Young Al Capone

In the army of Babylon I'm a young Al Capone My self an outlaw in the eyes of the lord Good man lose and the bad men win The blind and the sick I attenuate them

Это были двадцатые. Молодой Лаки Лучано. И такой молодой Аль Капоне. И такой непостоянный Нью-Йорк, с утра осыпающей тебя деньгами, а к вечеру отбирающий все до последнего цента. Только если ты в армии Вавилона. На итальянской стороне улиц. И тебе без малого восемнадцать. И ты такой маленький, а уже преступник в глазах господа. В Нижнем Ист-Сайде, Бруклине, где угодно. Старший из девяти детей в семье иммигрантов из Неаполя. Пока кружит снег, холодным и серым чикагским утром бедный маленький мальчик рождается в гетто. И его мама плачет, потому это одна из тех вещей, которая ей совершенно не нужна - еще один голодный рот, чтобы кормить. Пока мир крутится... нет, это не совсем про тебя. Ты побогаче и поприличнее. Будь хорошим, ходи на бейсбол, в церковь и в школу. Не груби старшим и набирайся хороших манер. Но однажды в шестом классе так по-итальянски сорвись и набросся на школьного учителя, когда он скажет что-то, что покажется тебе оскорбительным. И потом уходи на улицы, сворачивай на большую дорогу. Обратного пути не будет. Для тебя, итальянец, всегда найдется место уличных бандах. Делать деньги на мелком бутлегерстве. Перебиваться вышибалой в ночных забегаловках. Пробиваться сквозь предвзятость, собственную глупость, боль и агрессию. Спать с кем попало и кому попало бить морду, получая шрамы. Тонкие длинные шрамы по краю левой щеки на всю жизнь. Хорошие проигрывают, а плохие побеждают. Выбор очевиден. Ни то и ни другое. Много лет балансировать на острие ножа. Чьи-то головы подкупать, а чьи-то разбивать трофейной бейсбольной битой. Убивать, калечить и уничтожать, а потом улыбаться репортерам и по-дружески сильно отталкивать их камеру, когда они суют ее тебе прямо в лицо посреди толпы. Улыбаться как кинозвезда, как гангстер-филантроп, пока люди на стадионе, узнав тебя, хлопают и светятся оn счастья. Потому что им совершенно не важно, кто герой, а кто злодей, пока им не укажут на это газеты. Но в двадцатых газеты о тебе пока не пишут. И выбор между Чикаго и Нью-Йорком довольно-таки непрост. Но выбираешь не ты, выбирают обстоятельства. А ты тем временем ломаешь чужие кости и пропитываешься черным дымом на пустырях за городом. Легкие тяжелеют от горького осадка и дышать все труднее. У тебя уже сифилис, а женщин все больше. С тобой что-то не так. Умирают те, кто не должен бы. Легавые псы идут по твоему следу, защищая свою сторону улицы. Рабочий лежит на полу пустынного фабричного цеха, а у тебя в руке металлическая труба, которой ты пробил ему голову. И становится все труднее. Все темнее, среди низкого потолка из облаков не видно больше солнца. Твои руки заледенели и горят от слезающей от обморожения кожи... Просто еще один февраль в Нью-Йорке. На другом конце света. Под чуть желтеющими по осени листьями апельсиновых деревьев за год с лишним до Аль Капоне рождается другой маленький мальчик. И все любят его. И мама, и старшие брат и сестра, и отец, и вся Сицилия вместе взятая говорит ему жарким летом и короткой мягкой зимой, что куда бы он не отправился, она всегда будет ждать его назад и любить, как только Maria Di Costantinopoli может. И все дороги будут ему открыты, просто потому что ему повезло родиться на Сицилии. Чарли Лучано одиннадцать лет, когда его семья иммигрирует в Америку. "Маленькая Италия" Нью-Йорка любит его не меньше, но улицы холодны. На них нужно учиться говорить на английском, драться и воровать. Семья Чарли не из бедных, но не горбатиться же ему грузчиком или шахтером, как отец? Куда интереснее завоевывать уважение своим сицилийским происхождением и умом, которым не каждый может похвастаться. А Чарли мог. Он водил дружбу с евреями и то