Ты остаешься?..

Румпельштильцхен медленно прошел внутрь темницы, где Белль сидела на кучке соломы, безмолвная, выжидающая. В глубине ее глаз таилась смертельная обида, и, наверное, ему следовало сейчас признать ее правоту. Признать, что поцелуй любви не смог бы на мгновение согнать Проклятье, если бы Белль действительно хотела предать Темного мага. Признать… и просить у нее прощения. Но вместо всего этого Румпельштильцхен встал спиной к Белль, и голосом, в котором безошибочно угадывалась фальшь, велел ей уходить. Белль привстала, не отвечая, словно раздумывала. Темный маг знал, что она стряхивает с платья соломинки и упорно прожигает взглядом его спину в красной кожаной жилетке. - Я никуда не уйду. - Ты мне больше не нужна. - Ты лжешь. Всего лишь три поспешно вылетевшие одна за другой фразы. И все поменялось, обида в душе Белль, выходит, не одолела любви, и упрямая девчонка не собирается уступать – она, как и любая женщина, хочет настоять на своем. - Значит, ты любишь Чудовище? - Да, - поколебавшись, Белль все же произнесла это слово. И в нем был привкус правды – той же, которая пронизывала все ее существо, как свет. Румпельштильцхен наполовину обернулся к ней, бросил косой взгляд, и тут же отвел его. Казалось, что Белль слегка дрожит, но в темнице не было холодно. Никогда не было с тех пор, как здесь появилась пленница. - Что ж, тогда смотри, кого ты любишь! Он поднял руку – не наигранно изящным жестом, а так, как будто смертельно устал, но должен был исполнить свой долг. И Белль задохнулась… и отступила назад, выставив в невольном защитном жесте обе ладони. Видения обступали ее, она отчетливо различала человеческие фигуры, обращенные в прах одним мановением руки Темного. Видела, как Румпельштильцхен с жутким хрустом сворачивает кому-то шею, как вонзает кинжал в других, как кровь течет с волнистого лезвия. В расширившихся от ужаса зрачках Белль отображалась картина того, как Темный пытает и убивает при помощи магии. Словно наяву крики и проклятья терзали слух попятившейся девушки, и, громко вскрикнув, Белль закрыла глаза и заткнула уши руками. Все мгновенно стихло. Белль с опаской приподняла веки – перед ней стоял только Румпельштильцхен, и смотрел на нее в упор, будто видел первый раз в жизни. В его пальцах невесть откуда появилась роза – та самая, которую он подарил своей смотрительнице днем. И воспоминание о смущенном взгляде Румпельштильцхена, о теплоте и радости, на какое-то время заполнивших ее собственную душу, отозвалось болью в душе Белль. - Это Гастон, - Румпельштильцхен повел блестящей, будто позолоченной, ладонью над красными лепестками, и Белль ясно увидела рыцаря… вот только его ноги… у него их не было… Белль вскрикнула от вмиг захватившего ее ужаса. - Верно, ты обрезала у розы кончик, - мрачно усмехнулся Румпельштильцхен, и его длинные пальцы потянулись к лепесткам, пригладили их с какой-то страшной заботой. – Довершим начатое? - Нет! Не надо, Румпельштильцхен! – Белль хотела кинуться к нему, но не могла, она едва держалась на ногах, и ей чудилось, что это сон, конечно, это просто кошмар, она проснется… Черные когти впились в розу, безжалостно разрывая ее. Лепестки полетели на пол, кружась в своем последнем танце. Еще пара мгновений – и, разломив стебель, Румпельштильцхен швырнул остатки розы под ноги Белль. Слезы заблестели в голубых глазах, потекли по щекам Белль. - Я сейчас проснусь, - шептала она, как в горячечном бреду. – И снова все будет как прежде… Да, все будет как прежде, промелькнуло в уме Темного мага, ты проснешься у себя дома, и тебе покажется, что ничего не случилось, а Гастон просто куда-то уехал и не вернулся. - Как прежде, - ворвался в его мысли голос Белль. – И я… снова увижу, как ты прядешь из соломы золото с таким спокойным лицом… как будто… ты человек… и я… Она видела Румпельштильцхена, как в тумане, но все же шагнула к нему, старательно избегая смотреть на останки Гастона, давясь и захлебываясь слезами. Еще шаг – и Белль стояла вплотную к потрясенному магу. - И я все еще верю, что в тебе есть добро, - твердо, невзирая на струившиеся по лицу соленые ручейки, и упрямо продолжала Белль. Она судорожно вдохнула в себя воздух и выпустила словами: - И я люблю тебя. Румпельштильцхен стоял на месте, будто прикованный к позорному столбу этой беспомощной маленькой дурочкой. Единственным способом избавить и ее, и себя от боли было вырвать сердце сначала Белль, раскрошив его в пыль, а затем и себе – и спрятать понадежней. Но он не мог. Вырвать ей сердце, как Миле. Как той женщине, которая ненавидела его за дезертирство, за то, что он не смог оставить сына расти без отца, за то, что она посчитала трусостью. Мила сбежала, бросив и сына, и постылого мужа, и свое унылое прошлое позади. Ради новой залихватской жизни со смазливым пиратом. Мила растоптала его собственное сердце. А Белль хотела поднять его из праха, излечить и вернуть в него любовь. Она верила в Чудовище. Она невозможно, безрассудно глупа, думая, что тот, кто однажды увидел тьму, вернется к свету. И не только увидел. Жил этой тьмой, погряз в ней, как в потустороннем болоте, питался ею… - Я люблю тебя, - шевельнулись мокрые от слез губы Белль. Она выпрямила плечи, и теперь решимость угадывалась в ее лице, в блестящих глазах, во всей ее маленькой фигурке. Решимость остаться… и победить. И Румпельштильцхен вдруг наклонил голову, почувствовав себя усталым древним монстром. У него больше не было сил прогонять Белль. Сказать ей, что так надо для нее самой. Что все, кто когда-либо был рядом с Румпельштильцхеном, либо уходили, либо погибали не своей смертью. Что Белль замахнулась на то, от чего разумный человек в ужасе отшатнулся бы. - Оставайся, - надтреснутым голосом прошептал он. – Попробуй выдержать, если думаешь, что это тебе под силу. Белль кивнула, выдерживая его тяжелый взгляд, чувствуя соль собственных слез во рту. Ей было плохо, мысли путались, но близость Чудовища и Красавицы рождала у обоих все то же… смутное, возможно, неправильное… но желание обнять. - Я останусь, - проговорила вместо этого Белль. – Я останусь… Румпель.