снова, его голос слегка приглушён футболкой Лиама. — Там один из альбомов Mumford & Sons. И одна песня, которая поможет тебе. Не скажу, какая, — добавляет он, и Лиам хихикает. — Конечно же, Хаз, — отвечает он со вздохом и садится. — Мне пора собираться. Скоро в аэропорт, — когда они оба на ногах, Лиам оглядывается в поисках одежды, но тут Гарри обнимает его так крепко, что хрустят кости — и почему-то кажется, что он знает что-то, чего не знает Лиам. — Я люблю тебя, Лиам. — И я тебя люблю, Хаз, — ласково отвечает он, и Гарри улыбается. Он направляется к выходу и как раз успевает поцеловать Луи, который влетает внутрь. — У меня для тебя подарок, — заявляет он. Лиам сваливает очередную охапку вещей в чемодан и оборачивается. Луи растянулся на его кровати, сбросив ботинки, и он подбрасывает и ловит какой-то свёрток. Лиам растерянно смотрит на Луи, Луи — пристально на засос на его шее. — Весёлая ночка? — спрашивает он, и Лиам пожимает плечами. — Не сказал бы. Что за подарок? — Луи садится на кровати и следит за тем, как Лиам сгребает оставшиеся вещи с полок. — Думаю, он тебе пригодится. Точно не будет бесполезен, — Луи тоже пожимает плечами. Лиам подходит и забирает протянутый свёрток из рук старшего парня. Он разрывает обёртку и достаёт посадочный талон. — Билет в никуда? Что мне с этим делать? — фыркает он, и Луи закатывает глаза. — В этом вся штука, идиот. Он пустой. Билет в первый класс на какой угодно рейс. В любую точку планеты, — Лиам удивлённо моргает. — И такое бывает? — Луи смеётся, встаёт и хлопает Лиама по спине. — Мы мировые знаменитости. Ещё и не такое бывает. И это уютная тишина, прежде чем Лиам протягивает Луи руку. Луи пожимает её с весёлой улыбкой. — Спасибо, Луи, — говорит Лиам, и этим он пытается передать всю благодарность, скопившуюся за последние несколько недель. Луи улыбается так широко, что может посоперничать с Гарри, и отпускает его руку. — У нас три месяца, Лиам. Проведи их с пользой. А ещё ты можешь отправлять мне открытки иногда, чтобы я знал, что ты всё ещё жив. Так Лиам и делает. Он проводит дома достаточно времени, чтобы успокоить маму — она хочет удостовериться, не собирается ли он вернуться в то зомби-состояние, в котором был после объявления о помолвке Зейна, — собирает рюкзак и едет в Хитроу. Там он растерянно разглядывает табло вылетов. Он не знает точно, куда направиться — возможностей бесконечное множество. Он может вернуться в Австралию, но это большая страна и он, на самом деле, не знает, что там делать. Он может улететь в Америку, но там сейчас чертовски холодно, и ему не слишком хочется отбиваться от фанатов. Так что он начинает с Германии. Там всё ещё достаточно тепло, чтобы он мог вынести это, но по ночам приходится поплотнее кутаться в пальто. Он удивлён тем, как легко получается заводить друзей, и он предпочитает хостелы отелям, потому что как он сможет общаться с нормальными людьми, если не побродяжничает немного? И ему нравится то, как люди улыбаются, когда он забивает свой номер в их телефоны — и делают то же самое ему. Конечно, иногда его узнают (какой-то парень с младшей сестрой, слегка помешанной на их группе; Лиам подписывает ей блокнот), но большую часть времени его никто не трогает, и ему это определённо нравится. Он словно стирает себя с лица земли. Он не выключает мобильный, но не отвечает на сообщения, особенно на те, что приходят рано утром от Зейна. Эти он удаляет. Он не заходит в твиттер и держится подальше от сайтов с новостями — он пролистывает их иногда, чтобы быть в курсе событий в мире, а потом возвращается открывать свой собственный мир. У него есть фотография с мюнхенского фестиваля — он топлес, с банданой на голове, зажатый между двумя девицами навеселе и парнем с кружкой пива. У СМИ она тоже есть, и