и дело проводил свои месяцы в учреждениях для перевоспитания трудных подростков. А когда выходил оттуда, возвращался к тому, что работал курьером наркотиков и дамских шляпок. И двигался вперед и вверх по карьерной лестнице. Первый срок - за все те же наркотики, и Чарли уже солдат семьи Массериа. Все прелести гангстерской жизни прилагаются: рэкет, ограбления, торговля наркотиками, организация подпольных игорных домов, сутенерство и контрабанда. Нужно лишь быть преданным и удачливым. И то и другое у Чарли получалось отлично. Немного дегтя среди озер меда и виски - легкая форма гонореи, которой пришлось заразиться, чтобы откосить от армии. И еще кое-что. Пришлось потеснить, даже не то что друга, а просто знакомого, с которым пару раз пересекся. Одному Чикаго, другому Нью-Йорк. Оба молодые, стоят над чадящим черным костром на пустыре в промышленном районе за городом. Сжигают забросанный покрышками труп какого-то умника-ирландца, мутившего воду в фабричном профсоюзе, за что и получившего по затылку металлической трубой. Аль Капоне говорит, что собирается перебраться в Чикаго. Чарли Лучано говорит, что это хорошая идея. И не говорит того, что витает в наполненном гарью воздухе. Что еще немножко, и одному из них придется умереть, потому что в огромном городе слишком тесно для такого большого на двоих будущего. И если на то пошло, то умрет Капоне. Да и вообще, так намного лучше. Расширение бизнеса, распространение связей. Чарли пожимает руку своего союзника на прощанье и улыбается. Улыбался он всегда очаровательно. Красивый ублюдок. Высокий и стройный. Умный и сильный. С пистолетом и добрым словом. Ничего личного, это просто бизнес. Это просто бизнес. Несколькими часами ранее Капоне болтает о бейсболе, пока они с Чарли едут в машине. Ни один из них никогда впоследствии не сядет в подобную дырявую и дребезжащую колымагу. Но сейчас Чарли ведет и тихо смеется над несмешными анекдотами, стараясь не обращать внимание на теплые взгляды ярко-карих глаз под мягкими черными бровями, похожими на пушистых гусениц. Здесь нельзя допустить дружбы. Чарли знает, что дружить можно только с евреями. Одного из них, малыша Меира Лански, Чарли подбирает у бильярдной на углу 14 улицы. Меир освещает своими голубыми глазами темный салон, и в машине становится чуть уютнее. Чарли треплет его по вихрастой светлой макушке и рекомендует как своего лучшего друга и самого хитрого засранца на всем северо-восточном побережье. Капоне все равно. Он пытается отогреть замершие руки о решетку радиатора. Труп в багажнике заставляет его нервничать. И Меир Лански, знающий все на свете, заставляет его нервничать еще больше, до тех самых пор, пока не высаживается возле какого-то склада, перед этим весело и фамильярно прощаясь с Чарли в течение нескольких бесконечных минут. Всегда неудобно видеть чужую дружбу. Всегда хочется опустить глаза и незаметно исчезнуть. Особенно когда совсем рядом лежит труп убитого тобой человека. Аль Капоне виновато смотрит на все еще улыбающегося вслед своему другу Чарли. Лучано встряхивается и напускает на себя серьезность. "И что ты будешь делать? Малыш разузнал, что полиция шьет на тебя уже второе дело. Они собираются брать тебя". "Да, я слышал. Я думал о том, чтобы перебраться в Чикаго". "Хорошая идея. Ты ведь работал на Джонни Торрио, верно? Он там теперь. Наверно, поможет тебе устроиться". "Поможет. Он говорил, что возьмет меня в свою банду". "Если что, я тебя прикрою". "Это значит, что я буду тебе должен?" "Это значит, что ты будешь мне нужен. В Чикаго. А теперь давай просто избавимся от этого ирландского заморыша. А потом ты уедешь отсюда, приятель". Оставлю тебя как цветок, который был сорван с песка. Ухожу ранним утром, пока не рассвело, потому что бешеные собаки уже взяли мой след. Они лишь пытаются защитить свою сторону улицы. Армия