I'm living in an age that calls darkness light

Хаос в девяти мирах. Крики растворяются в бесконечности Вселенной, тонут в вакууме, обволакивающем каждую частицу сущего, будто плотный кокон, или паутина огромного паука, или толщи холодного океана, тяжелые и черные, не пропускающие ни единого луча света. Океан этот не буйствует и не нисходит валами, будь он ведом твердой рукой Фрейра, он вообще не движется, и волны в нем не накатывают на ствол Мирового Дерева, прорастающего в самой его середине, обозначая дыхание. Но с каждым прикосновением соленой воды жизнь утекает из пальцев по каплям, дыхание выпивается ледяными губами, и мглистое, вязкое дно засасывает, словно чья-то бесконечная глубокая глотка. Обломки медленно движутся среди переплетающихся ветвей и оплетают изрезанную кору, осколки мечей, грязные хоругви и отрубленные головы; кровь стекает к корням и впитывается в землю, жадную и ненасытную, охочую до ратного привкуса железа и соленой горечи, хлюпающую от достатка в пище. На благодатной почве Иггдрасиль тянется вверх. Хаос в тюрьме. Скудная мебель разбросана по комнате, разломана, разодрана бешеным зверем или берсерком, разнесена на мелкие щепки. Там, где они влетали в гладко выбеленные стены, остались длинные росчерки - как след кометы на ночном небосводе. Весь пол, такой же гладкий и пустой, лишенный единого узора или неровности, усеян мелким мусором и обломками, осколки стекла неприятно скрипят под ногами и впиваются в кожу. Валяются золотые чаши и тарелки, вино разливается по поверхности, будто туманность или стремительно расширяющаяся сверхновая. В глухой тишине не продохнуть и слова не вымолвить, и глотка засасывает в самое нутро. Хаос в голове. У Тора в голове беспорядок и сумятица, мысли роятся и копошатся, сводят его с ума, и ни один вакуум не может их удержать. У Тора в голове крики, и шум ратной сечи, и лязг мечей; взрывы и мольбы, бег, свист стрел, трепет плаща на ветру, дребезжание доспехов; приказы эйнхериям, указы отца, клятвы народу; у Тора в голове тихий шепот, тягучий и плавный, отравляющий как самый сильный и медленно действующий яд. У него в голове хаос, и он сам - сумма цепляющихся друг за друга обломков и уродливых частей, уходящих на дно. Хаос в упорядоченности, порядок в раздоре. Когда он на несколько секунду отключает прозрачную стену, чтобы войти внутрь, Локи не пытается напасть на него или сбежать. Он даже не двигается. Медленно и устало, словно поддерживая самый тяжелый груз во Вселенной, Локи поднимает на него взгляд, и Тор успевает проследить тень от ресниц на впалых щеках с натянувшейся кожей, иссушенных, пергаментно-тонких и наливающихся гематомами, нанесенными словно изнутри. Что же ты делал с собой, Локи? Когда кронпринц Асгарда шагает внутрь, битое стекло скрипит и крошится под его сапогами - свежевыпавший снег, осколки сорвавшихся на землю звезд. Раскиданные по камере вещи не бросаются ему под ноги, но мешают пройти, они словно застывший естественный барьер, колючая ограда, куст волчника, но Тор пробирается через перевернутые стол и стулья, перешагивает разлитое вино и поблескивающие золотыми боками кубки. Край плаща позади чуть слышно ворочает острые края мелких щепок, и этот звук в вязкой тишине кажется таким громким, что в первый миг вселяет страх. И посреди всего этого хаоса Локи сидит на полу, обессилевший и смиренный, не расслабленный, но выпустивший контроль над всем миром из израненных рук, и все дороги ведут к нему, все линии, в которые складывается разбросанный по комнате мусор, тянутся к нему длинными, голыми ветвями со взбухшей корой, все лучи, по которым космическая мгла и холодный вакуум текут глубокой рекой, сходятся у его ног, нагих и окровавленных. Часто Тору