Песок

Струны под пальцами возбужденно заныли, чувствуя творящееся кругом безумие. Звон мечей гулом отдается в ушах, запах чужой крови пьянит, заставляя руки едва заметно подрагивать в предвкушении. Дофламинго прикрывает глаза, глубоко вдыхая пропахший порохом воздух, и улыбается. Ему давно не было так весело. Он окидывает взглядом царящий кругом хаос, созданный сотнями фигурок, яростно сражающимися меж собой, и глаза непроизвольно цепляются за абсолютно темное пятно, маячившее у кораблей Пиратов Белоуса. Оно стелилось по земле, словно дикая кошка, выслеживающая добычу, тянулось вперед и, внезапно, змеей вскинулось за спиной у Белоуса, только вместо клыков на солнце сверкнул золотой отблеск крюка. По загривку пробежали мурашки, новая волна возбуждения накрыла с головой. Дофламинго всем телом подался вперед, чтоб лучше разглядеть разворачивающуюся картину, сминая в руках розовые перья. Он видит, как Крокодайл что-то шипит Белоусу, атакуя, смотрит на то, как мальчишка в соломенной шляпе помешал ей ударить старика в спину. Дофламинго продолжает наблюдать, когда Крокодайл начинает теснить дружная команда старого Йонко, и лишь подмечает, что на той нет ее излюбленного ярко-оранжевого пиджака. Из-за этого она кажется еще более мрачной, чем обычно, облаченная в темный строгий костюм, будто собралась на похороны. А хотя почему «будто»? Дофламинго хмыкнул, внимательнее всматриваясь в фигуру давней знакомой, облизывая пересохшие губы. Крокодайл высокая, большинство нападающих ниже ее на голову, а то и больше, она раскидывает их в разные стороны, иссушая тела, вспарывает крюком глотки. Чужая кровь стекает по металлу, каплями пачкая черные лакированные туфли. Крокодайл оборачивается, будто чувствуя чужой взгляд, но мгновение спустя вновь ныряет в бой. Дофламинго сжимает внезапно вспотевшие ладони и срывается с места. В ушах стоит все тот же звон, а перед глазами маячит лишь чужая спина с накинутой на плечи шубой. И единственное, что Дофламинго сейчас хочется — это вцепиться в темные волосы пальцами, дернуть гордую голову назад, открывая бледную беззащитную шею, и впиться в неё зубами, оставляя на нежной коже бардовый след от засоса. Дофламинго смеется над своими же мыслями, приближаясь к выбранной жертве, и останавливается чуть в стороне. Крокодайл замерла, как будто ожидая чего-то, Дофламинго заметил это по вмиг напрягшейся спине. И в этот момент перед ее лицом возник огромный кулак. Бриллиант Джоз, с необычной для его массивного тела скоростью, отшвыривает ударом не успевшую среагировать Крокодайл на несколько метров назад. Дофламинго облизывается, ему кажется, что сегодня у него настоящий праздник, может быть, даже День Рождения, ибо один из самых лучших подарков чуть не влетел, буквально, к нему в руки. Но Крокодайл, будто желая испортить чужое торжественное настроение, успевает сгруппироваться в воздухе, приземляясь на ноги, а Дофламинго улыбается, глядя, как Крокодайл сплевывает на землю кровь. Бывшая Шичибукай сразу же кидается вперед, атакуя в ответ, даже не глянув на стоящего позади Дофламинго, вырывая у того разочарованный вздох. Дофламинго думает о том, что Крокодайл всегда была эгоистичной стервой и неблагодарной тварью, игнорирующей все оказываемые ей знаки внимания. Струны под пальцами натянулись, легко повинуясь хозяину, опутали громадное тело, заставляя замереть. Дофламинго скользнул по ним, оказываясь на плече у Джоза, наконец-таки удостаиваясь высокомерного взгляда янтарных глаз. — Мне не нужна твоя помощь, или тоже хочешь огрести, попадав под удар? — Крокодайл стоит напротив, сизый дымок от ее сигары медленно тянется вверх, стремясь быстрее раствориться в воздухе. — Кроки, ты совсем не изменилась. Неужели в Импел Дауне тебя не научили манерам? — Крокодайл оскалилась, и Дофламинго, довольный реакцией, громко расхохотался. — Ты все еще не хочешь нырнуть под мое крылышко? Мы бы прекрасно сработались… Будь