Walls.

Питер – это тяжелый наркотик, смешанный с каким-то алкоголем. Он заполняет вены, вырывает жилы, врывается в нервные центры, наведя там свой порядок и установив единоличную власть. Питер – его погибель, его путь к пропасти, из которой не выбраться, но Киллиан и не хочет. Он хочет рухнуть, хочет пасть, высоко держа голову и не отпуская его руки. Потому что… Если он уже падший, то куда уж хуже? Он цепляется шершавыми от струн пальцами за сильные плечи, и Питер думает, что эти плечи – самое стабильное, что с ним случалось за последние… За последнюю жизнь. Киллиан – его константа, его якорь, и он держится, держится, не отпуская, запуская пальцы в плоть, оставляя царапины, заставляя кровь выступать на поверхности кожи, размазывая алые капли и слизывая их, наслаждаясь вкусом крови и боли, удовольствия и горечи, но не отпускает. Киллиан порывисто выдыхает и хочет смеяться или плакать, но лишь слегка дрожит от ноющей боли где-то в области поясницы, там, где Пэн провел рукой слишком усердно, и где теперь красовались параллельные царапины. Джонс находит его губы своими и вжимается, иначе и не скажешь, желая чувствовать его, знать, иметь. Он не знает, откуда это странное чувство внутри, которое сжигает и охлаждает, скручивает все и пускает в свободный полет, но он знает точно, что не отпустит Питера, чего бы ему это не стоило. Питер давно перестал стараться оттолкнуть его, потому что, когда они далеко, когда не чувствуют дыхания и кожи, им обоим хреново. Его скручивает, руки ломит и трясет, как не было ни разу во время даже самой тяжелой ломки, а пальцы сбиваются в кровь о стены, пока они снова не вместе. Стены. Это то, что было между ними когда-то и, в какой-то степени, остается и сейчас. Сначала они были вполне материальными, когда их держали в соседних камерах, что называли их комнатами, в элитном доме в Лондоне. Они встречались лишь иногда, когда под утро возвращались из номеров клиентов и без сил заваливались в свои «апартаменты», перебрасываясь лишь усталыми взглядами. Со временем взгляды задерживались дольше, руки тянулись ближе, а сердца связывала странная нить. Потом стены стали моральными, когда они уже сбежали из того адского места, объединившись, чтобы все удалось. Они не знали историй друг друга, знали лишь, что ненавидят свое существование всей прогнившей до основания душой. Они сбежали в Нью-Йорк, разговаривая лишь из потребности, но не знали друг друга. А потом они разделились, и Питер не думал, закачиваясь очередной дозой «рая», что Киллиан возникнет перед ним в дверном проеме притона. Он вообще не думал, что когда-либо еще увидит того странного парня, который засел в голове, высек себя на подкорке мозга, но вот он здесь, странно улыбается и тянет его прочь, а потом прижимает к холодной стене и рушит разом все стены прикосновением холодных губ. Киллиан для него – странная смесь никотина и кофеина, он бодрит и утомляет, но от него не откажешься, потому что без него в сотню, в тысячу раз хуже. Они работают на странных парней днем, выполняя их задания, и Пэну нравится эта свобода, эта жизнь, эти ощущения. А ночью они – все, что есть, все, что существует, все, что имеет право быть. Их прикосновения, дыхание, пряди волос сквозь тонкие пальцы, тихий смех и поцелуй куда-то в шею, дрожь в позвоночнике, желание плакать от счастья. Они не говорят об этом, но думают, что любят. А потом рушится и это. Странные парни оказались не такими простыми, как казались, и задание оказалось подставой. Они знали слишком много, поэтому их отправили на заведомо провальную операцию. Пожалуй, их чувства смогли прорваться сквозь тщательно продуманные маски холодных ублюдков, и их убийцы замечают это. Киллиан думает, что теперь их точно убьют изощренно, но они, оказывается, ценные из-за тех самых знаний, за которые их отправили на смерть. Снова стена. Только теперь стеклянная, и он видит своего мальчика, подвешенного на веревке, крепкой, но такой тонкой, что впивается в запястья и оставляет кровавые следы. Они бьют его, безжалостно вгоняя плеть в бледное тело, но Питер молчит, сжимая челюсти, и смотрит через стену на Киллиана, бессильно кричащего и умоляющего оставить Пэна в покое. Но стоит ему поймать взгляд мальчика, как Джонс замолкает, понимая, что своим страданием и болью делает ему еще хуже. Он просто смотрит в ответ и мысленно прощается с Питером, благодаря за все, что у них было и за то, что могло бы быть. Стена крепкая под его кулаками, но оказывается не такой уж непробиваемой, если колотить ее около трех часов без устали. Уже ночь и их почему-то оставили одних, хотя он и уверен, что под дверью охрана. Из него не смогли ничего выпытать, ведь он знал, что убьют их в любом случае, а помогать этим ублюдкам не было никакого желания. Единственное, о чем жалел сейчас Киллиан – это то, что мучили Питера, а не его. Стена рушится, осколки летят во все стороны, а Киллиан прикрывает глаза саднящими ладонями, и звук падающего стекла явно разносится на все здание, где бы они там ни были. Он бросается в соседнюю комнату и перерезает веревки, подхватывая ослабевшее тело. - Что-то многовато у нас стен в жизни, не думаешь, мой капитан? – хрипит Пэн, и Киллиан не сдерживает улыбки сквозь странную дрожь и жжение в глазах. Пэн поднимает окровавленные пальцы и проводит ими по лицу Джонса, стирая влагу, и только сейчас брюнет замечает, что плачет. Киллиан Джонс, который ни разу за последние десять лет не плакал, теперь рыдает, как ребенок. - Но все они в итоге рушились, не так ли, малыш? – смеется Джонс, а Питер лишь морщится, ведь сломанные ребра не дают возможности тоже засмеяться. Все свое время они были вместе, ломая все свои стены, разрушая преграды на пути к той единственной, которая им была нужна. Та стена между ними и пропастью, где нет спасения, нет света и жизни, но есть их воспоминания. Они уперлись в нее спиной, как только нашли, и с тех пор она держала их на краю, не давая упасть. И теперь она была тем самым, что трещало по швам, и они не хотели так больше жить. Киллиан прижимается губами к потрескавшимся губам Питера и делит с ним последнюю улыбку. - Так сломай же последнюю, - шепчет мальчик, и Джонс слушается его, беря в руки ближайший осколок. - Только с тобой, - он сморит вниз и ловит ту последнюю вспышку света в глазах того-кого-он-смог-любить. - Я уже, мой капитан, я уже, - выдыхает Питер и закрывает глаза. – Киллиан, я… Он не успевает договорить, замирая навсегда, а Киллиан улыбается, в последний раз целуя его в лоб и поудобнее устраивая осколок в руке. - Я знаю, малыш, я знаю. Я тоже. Последняя стена рушится, оставляя других странных парней ни с чем, а им позволяя наконец полететь, упасть, не расцепляя рук, не разделяя губ. Стена падает, и осколки из боли, крови и крупиц счастья летят вокруг, окутывая два тела, сплетенных в созвездие тьмы в их последнюю, такую сладкую, минуту. Они были падшими уже давно. В каждой из их жизней они находили друг друга именно так – через потери и страдания, падая и приподнимая голову навстречу палящему солнцу. Они видели друг друга сквозь кровь и стекло. Сквозь пыль рухнувших стен.