снится Вселенная - хаос. Ему снятся девять миров, расцветающие огромными темными цветами между ветвей Мирового Древа, раскрывающие лепестки - пыль и руины, прах, что безмолвно дрейфует в извечной тишине. Он видит, как в каждом бутоне сердцевина наливается багрово-красным, все ближе к черному, и нектар из них течет под корни остывающей кровью питать ненасытный ясень, путается в седых волосах Прошлого и исчезает в кипящем котле. А потом приходит тьма. И каждый из миров исчезает в ней, стирается под ее черной сутаной, пока в центре всего, в центре ничего, в центре непроглядной тьмы не остается одно единственное пятно света - златостенный Асгард. И когда мгла начинает поглощать и его, высасывая тусклое сияние и покрывая собой дворцы, она проникает внутрь, дальше, глубже, в самые недры страны асов, и эта темнота - хаос, хаос стремительно бегущий в самое нутро, он уничтожает в себе все, пока в окончательное глубине не останавливается перед ним. Там, теперь совсем один посреди хаоса, находится он - единственный порядок, единственная упорядоченность посреди разгрома. Сияющий, как маяк в тревожном море, раскрывающем свою пасть острыми торосами льда, он разгоняет мрак, и он разгоняет беспорядок, и все пути сходятся на нем, рождая нечто совершенно новое, словно взрывающаяся звезда, коллапсирующая и расширяющаяся, уничтожающая собственную систему и искрящаяся светом, несравнимом по яркости более ни с чем, светом, согревающим новую жизнь. Тор останавливается перед братом. Вдвоем посреди погрома и разрухи, разрушенной комнаты, но на самом деле один. Локи один. Тор смотрит на него, прослеживает взглядом тончайшие черточки чужого облика. Острые руки и тонкие запястья, изломанные линии локтей впиваются в пространство копьем Лонгина, выпирающие лучезапястные косточки - как неудобный нарыв; торчащие из-под перевязи на рубашке ключицы, кажется, содержат в себе океаны, так глубоки они стали на фоне общей худобы, подбородок, нос и коленки, слишком реальные, слишком неуместные, такой смущающий и никому не приглядный факт, который нечем прикрыть; лучи скользят с плеч и бедер, стекают по отросшим волосам и исходят из темных запавших глаз, Тор практически может осязать свет, сквозящий в каждой линии хрупкого тела. Локи опустошен и согбен, он измученно опустил руки на пол ладонями вверх, так что можно увидеть любую из вспухших, воспаленных царапинок на мягких подушечках; громовержец видит силу, накатывающую, льющуюся из этого усталого человека - новый порядок. Локи прекрасен. Тор опускается на колени. Иногда ему снится хаос, и девять миров, и Вселенная. Ему снится Иггдрасиль, и вокруг него земли в руинах. Вокруг него крутятся обломки, вокруг него долг, и честь, и Один Всеотец, и кровавый багрянец, и желание, и обязательство, и Джейн Фостер. Ему снятся частицы его собственной жизни, ему снятся его мнимые мечты, женщина из Митгарда, но что бы он ни думал, все в итоге заканчивается в самой сердцевине Асгарда, в нутре длинной тюрьмы, где подает световые сигналы маяк его личного мира, где единственный оплот порядка в его хаосе, и Тор идет к нему, стирает колени и молится, молится на свое спасение, на свет взрывающейся сверхновой. Потому что вот он сам - сумма праха и пепла, бесконечные осколки и щепки, уродливо обтесанные частицы, не могущие состыковаться друг с другом и удерживаемые вместе лишь силой общей гравитации, дрейфующие в вакууме и мраке. Тор осыпается на части, разваливается на мелкие камни, откалывающиеся составляющие некогда величественной реликвии, он и есть бесконечный хаос и беспорядок, отталкивающий и уродливый. И сколько бы он не уповал на силу и отвагу, или товарищей, или Джейн Фостер, все всегда заканчивается около его маяка; это