его телефон взрывается звонками от менеджеров. Они втирают ему что-то про провокации, неподобающее поведение и пример, который он подаёт, но ему всё равно. Он отправляет Луи открытку, и Луи отвечает смской: «Горжусь тобой, Ли! :D» С каждым днём дышать становится всё проще. Когда октябрь сменяется ноябрём, он покупает новый билет — теперь в Афины. Он летит бизнес-классом, потому что не уверен, кого может встретить в экономе. В итоге он оказывается на островах, влюбляется в Санторини, Айос, Корфу, суету больших магазинов и маленьких городов. Он арендует мопед и получает приглашение на свидание от немолодого грека. Он встречает больше людей, больше друзей, которым сможет позвонить, когда вернётся домой. Они учат его нырять с утёса, кататься на скутере. Он занимается парасэйлингом, запрокидывает голову, смеётся и искренне не понимает, почему не делал этого раньше. Он слушает музыку Гарри, особенно альбом Mumford & Sons, но пока его ничего не задевает. Он пишет твит Луи, глядя на закат на Корфу, и, кажется, ломает твиттер количеством откликов, упоминаний и ретвитов. Но часть его не может радоваться — она хочет, чтобы его ребята были рядом с ним. Все его ребята. Когда зима официально заявляет свои права, он в Италии — в Тоскане, если точнее. Там он встречает Кару, ещё одну британку, бегущую от чего-то — как и он. Он налетает на неё совершенно случайно и останавливается, завороженный движениями кисти и пейзажем, который появляется на бумаге. Она смотрит на него искоса, а потом вдруг улыбается: — Лиам Пейн из One Direction. От чего ты, чёрт подери, бежишь? — наверное, он выглядит удивлённым, потому что она смеётся, запрокинув голову. Потом она хлопает по земле рядом с собой, и он садится рядом, поднимая солнечные очки на лоб. — Мы не встречались. Я Кара Смит. И я начну. Мой бывший изменял мне с моей лучшей подругой, и я решила разобраться с этим здесь, — быстро говорит она прежде, чем вернуться к рисованию. — Парень, которого я любил, женится. И он не говорил мне об этом до самой помолвки, — Кара заметно вздрагивает, снова поворачиваясь к нему. — Гей или би? — спрашивает она и звучит почти не любопытно. — Есть разница? — беспечно отвечает он. Она лишь пожимает плечами. — Не для меня. Ты в порядке? — Лиам улыбается. — В скором времени буду, — она снова склонятся над бумагой. — Это всё, что нужно, верно? — и Лиам думает, что это самые верные слова, когда-либо сказанные. Той ночью он оказывается в её постели, и следующей тоже, и ещё одной. Это даже примерно не отношения. Они оба — бракованный товар, оба ищут немного заботы после долгого одиночества и страданий, оба желают кого-то, кого не могут получить. Так что он остаётся с ней, и жизнь такая простая, такая лёгкая. Кара нравится Лиаму, возможно, он любил бы её, если чуть сместить начальные координаты, потому что она храбрая, остроумная, проницательная, добрая и невероятно искренняя. Он забивает свой номер в её мобильный, и она делает то же самое, предупреждая, что не собирается домой в ближайшее время, но если ему понадобится поговорить — она с удовольствием. И он думает, что воспользуется этим предложением. А потом из колонок начинает играть песня, негромко, потому что уже ночь и звук приглушён — и Лиам узнаёт её. Mumford & Sons. И он понимает, почему Гарри хотел, чтобы он послушал её, потому что текст отражает его мысли, как чёртово зеркало, и это совершенно нелепо прямо сейчас. There will come a time you’ll see, with no more tears / Настанет время, вот увидишь, когда не будет больше слёз And love will not break your heart and dismiss your fears… / Любовь перестанет разбивать твоё сердце, будет разгонять страхи… И может быть — только может быть — всё встаёт на свои места. Наступает Рождество, и он звонит домой. Мама звучит