Запретные желания

Утренний морозный воздух, обжигающий легкие своей свежестью. Солаль с наслаждением пронизывает им себя, стоя на балконе своего номера. Всего четыре часа утра, подъем всей труппы запланирован на шесть, у него так много времени. Сна нет ни в одном глазу, и даже мягкие объятия Карин не смогли помочь справиться ему с такой внезапной бессонницей. Она там, в спальне, а он травит себя никотином. Вспоминает времена, когда пытался бросить курить: ради нее, ради детей. А потом просто решил больше не предпринимать этих тщетных попыток – на сей раз уже ради себя самого. Смотрит на ранний Санкт-Петербург, ставший за это короткое время, что труппа пребывает на гастролях, таким родным и уютным. Ему кажется, что он даже вовсе не хочет покидать его – здесь хорошо. Здесь, вдалеке от дома, в голову могут приходить абсолютно любые мысли, которые француз может не контролировать, лишь потому, что считает – здесь можно. Можно быть собой, а не казаться всем таким привычным. Можно, потому что Россия дает свободу; можно, потому что здесь нет его сыновей и ему не обязательно сдерживаться. С ними он другой. Другой и с Карин. Они привыкли видеть Лорана нежным, заботливым, любящим. В то время, как ему хочется быть ненавидящим, жестоким, подчиняющим. Такое противоречие, такая борьба в его подсознании, о которых не знает никто. Его тайные желания. Его темная сторона. Солаль не так прост, в нем многое таится. Взять, отыметь, трахнуть. Грубостью, силой, с неимоверной страстью, растекающейся по венам, бегущей от сердца до его набухающей лишь от этой мысли плоти. Заставить подчиняться. Его. Он же, виновник терзающих похотливых мыслей мсье Морана, спит беспокойным сном. Словно чувствуя всю силу того немаленького желания в соседнем номере. Да, определенно, его подсознание знает об этом, чувствует. Ведь не зря рисует в его ярком сне грубое скольжение рук вдоль всего его извивающегося от желания тела. Настойчивое проникновение, сильное, резкое, не терпящее возражений, одним толчком. Затем снова пустота внутри, за которой следует еще одно резкое движение. Болезненное, от которого он вскрикивает, но все же подается вперед. «Еще. Сильнее. Пожалуйста.» Умоляющие интонации, эти невнятные звуки сквозь до крови прикусанную нижнюю губу. Ритмичнее. Хочется кричать во всю глотку, утонуть в этом ощущении и снова кричать. Но Лоран не позволяет, нет, еще слишком рано. Останавливается. От чего Он жалобно скулит и всем телом пытается продолжить тот ритм, который изначально задал Солаль. Но он не чувствует поблизости твердый член, который, не щадя его, рвал его жестокими толчками. Разгоряченное тело просит еще, ему нужна добавка. Ненасытный. Боль растекается по телу, когда, наконец, его пах не чувствует влажное прикосновение, от чего Он вновь содрогается, выгибая спину. Эти губы, с силой зажавшие член в кольцо, сводят с ума. Неподвижные, но доставляющие безумное наслаждение. Холодное сдавливающее ощущение у основания его эрегированного органа вновь заставляет его несдержанно застонать во весь голос. «Заткнись, иначе мне придется найти способ заткнуть тебя», – грубый, с высокими интонациями, голос Солаля разносится по всей комнате. «Пожалуйста...», – стонет Он. Металлическое кольцо, плотно сжавшее его член, причиняет некий болезненный дискомфорт, который с таким сладострастием смешивается с наслаждением. Он хочет еще и еще. Хочет, чтобы Со прекратил его мучить, чтобы позволил кончить, позволил ему прикоснуться к его телу, перед этим развязав так мешавшие кожаные ремни, овившиеся вокруг рук и сковывающие движения. Невыносимо. Дикое желание, которого он еще никогда не испытывал. Животное желание вскочить на него и взять, полностью. Оттрахать до бессознательного состояния, чтобы потом обоим свалиться на пол без сил, удовлетворив все свои плотские желания и насытившись вдоволь... Громкий стон, вырвавшийся из