благоразумной. Дофламинго предлагает это сотрудничество при каждой встрече, навязывая свое общество, пристает надоедливой мухой до тех пор, пока все не заканчивается очередной потасовкой. Это уже превратилось в какую-то традицию, в их личный ритуал, доказывающий, что ни одна из сторон не готова становиться ведомой. Поэтому Дофламинго раз за разом получает один и тот же ответ: — Ты, наверное, шутишь? Дофламинго лишь хмыкает, услышав эти слова, продолжая с высоты чужого роста рассматривать стоящую на земле Крокодайл. Она немного потрепана, костюм примялся, несколько прядок выбились из прически, спадая на лицо, а сама Крокодайл будто самую малость истончилась. Видимо, пребывание в тюрьме в роли заключенной все же оставило свой отпечаток. Дофламинго ни разу не приходил её навестить. Широкий шрам все так же пересекает лицо, и при взгляде на него Дофламинго иголкой колит ревность, липкими щупальцами окутывая внутренности огнем. Потому что чертов рубец выглядит меткой. Чужой, собственнической меткой, и Дофламинго жалеет, что её сделал не он, а старый хрыщ Белоус. — Ты все тот же назойливый мальчишка, каким был двадцать лет назад, — Крокодайл затягивается и стряхивает пепел с сигары, не давая тому упасть на ворот шубы, — я никогда не встану рядом с тобой, забудь об этом наконец. А что насчет благоразумия… Тебе ли о нем кукарекать, птичка? Будь я благоразумнее, меня бы здесь не было. А теперь иди к морскому дьяволу, чертов фламинго! — Крокодайл резко вскидывает правую руку вперед, и с её пальцев срывается разрастающаяся песчаная буря. Песок бьет по глазам, ненадолго ослепляя, забивает легкие. Дофламинго отфыркивается, отшвыривает грузную тушу Джоза в сторону как пушинку, словно та ничего не весила, вырываясь из широкой воронки, осматривается кругом, ища глазами высокую фигуру, но та будто сквозь землю провалилась. Улизнула, дрянь. К внутреннему пьянящему возбуждению примешалась ярость, нарастая как снежный ком, превращаясь в безумие, навязчиво пульсирующее в голове. Дофламинго судорожно переступает с ноги на ногу, крутится волчком на месте, выискивая свою добычу, как изголодавшийся хищник, и взмывает в воздух, подтянувшись на зацепившихся за облака нитях. Кругом настоящее сумасшествие. Дозорные, пираты — все силились в одно безмерное буйствующее месиво, вгрызающееся, уничтожающее само себя изнутри. Это похоже на массовое помешательство, расползающееся по Маринфорду тягучей, липкой жижей, окутывая каждого, утягивая в свою приторную сладость. И Дофламинго наслаждается каждым мгновением, каждой секундой этого дикого, животного неистовства. Но, видимо, Дофламинго не единственный кто чувствует всеобщее безумие, потому как Сенгоку объявляет об ускорении казни. Человеческое месиво замерло, затихло, будто в воздухе был какой-то невидимый рубильник, отключающий звук, который использовал главнокомандующий. Тысячи глаз устремились к эшафоту, к стоящему на коленях Портгасу Д. Эйсу, склонившему голову и сотрясающемуся от рыданий. Время будто остановилось, палачи медленно опускали глефы, и тишину прорезал дикий вопль мальчишки, зовущего своего названного брата по имени. Доски эшафота тихо скрипнули, песок прорезал их, как нож масло, задевая двух вскрикнувших солдат, совершающих казнь. Их тела кубарем скатились по лестнице вниз, не успевши убить «Огненного кулака», и распластались на холодном камне. И Дофламинго больше не смог сдержать смеха. Крокодайл больная, неужели она решила стать мессией, привлекая всеобщее внимание и спасая наивных юнцов с плахи, на которую они попали по собственной же глупости? Зачем эгоистичная Крокодайл со змеиным сердцем это сделала? Он зачастую не понимал ее мотивов, и это все больше распаляло его любопытство, хотя они знакомы уже не первый десяток лет, и, казалось бы, удивляться больше нечему. Это ему, Дофламинго, пристало выкидывать такие штуки, но никак не педантичной до зубного скрежета