удивительно гордо, спрашивая, где он был и куда направится потом. Когда он говорит, что собирается вернуться в следующем месяце, она пытается скрыть свою радость и терпит неудачу. В канун Нового года он смотрит телевизор с бутылкой шампанского в одной руке и Карой в другой. One Direction воссоединяется для концерта-сюрприза, и его отсутствие не остаётся незамеченным. Луи улыбается прямо в камеру, когда после выступления интервьюер пытается выпытать, где Лиам. — Где бы ты ни был, Лиам, знай, что мы любим тебя и ждём обратно, — интервьюер не кажется особенно успокоенной, когда Гарри мудро кивает, соглашаясь, а Найл улыбается. — Так вы не знаете, где он? — взволнованно спрашивает она. Луи смотрит на неё так, словно она сморозила что-то ужасно глупое. — Нет, конечно. Лиам большой мальчик, он может о себе позаботиться, — и Лиам уверен, что Зейн специально смотрит прямо в камеру, поджав губы. Кара вскрикивает, и лишь тогда Лиам понимает, как сильно сжал её руку. Лица Зейна почти достаточно, чтобы он снова начал задыхаться. Почти, но не совсем. Это или прогресс, или самовнушение. Через день он уже в аэропорту, целует Кару в щёку и слышит щелчок камеры — он уверен, эта фотография будет уже на первых страницах, когда его самолёт сядет в Лондоне. Кара обнимает его, и он прижимает её ближе. — Я буду скучать, ты знаешь, — говорит он, и её губы складываются в улыбку. — Очень лестно. Береги себя, — он улыбается в ответ. — И ты. / Вернуться в жизнь One Direction — так же просто и логично, как дышать, и ему сложно в это поверить. Парни встречают его с распростёртыми объятиями. Ничего не изменилось. Зейн всё ещё помолвлен, Гарри и Луи всё ещё Гарри-и-Луи, а Найл всё ещё любит свой сэндвич больше всех на свете. Они записывают третий альбом с удивительным рвением, он дебютирует на первых местах в чартах Объединённого Королевства и США, и выглядит так, словно они опять бьют рекорды. Это работает — даже несмотря на то, что история с помолвкой Зейна похожа на крошки в горле и всё ещё мешает дышать. На самом деле, теперь известна даже точная дата свадьбы, и до неё меньше трёх месяцев — как раз, чтобы они успели закончить тур. Всё происходит гораздо быстрее, чем ожидал Лиам. Финальный концерт тура проходит, по традиции, в Лондоне, и на последнем поклоне Лиам смотрит в зал — и осознаёт, как далеко зашёл. Когда Зейн обнимает его, он даже не вздрагивает. Просто обвивает его руками и сжимает покрепче, весело улыбаясь. И он думает, что будет в порядке. Зейн женится весной, и у Лиама нет с этим проблем. Он не уверен, кого убеждает в этом — себя или мир, — но встаёт рядом с ребятами, целует Перри в щёку и избегает молящего взгляда Зейна, пожимая его руку. Он хлопает его по плечу на прощание, выполняя этим свою роль лучшего друга, хорошего товарища по группе и незаменимого брата. Он остаётся достаточно долго, чтобы выпить с Луи, Гарри и Найлом, а потом ныряет в ночную темноту и возвращается в Вульвергэмптон, к своей маме и друзьям, о которых забыл на бессовестно долгое время. И удивительно, как легко жить жизнью обычного человека, как легко город воспринимает мысль о том, что всемирно известный музыкант теперь один из них. Уже давно было решено, что после тура они возьмут перерыв, пойдут каждый своей дорогой и осядут — продолжат жить вне досягаемости острых взглядов журналистов и объективов камер. Гарри и Луи открываются, и Лиам никогда не чувстовал себя таким гордым, как в тот момент, когда они сидят плечом к плечу на шоу Алана Карра, держась за руки и выбалтывая один за другим грязные секреты, которые были вынуждены хранить столько времени. Наверное, менеджмент может подать на них в суд, но Луи очень осторожен, он избегает имён и названий организаций — хотя, конечно, не нужно быть гением, чтобы