собственных уст из сна в реальность, заставляет Микеланджело проснуться. Волна оргазма накрывает его с головой, окутывает дурманящим наслаждением, будто яд, парализующий сознание. Губы раскрываются, позволяя крику стать еще сильнее и протяжнее, тело содрогается от приятных конвульсий. Итальянец крепко зажимает в руке простыню, скомкивая ее в кулаке. Это удивительное наслаждение – испытать во сне такую бурю эмоций, которой удалось воплотиться в жизнь, минуя все пределы разумного. Над верхней губой выступили капельки пота, которые Микеле кончиком языка собирает, проведя им по губе и выше. Солоноватый привкус возвращает его к реальности. Сердце, которое бешено билось в момент наивысшей точки, постепенно возвращается к нормальному ритму, как и дыхание. Мужчина чувствует влажность простыней, что местами пропитались либо его потом, либо капельками смазки и прозрачно-беловатой спермы. Расслабление приходит моментально, моментально объявляется и осознание того, что в его сне его трахал не кто иной, как Солаль. Ничто не предвещало чего-то интересного в это слишком раннее время. Солаль с надеждой пытался высмотреть что-то, что могло привлечь его внимание. Закутавшись в махровый, но достаточно тонкий халат, он прислонился к перегородке балкона и смотрел вниз. Но Лоран не видел ничего. Перед глазами стояла картина обнаженного Микеланджело, подвешенного за руки, вокруг которых были оплетены тонкие кожаные ремешки, надежно впившиеся в кожу, на которой успели проступить красные следы. Небольшой крюк над головой итальянца, к которому и шли эти путы, жалобно поскрипывал в тон протяжной мольбы Микеле, ходил из стороны в сторону под напором нетерпящего мужчины. «Чего ты хочешь?», – перебирая мягкие хвосты флоггера в руках, отвечал на мольбы Микеле Солаль. «Тебя», – моментально отзывался полушепот. Флоггер тут же взлетел ввысь и его концы с еле слышимым свистом с силой опустились, ударом, на головку возбужденного члена Локонте. Боль, пронзившая его, звонким криком отдавалась в ушах, Лоран, подойдя вплотную и прижавшись одетым телом к обнаженной коже своего партнера, грубо сжал между двумя пальцами его подбородок, резким движением подняв опустившуюся голову вверх, чтобы смотреть в глаза, на которых выступили слезы. «Я не расслышал», – полу-рык Солаля был еле слышен, но достаточно внятен, чтобы Микеланджело смог услышать его в десяти сантиметрах от себя. «Я ваш, мой Мастер, возьмите меня всего», – ответ не заставил себя долго ждать. От этих слов по коже мсье Морана пробежали мурашки, кровь с удвоенной скоростью забежала по венам, не обделяя и его мужское достоинство. Это психофизическое властвование над Микеле, которого он хотел, полностью поглотив в своей власти, вызывал блаженные ощущения. И дикое желание отодрать его, трахнуть во все его дырочки, слиться с ним. Но прежде – почувствовать свою власть над его телом, над его мыслями, над ним самим. Когда он называет Солаля своим Мастером, Господином... когда он умоляет, когда на его глазах проступают слезы, которые несут в себе силу желания, страсть, полную отдачу. Грубая ткань джинсов с силой впивается в желающий выбраться из этой тесной одежды член, для которого стало так мало места. Желание освободить его, провести по губам Мика и, схватив того за волосы, с силой насадить на себя, прямиком в горло, до основания – это сводит с ума. И он может делать с ним что угодно. И эти чертовы стоны, доносящиеся из соседнего номера Микеле, выведшие Солаля из того чудесного видения, из-за которого халат, в который одет мужчина, в области паха заметно приподнялся. Черт возьми, его стоны! Манящие, разжигающие еще больше запретной страсти, не дают покоя для сознания и тела Лорана Морана. Желая вырваться из все еще не отступившего сна, Локонте выбирается из груды простыней, в которых он запутался в этом незабываемом сне и на шатающихся ногах подходит к настенному