Вавилона. Молодой Аль Капоне. В Чикаго его дела идут в гору. Каждый день чья-то смерть и чей-то триумф. Аль Капоне оказался самым удачливым. Оказался в своей стихии. Совсем скоро в банде, главарем которой он стал, насчитывалось не менее тысячи человек, они собирали в неделю по 300 тысяч долларов дохода. Влияние стало главной разменной валютой. Деньги потеряли свою ценность, потому что их стало слишком много. Просто еще один февраль в Чикаго. Аль Капоне никогда не любил Февраль. Именно в этом месяце больше всего тянуло кого-нибудь убить. В двадцать девятом году апогей этого желания пришелся на День Всех Влюбленных. Сам Капоне ради алиби укатил в солнечную Флориду, но и сердцем и душой был в северном Чикаго, неподалеку от парка Линкольна. И сквозь сотни миль заложенными барабанными перепонками и отмороженными пальцами он чувствовал каждый выстрел на складе на Норт-Кларк-стрит. Каждую упавшую к ногам гильзу, каждое эхо над городом. Боль каждого из расстрелянных и холод каждой снежинки, упавшей под ноги хитрым убийцам. Действовавшим по плану, который он, Капоне, разработал. Он отдал бы все, чтобы быть там. Чтобы видеть как десятки, хотя, что там, сотни пуль прошивают тела выстроенных у стены с поднятыми руками людей из столь ненавистной ему банды Морана. Да вот только сам Моран опоздал на встречу и не пострадал. Какая досада. Этот февральский четверг вошел в американскую историю как "Бойня в День святого Валентина". Тот же самый февраль. К двадцать девятому году Чарли Лучано был одним из самых влиятельных людей в Нью-Йорке. Одним, но не самым. Большое яблоко делили куда более серьезные бизнесмены. Семьи Маранзано и Массерия. А Чарли хотел все делать по-своему. И угодил между молотом и наковальней. Угодил в страшный сон, в ночной кошмар. Его личная бойня была даже страшнее чикагской. Его схватили посреди бела дня на улице, вырубили и увезли куда-то. Куда-то, где над полем стелился тяжелый черный дым и дышать было трудно. Люди Маразано, хотя Чарли не был уверен, под кем они ходят, требовали от него то перейти на их сторону, то сдать Массерию, то выдать семейный общак. Лучано не понимал, что им надо, и, когда, в конец измучившись, соглашался на их условия, они выдвигали другие, еще более неприемлемые. Несколькими годами ранее Чарли не сломался. Полицейские не выбили из него показания, когда поймали с крупной партией наркотиков. Чарли не собирался говорить и теперь, когда стал старше, умнее и выносливей. Не собирался... Но это перешло все границы. Это было бесполезной, бессмысленной и беспощадной пыткой. Его били и били, снова и снова. Уставали одни и приступали другие. Тушили о него сигареты, загоняли иглы под ногти, полосовали бритвами кожу, особенно стараясь на лице и веках. Не останавливали кровь и уничтожали его, такого сильного, всеми возможно медленными способами. Насиловали и снова били. И кричали в его превратившееся в лоскутное одеяло лицо имя Массерии. А разум уже оставлял его. Но Лучано все равно был сильнее. Только раз он пожалел себя. В тот момент, когда мучители ненадолго покинули здание заброшенного цеха. Чарли висел вверх ногами на металлическом крюке, связанный, без надежды выбраться. Под ним стоял таз, куда должна была скапывать кровь из его ран. Чарли мог с трудом разлепить вспоротые веки и бросить мутный взгляд в окно с запыленными стеклами. За окном на пустыре кружились сумерки с постоянным мелким дождем и тяжелым черным дымом, перекрывающим одинокие тени над старыми кострищами. Безнадежная атмосфера. Никто придет, чтобы помочь или хотя бы избавить от страданий. Вокруг только решетки. Так просто, так реально, так больно. Да, ты все потерял. Все друзья остались за чертой пыток. В голову Чарли приходит печальная мысль, что Меир Лански никогда бы не выдержал и сотой доли этих мучений. Меир, чертов еврей, он ведь и пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Он не сможет, он не придет. Он всегда был горазд только трепать языком. В Нью-Йорке нет того, кому можно доверять. Если кто-то и мог спасти его, так это... Нет, он в Чикаго. Он делает то же самое, что делают с Чарли. Лучано никогда до этого не опустится, а вот Капоне... Он может начать это. И он может закончить. И глаза у него ярко-карие, как красное дерево. И руки всегда холодные. И он действительно сильный. И он нужен. Не в Чикаго, а здесь. Он должен. Ведь только он... Когда полицейские обнаружили тело Лучано в водосточном канале, им показалось, что это уже труп. Его и в больницу везти не собирались, но одному из копов все-таки взбрело в голову взять грязную искалеченную руку и прощупать пульс. И обнаружить, что жизнь еще теплится в человеке, похожем на порванную бешеными собаками тушу. У Чарли был проломлен череп, сломаны восемь ребер, выбито одиннадцать зубов, пробита правая щека, поврежден правый глаз, сломаны большая и малая берцовые кости, кости левого запястья и вся кожа была искромсана бритвой и прожжена огнем. Когда Чарли очнулся в чистой больничной палате, то увидел рядом с собой Меира Лански. Только теперь настало его время, хоть он прекрасно знал, кто похитил Чарли и даже где его держат. Но Меир был слишком хитрым и расчетливым, чтобы не выудить из этой ситуации общую выгоду. И как только Чарли снова смог двигаться и соображать, Лански тут же начал вываливать на него грандиозные планы, как им теперь устранить Маранзано, подставить Массерию и взять Нью-Йорк в единоличное пользование. Чарли ненавидел Меира в этот момент. Но понимал, что именно так дела и делаются. Все знали, где он и что с ним делают. Но так вышло, что это было выгодно для всех. Чарли совершенно запутался. Он плюнул на все и полностью доверился тому единственному, кому мог доверять. Не потому что Меир никогда его не предавал и не использовал. А потому что всегда делал все правильно. И лучезарно улыбался и говорил слишком честно, когда сидел у кровати друга, иногда даже брал за руку и весело называл Счастливчиком. Так это прозвище и прилепилось. Лаки Лучано, показав чудеса собачьей выносливости, выздоровел и действительно, руководимый своим еврейским приятелем, стал полноправным хозяином Нью-Йорка. А то и всей Америки. Нужно было лишь сделать вид, будто поверил Маранзано, что это Массерия приказал напасть на своего самого сильного человека, чтобы дискредитировать Маранзано в его глазах. Организовать смерть Массерии, и, когда Маранзано по праву назовет себя capo di tutti i capi и много кого начнет раздражать, элегантно убрать и его. И занять его место, при этом скромно не афишируя свою безграничную власть. И все. Лидер организованной преступности в США. Раны зажили. А шрамы украшают мужчин, не так ли? Они встретились в Атлантик Сити все в том же двадцать девятом. Это была общенациональная встреча боссов мафии. Такое вообще было впервые. Лучано, став самым главным, решил положить конец междоусобным разборкам и враждой по национальному признаку. Это в первую очередь касалось и Аль Капоне, который без конца воевал с ирландцами. Но самым главным вопросом было объединение и совместный бизнес. Превращение мафии в корпорацию на государственном уровне. Это все, конечно, было очень серьезно. Но одним солнечным теплым утром король Чикаго и хозяин Нью-Йорка вышли из своих дорогущих номеров, чтобы поплавать в бассейне. Как ни странно, вдвоем, без девочек. Поплескаться водой и посмеяться, перед тем как идти обсуждать большой бизнес. Полуденное солнце заставляло воду искриться алмазным блеском. С океана ветер старался донести немного Сицилии и Италии, но вряд ли у него получалось. На бортике бассейна стояли стаканы с апельсиновым соком и виски. А в небе кружили чайки. И ни для Лучано, и ни для Капоне в тот момент не