сложить два и два. В итоге никто не подаёт на них в суд, и жизнь идёт своим чередом. Найл возвращается в Ирландию, признаётся в любви девушке, на которой всегда был слегка помешан, но никогда не знал, что с этим делать. И планета Лиама продолжает крутиться, пока он пытается забыть Зейна. Пытается забыть, каким счастливым он выглядел с Перри во время первого танца в качестве мужа и жены. Пытается — но не может. Он учится на звукооператора, как всегда хотел. Он перескакивает через курс, заканчивает на год раньше, чем должен был, и отбивает у крутых звукозаписывающих компаний уйму клиентов. Зейн поёт соло, его называют Джастином Тимберлейком, Робби Уильямсом, Бейонсе One Direction. Он становится популярным в невероятно короткие сроки, выигрывает кучу VMA и даже «Грэмми» — это больше, чем сделал кто-либо другой из них или они вместе в своё время. Мир влюбляется в него снова, и Лиам тоже — совсем чуть-чуть. Потому что Зейн повсюду. По телевизору, на каждой радиостанции, на обложках всех журналов и газет. Его разваливающийся брак тоже привлекает внимание. Имя Перри вспыхивает на таблоидах ещё только раз — когда она подаёт на развод. Требуется год после свадьбы Зейна и Перри, чтобы развалились Little Mix. И требуется два года, три сотни дней и двадцать часов, чтобы Лиам Пейн забыл о своих чувствах к Зейну Малику. / Это обычное утро понедельника. Лиам только что записывал Эда в студии, под которую отвёл одну из комнат, и после рыжего в воздухе витает продуктивность и энтузиазм. Он любит свою жизнь, которая теперь принадлежит только ему, любит уединение и свой дом недалеко от Лондона. Никого не волнует, куда он уходит и когда приходит, и большинство людей даже не вспомнят, что он когда-то пел в One Direction, пока не увидят их с Зейном совместное фото. Кара иногда живёт у него, и теперь она тут, на его диване, с пледом и чашкой в руках. Он как раз заваривает себе чай, когда кто-то стучит в дверь. Он вздыхает, отставляя кружку. Кара бросает на него быстрый взгляд, и он идёт открывать, шлёпая босыми ногами по полу. На улице завывает ветер; его не слишком прельщает возможность напустить в дом холод, но он заставляет себя сделать это. Он издаёт глупый задушенный звук, когда Зейн Малик улыбается ему, и его глаза искрятся каким-то странным чувством, которое Лиам не может разобрать. — Лиам, — это всё, что он говорит, а потом его улыбка растягивается от уха до уха. Лиам всё ещё пытается осознать, что Зейн стоит прямо сейчас на пороге его маленького тихого дома. — Твою мать, Зейн, — отвечает Лиам прежде, чем притянуть Зейна к себе — и их губы встречаются так же просто, как всегда. Прошло меньше двух лет с тех пор, как они в последний раз целовались, меньше двух лет с той ночи в отеле, когда Лиам пообещал уничтожить его; и как он только смог вытерпеть эти два чёртовых года без Зейна, который прижимается к нему и позволяет снимать с себя куртку? — Господи! Что за чёрт, Пейн? — раздаётся голос, и Лиам оборачивается достаточно медленно, чтобы вспомнить, кто это. Кара смотрит на них со смесью ужаса и удивления. Зейн обворожительно улыбается, пытаясь сделать вид, что не пихал свой язык Лиаму в глотку последние пару минут или около того: — Привет, детка, — Лиам закатывает глаза. Кара таращится на Зейна. — Ты — Зейн Малик, — наконец охает она и переводит взгляд с Зейна на Лиама. — Это тот парень. Тот парень, в которого ты был влюблён. — Кажется, я не упоминал об этом, — застенчиво признаётся Лиам, потирая затылок. Кара качает головой и протягивает руку. — Так уж и быть, я освобожу вам дом на ночь. У меня есть друзья неподалёку. Дай мне ключи, — Лиам отдаёт их со вздохом, и Кара исчезает едва ли не в мгновение ока. Её ухмылка до мурашек напоминает Луи. Зейн поворачивается к Лиаму, изящно подняв