зеркалу неподалеку. Оттуда на него смотрят голодные и взволнованные глаза. Подсознательно понимает, что тот сон был неспроста – он хочет Солаля, хотя всегда пытался скрыть это, даже от себя. Но их мимолетные взгляды друг на друга, когда они на сцене, их еле заметные прикосновения друг к другу. Когда ему хочется сорвать с француза одежду и отдаться ему, прямо на сцене, прямо на виду у всех, чтобы все знали – между ними это есть, эта искра. С другой стороны, может, все это просто кажется. Может, Микеле сам придумал себе это взаимное желание, эту тягу друг к другу, потому что сам безудержно этого желает. – Не будь идиотом, – трясет головой, чтобы отогнать удушающие мысли, что так и лезут прямиком в голову. Надо освежиться. Подышать свежим воздухом, остыть. И привести мысли в порядок. Ведь теперь он вряд ли сможет уснуть сегодня. Накинув поверх обнаженного (о, как же это прекрасно – спать без одежды!), все еще не остывшего тела, халат, Микеланджело поплелся на балкон. Стоило ему открыть дверцу, как на него подул прохладный, освещающий ветер, растрепав волосы в разные стороны. Освежает. Да, это действительно должно помочь привести мысли в порядок. Наконец стоны Микеле за соседней стеной смолкли, однако напряжение Лорана от этого все равно не прошло. Ему дико, до одури, хотелось расслабиться. Желательно с Микеле, но, увы, в комнате, что за его спиной, под теплым одеялом свернулась всего лишь Карин, к которой француз уже до чертиков привык. Но…вот она – безысходность. Нет, он любил свою жену, но желал он сейчас другого. Стоило мужчине затушить, как он посчитал, последнюю сигарету, как с левой стороны послышались тихие звуки. Повернув голову в ту сторону, Солаль заметил причину своей внезапной эрекции – Микеле Локонте. Растрепанный, с еле заметной при таком тусклом освещении уличными фонарями вмятиной на лице, судя по всему, от подушки. А, может, от той, что заставила его так стонать. Локонте прошел к железному ограждению балкона и перегнулся вниз. Складывалось такое ощущение, что он либо высматривает кого-то внизу, либо вот-вот собирается сигануть вниз. – Ты же не решил выкинуться из окна? После такой-то бурной ночи? – тихо, с усмешкой, обратился Солаль к предмету своих желаний. Тот чуть ли не подскочил на месте – настолько неожиданным для него было присутствие Солаля, от которого он бежал в своих мыслях. – Бурной ночи? – с непониманием переспросил Микеланджело, не сразу поняв, что мужчина имеет в виду. «О, нет! Неужели, все было так хорошо слышно?» – Да, извини, – пожимает плечами. – Но я не мог заткнуть уши, а звуки твоей ночной деятельности разносились чуть ли не на всю улицу. Лоран мысленно пытается представить себе ту девушку, которая могла довести Локонте до такого состояния, до таких криков, которые он явно не мог сдержать. В глубине души в нем даже зарождается зависть, смешанная с острой щепоткой ревности. Ведь Микеле должен быть под ним, а не над какой-либо девушкой. – Ааа… – только и смог ответить Мик, заливаясь краской и проклиная свой непрошеный сон. – Увидимся позже. Он чувствовал себя неуютно, будучи утром, после такого мучительно-сладострастного сна, наедине в компании с Солалем. Его глаза, словно проникающие прямиком в душу и желающие его раздеть. Нет. Нет, бред. Микеле, пытаясь не оглянуться, уходя, на Со, чуть ли не бегом выходит с балкона и, припав спиной к стене рядом, но вне поля зрения француза, опускается на пол. – И все равно когда-нибудь я трахну тебя так, что ты этого никогда не забудешь. И будешь не просто стонать, а орать от наслаждения, – после ухода Локонте, шепчет Лоран, рассчитывая на то, что Микеланджело ушел достаточно далеко и просто не сможет его услышать; направляется обратно в номер, чтобы удовлетворить свои желания благодаря жене. – Скорее бы, не томи… – бубнит себе под нос Микеланджело, которому, конечно же, посчастливилось все услышать.