было секретом, что им обоим хотелось бы умереть в этот солнечный день. От остановки сердца или чего-нибудь безболезненного. Умереть в двадцать девятом, на вершине своей карьеры. Когда они оба молодые и сильные. Когда вполне могут считать, что правят миром. Когда оба самые-самые. И когда еще есть куда идти вперед и чего добиваться. И огонь стремления не угас, а полыхает на своем высочайшем уровне. Чарли растягивал свои немного непослушные губы в улыбке и ловил солнечные блики единственным глазом. Его потрепанное тело погружалось в прохладную воду как в рай. И Чарли все равно был красивым. Капоне неуклюже барахтался и все время рассказывал какие-то веселые истории, которые теперь действительно казались Чарли смешными. Оба были, можно сказать, счастливы, и в таком хорошем настроении, что даже позволили пробравшемуся к бассейну фотографу себя сфотографировать. Сначала Чарли, конечно, возмутился нерадивостью охраны, но Капоне, который всегда питал особое благодушие к репортерам, путем доверительных интонаций убедил его отпустить фотографа целым. И Чарли согласился. На единственной совместной фотографии Лучано и Капоне стоят по шею в воде. И за их спинами колеблются две темные тени от стоящих у края бассейна пальм в кадках. Эти тени, с легким злорадством символизируют их будущее. После двадцать девятого года, после двух февралей, сделавших их легендами. После, их уже нельзя было назвать молодыми. Они все так же шли целеустремленно вверх, и казалось, что лестница уже привела в небо... И оба преступника попались. Один погряз в судебных разборках и сидящих на хвосте легавых и проиграл, хоть старался изо всех сил, хоть барахтался в темном омуте, как никто бы не смог. Погорел на неоплаченных налогах и неприкасаемых ублюдках. Получил свои десять лет и провел их в тюрьмах. В том числе, в Алькатрасе, для которого остался одной из легенд и страшных историй о призраках. А когда, смертельно больной сифилисом, вышел на свободу, уже ни имел никакого влияния. Капоне дожил свои бесславные дни на своей вилле во Флориде и умер в возрасте сорока восьми лет от инсульта, пневмонии и, в конце концов, остановки сердца. Как и хотел в далеком двадцать девятом. Среди преданных людей, детей и семьи. А Лучано еще долго после суда над Капоне правил Нью-Йорком. Но и его загнали в угол. А он дрался как раненый тигр, пока не получил свои сорок лет строгого режима. Пока не вышел из здания суда, закованный в наручники и идеальным жестом прикрывающий лицо шляпой. Из сорока лет Лаки отсидел только десять. Сказалась организованная им помощь сицилийской мафии армии США во Второй мировой войне. После войны Лучано был депортирован на родину. Сицилия дождалась своего короля, как и обещала безродному мальчишке в детстве. Влияние его, хоть и поубавилось, но осталось с ним. Он не потерял своей связи с Меиром Лански, а значит, и со всем преступным миром Америки. И своих счетов банках он тоже не потерял. Чарли прожил еще пятнадцать лет под чуть желтеющими по осени листьями апельсиновых деревьев. Он неторопливо и не загоняясь руководил своим полулегальным прибыльным наркобизнесом. Словно в возмещение своих страданий, жил счастливо, менял любовниц, воспитывал собак, гулял по Неаполю, улыбался и много фотографировался. Рвался в Америку, но не пускали. Не имел детей. И спокойно спал по ночам. И умер ни с того ни с сего, в окружении своих людей и полнейшего достатка. Остановилось сердце, инфаркт. Как он и мечтал когда-то. Как любила его Сицилия. Как провожала длинной процессией по всему Неаполю с шестеркой разряженный вороных коней. А Чарли все-таки снова оставил неродную родину. Похоронили его в Америке, в Нью-Йорке, где ему, наверное, и место. Аль Капоне умер 25 января. А Лаки Лучано через пятнадцать лет 26 января. У обоих остановилось сердце, не желая проживать еще один февраль.