дороги, по которым он идет, спотыкаясь о ненужное и увлекаясь фальшивым, тем, что ему не принадлежит, тем, что ему не нужно; это пути, которые в конце концов приводят его к единственной упорядоченности в хаосе, свету во мгле, и Тор стоит перед ним на коленях и рассыпается в прах, погребенный под честью, и долгом, и обязательством, и иномирной жизнью; и тихий шепот в его голове произносит нараспев слова на незнакомом языке, выводит хорал покаяния и очищения. И вот Тор здесь, посреди зачарованной тюрьмы, в разрушенной, разнесенной на щепки камере, в эпицентре хаоса, стоит на коленях перед порядком и сам рассыпается в хаос. Тор смотрит на Локи, оглаживает черты его лица взглядом, следит за лучами и линиями, за руками, и плечами, и головой, преклоняет всего себя перед светом. Преклоняет всего себя перед порядком, потому что это Локи, - во всей Вселенной, разваливающейся на части, он единственная целостность, единственная упорядоченность, и свет льется из него рекой забвения. Тор смотрит на него и теряется в своем разуме, в своем долге, и чести, и Джейн Фостер, но все эти мысли беспорядочны, разломаны, несуразны, и Локи - единственно правильное и целое в его голове. И раз Локи запачкан, запятнан, эта бесконечная сияющая всеобъемлемость, то Тор очистит его, чтобы потом сложить себя перед его алтарем, Тор сделает его нагим, и чистым, и обескровленным. Тор прикасается к порядку. Он склоняется низко, так что упирается подбородком в собственное колено, и берет ногу Локи в ладони, теплые, шершавые, мозолистые от меча и бесконечно бережные. Локи смотрит на него, практически не моргает, словно лиса перед охотником, еще не до конца натянувшим тетиву, он не отводит взгляда, не движется и ничего не говорит, лишь только смотрит, смотрит, смотрит. У него бледные изящные ступни, чрезмерно худые, плюсные кости натягивают истончившую кожу. Они в мелких царапинках, как будто метеоритный дождь скатывался по голени и падал вниз, кровь повсюду, засохшая и осыпающаяся коркой под пальцами и еще холодная, липнущая, она смешивается с разлитым по полу вином. Тор опускает глаза. Он прикасается пересохшими губами к своду, чуть ниже того сгиба, где ступня переходит в щиколотку, и замирает на долгое мгновение в немой покорности и молчаливом покаянии. Он не знает точно, но, кажется, не так молятся грешники на Земле. Тор осторожно перехватывает чужую ногу и приподнимает ее, прикасаясь к стопе языком. На нем тут же оседает ржавчина и еле уловимая горечь, вкус железа во рту мешается с вязкой терпкостью хорошего вина, губы пачкаются багрово-алым. Громовержец чувствует мелкую крошку стекла, прилипшую к нагой коже, и осторожно снимает ее кончиком языка, краем сознания отмечая тихую дробь по полу. Он двигается медленно и размеренно, широким, но четким и сдержанным движением проходит по пальцам, пересчитывая суставы и чувствуя маленькую, практически незаметную горбинку на мизинце. Локи все также не движется, но и не отводит глаз, позволяет Тору делать, что он хочет, и ни на секунду не прекращает смотреть. Тор очистит его, освободит, исправит неправильное, восстановит порядок. Он вновь начинает покрывать свод ступни тихими, мало ощутимыми поцелуями, поднимаясь выше, касается щекой тонких пальцев, чувствует, как собственная щетина царапает чувствительную кожу. Обводит губами выпирающую косточку на щиколотке, скользит руками выше по голени, перехватывает под коленкой, вытягивает ногу перед собой. Задирает штанину, тоже прилипающую, намокшую больше от вина, чем от крови, но Тор может слышать исходящий от нее железный запах, и целует каждый миллиметр открывающейся кожи с солоноватым привкусом. Локи протягивает руку. Длинные тонкие пальцы впутываются в золотистые