бровь. И Лиаму нужно время, чтобы изучить его. Снова изучить его — Зейн выглядит великолепно, но немного иначе. Он в майке, обычной майке. Почти сведённая чернильная Перри представляет собой бледное пятно, и нужно вглядываться, чтобы увидеть её. Он прибавил в весе и выглядит здоровым, с этой его загорелой кожей и белыми зубами. На безымянном пальце левой руки, где было кольцо, полоска светлой кожи — но Лиам делает вид, что не замечает этого. Волосы Зейна мягко падают ему на лицо — Лиам всегда любил это, но никогда не отваживался попросить Зейна выкинуть к чертям свой гель для волос. — Лиам, — мягко бормочет Зейн, подушечкой большого пальца поглаживая его запястье и придвигаясь ближе. Лиам наклоняется, чтобы поцеловать его снова, и закрывает дверь прежде, чем какой-нибудь прохожий сможет узнать Зейна и запечатлеть их на камеру. Они не тратят время впустую. Лиам позволяет Зейну медленно раздевать его, позволяет Зейну толкнуть его на кровать и любить его руками, глазами и губами. Лиам тихо стонет и роняет голову на подушку, и Зейн приподнимается так, что они смотрят друг другу в глаза. — Знаешь, почему я вернулся, Лиам? — негромко спрашивает Зейн, и Лиам кладёт ладонь ему на грудь, чтобы чувствовать сердцебиение под пальцами. Он сглатывает, и это получается до неловкости громко. — Я вернулся потому, что я не могу. Два года, триста дней и двадцать один час я пытался забыть, что любил тебя. Но не смог, — Зейн наклоняет голову, лбом упираясь в шею Лиама. И Лиам на секунду замирает под тяжестью Зейна и важностью его признания. Потому что он хотел, чтобы это дошло до Зейна, последние, знаете, три года. — Я люблю тебя, Ли. Я давно должен был сказать это. Должен был говорить каждый день, — бормочет Зейн, приподнимаясь, его ресницы трепещут, и он выглядит таким невыносимо юным в тот момент. Лиам накрывает их обоих одеялом и выключает свет. Впервые за долгое время он спит без снов, без кошмаров, без демонов, сражающихся в его голове. И это прекрасно. / Всё идёт просто невероятно, Лиам словно попадает на три года в прошлое. Остальные ребята в восторге, когда узнают о них. Он съезжается с Зейном через месяц, помогает с записью нового альбома — и его сердце наполняется гордостью, когда он видит, как высоко поднялся Зейн. One Direction воссоединяются ненадолго на VMA, чтобы аккомпанировать Зейну, и Лиаму это нравится, ему нравится снова быть на сцене, держать микрофон в руке и дурачиться с ребятами. Толпа сходит с ума, подпевает и танцует под старые песни с таким энтузиазмом, что у здания могло бы сорвать крышу. Но больше всего ему нравится, как Зейн прижимает его к себе в конце «Rock Me», покачивается в такт музыке вместе с ним и целует его прямо в губы на глазах у всего мира. Лиам ничего не может с собой поделать, он улыбается в поцелуй, и толпа взрывается одобрением. Он поднимает руку, чтобы погладить щёку Зейна, а потом Гарри и Луи со смехом растаскивают их, Найл закатывает глаза. Зейн добивает всех высокой нотой в конце их попурри. Они уходят за кулисы, и там он опускается на одно колено, отодвигает на задний план всё мельтешение вокруг и просит Лиама выйти за него. И после всего дерьма, взросления, попыток забыть и воспоминаний — Лиам думает, что всё вернулось туда, где должно было начаться. Найл, Гарри и Луи тоже там, руки на плечах друг у друга, микрофоны всё ещё в пальцах, и Зейн стоит на коленях, покорно ожидая ответа Лиама. И Лиам просто опускается на колени напротив парня, который смотрит на него с такой любовью и нежностью, напротив парня, у которого нет кольца, но напротив парня, который дарит ему своё сердце и надеется, что Лиам не разобьёт его. Лиам не слышит и не видит того, что происходит вокруг, когда смотрит на Зейна и протягивает руку к его щеке. — Конечно же да.