волосы и тянут их так, что эта боль еще может считаться приятной, отнимает чужую голову от своих ног и заставляет громовержца посмотреть на себя. Тор смотрит так же, как на него самого смотрели минуту назад - не отрывая взгляда. В Локи исчезла та немая, показательная покорность, Тор видит, как руки его и все тело наливаются внутренней силой, как разгорающийся свет сквозит в каждой черте и линии, и Локи знает это тоже, Тор видит его, видит новый порядок, видит цельную истину в нем; Тор видит его. Локи поднимает голову, двигается цельно и резко, смотрит на Тора сверху вниз, сощурив глаза и прожигая взглядом, будто выслеживая некую добычу. На его лице трудночитаемое ожесточенное выражение, и презрение, и злость, и предвкушение. - Лицезрей себя, Тор. Ты так много говорил мне о долге и чести, о своей жизни и судьбе. Ты так грезил о троне и великом будущем Асгарда, так жадно желал вновь увидеть свою ненаглядную Джейн Фостер - так что же ты теперь делаешь здесь? Почему ты находишься здесь, коленопреклоненный, смиренный, алчущий? Чего ты алчешь здесь? Посмотри на себя, Тор. Ты рассыпаешься на части, - второй рукой Локи проводит по плечу Тора, и тот видит, как частицы праха и пепла осыпаются с него, обнажают его раздор. - Ты в хаосе, столько мыслей в твоей голове и столько обязанностей, куда тебе деться, как разорваться? Что для тебя важнее всего? Что дарует тебе свет, что не дает потонуть в темноте твоего сердца? Потому что здесь, - колдун резко давит пальцем ему в грудь, оставляет между ребер след от ногтей, - здесь бесконечная, непроглядная, всепожирающая мгла. Локи тянет его за волосы сильнее, заставляет откинуть голову и удерживает зрительный контакт. В его темных глазах Тор видит пустынные долины, и отрезанные руки, и засасывающие черные дыры. - Я помогу тебе, Тор. Я помогу тебе, ты одержишь победу, но сначала ты ответишь на один вопрос, себе ответишь - почему ты здесь, Тор? Почему не со своими товарищами и друзьями, что пойдут за тобой на верную смерть? Локи чуть ослабляет хватку, и Тор вновь опускает голову, припадает ртом к щиколотке, ведет по голени вверх раскрытыми губами, просто ощущая ими нежную холодную кожу, поводит носом снизу вверх, трется щекой, а потом поднимает взгляд обратно. Лучи исходят от Локи во все стороны, он сияет изнутри ярким светом, так что вокруг него тьма и хаос, а он освещает Тору путь, его маяк, его брат, его свет, его спасение, его истина, его порядок, его долг и честь, его вечное обязательство, его вечная точка отсчета, и куда бы Тор ни пошел, он всегда вернется к Локи, его пылающая, прекрасная сверхновая, сияющий, идеальный в сочетании резких углов и линий, его. - Теперь ты можешь видеть это, Тор. Все, что я когда-либо делал, все, к чему я стремился, все, ради чего поломал устои и оказался здесь - все несло одну единственную цель. Это никогда не было разрушением, потому что вокруг хаос, Тор, Вселенная в хаосе, Вселенная рушится, и я строил ее заново. Я строил новый порядок. Я создавал упорядоченность, я открывал истину. - Локи проводит большим пальцем второй руки по нижней губе с ощутимым нажимом, будто пытается скрасть ее очертание, чуть оттягивая правый уголок, а потом протягивает ладонь к Тору и обводит его приоткрытые губы, указательным пальцем придерживая за подбородок, вжимает хранящий прикосновение его рта палец в губы Тору, и тот поддается вперед, стремясь продлить контакт. - Я сделал это ради нас, я сделал это ради тебя, Тор. Я помогу тебе, но ты должен сделать всего одну вещь. Тор прикасается к острой коленке губами, да так и замирает в долгом поцелуе, смотря на Локи исподлобья жадно и неотрывно. Принося вечную клятву. - Назови мое имя. - Лодур. Его хаос заливает ослепляющий свет.