Крокодайл. Дофламинго, ослабив струны, легко приземлился на землю, поднимая облачко серой пыли. Нужно было наказать кое-кого за некрасивый уход. Дофламинго согнул палец, и нить впилась в чужую шею, вспарывая кожу и отсекая голову. Он не оставил и царапины, используя лишь силу фрукта, но зато прервал занудный диалог Крокодайл с Сенгоку, привлекая ее внимание к себе. Они же просто играют, не так ли? Обезглавленное тело все так же стояло в расслабленной позе, пальцем струхнув с сигары пепел, а голова, не коснувшись каменного пола, рассыпалась, взметнувшись в воздух песчаным порывом. Но Дофламинго успел заметить направленный на него стальной взгляд ничего не выражающих глаз. Наконец-то. — Со мной сотрудничать отказываешься, а за Белоуса чуть ли не грудью вперед кидаешься, Кроки? — Шичибукай говорит, глядя на то, как песок медленно собирается в чужое лицо, песчинками очерчивая скулы, линию тонких бескровных губ и прямой нос. — Я не собираюсь ни с кем сотрудничать. — Но как же так. Сначала ты пытаешься убить старика, а потом прыгаешь к нему. Может, мне тоже стоит на это рассчитывать. И ко мне прыгнешь, а, дорогая? Крокодайл, не ответив, кидается к нему, замахиваясь острым лезвием крюка. Края шубы развиваются у неё за спиной большими темными крыльями, в глазах мелькнула янтарная вспышка, тут же угасая, волосы окончательно растрепались. Сейчас она была похожа на злобную гарпию, готовую когтями вцепиться ему в лицо, а клювом вырвать сердце. Дофламинго блокирует удар ногой, тут же придавливая крюк к земле, заставляя Крокодайл прогнуться, и в ту же секунду ослабив хватку, вздергивает ее наверх за салатовый шарф, не боясь придушить. Он ловит её, сжимает руками чужие плечи так, что ткань пиджака трещит под пальцами. Дофламинго смотрит в янтарные холодные глаза, и улыбка непроизвольно шире расползается по лицу, перерастая в безумный оскал. Крокодайл не отводит взгляд, не пытается вырваться из рук, лишь выдыхает в лицо Дофламинго едкий сигарный дым. Дофламинго морщится, прикрывая глаза, зная, что Крокодайл не может этого заметить за темными стеклами его очков. Крокодайл высокого роста, но ему все равно приходится наклониться ниже, чтобы приблизиться к чужому лицу, увидеть сеть мелких морщинок, расходящихся от глаз. Он готов поклясться, что иссиня-белая кожа Крокодайл холодная, как у мерзких пресмыкающихся, так любимых бывшей Шичибукай. Из рассеченной брови течет тонкая струйка крови, и Дофламинго, не удержавшись, слизывает её с прохладной щеки, задевая языком грубо зажившие рубцы шрама. Кровь соленая и отдает металлом во рту, но его она пьянит сильнее, чем творящееся кругом безумие, и хочется большего. Он выдергивает потухшую сигару и впивается в еще не успевший закрыться чужой рот, глубоко проталкивая свой язык внутрь. И Дофламинго абсолютно плевать на то, что они окружены сотней дозорных, которые во все глаза наблюдают за их странной «битвой». А Крокодайл отмерла, укусила его, до крови прокусывая язык. Дофламинго чуть дергается, но не отстраняется, кусает ее в ответ за нижнюю губу, сжимая зубы, пока не выступили первые капли крови, тут же слизывая их, смешивая чужую кровь со своей. Он не закрывает глаза во время этого то ли поцелуя, то ли очередной своеобразной борьбы, видя, как в глазах напротив появляется усмешка. И волосы Крокодайл начинают осыпаться. Тонкие струйки песка стекают по лицу, оседая в вороте тяжелой шубы, бегут вниз по груди, засыпаясь за вырез пиджака. Тысячи песчинок уже взмывают в воздух, и Дофламинго сильнее сжимает пальцы на чужих руках. Но в ладонях остаются лишь горстки сыпучей гадости. Горячий, словно раскаленный от солнца песок струится сквозь пальцы, забивается под ногти, прилипает к чуть вспотевшей шершавой коже. И Дофламинго становится смешно. Он раскидывает руки в стороны — остатки песка слетают с ладоней, — и разряжается диким хохотом. Собственный смех заглушает все кругом, он не слышит звуков битвы, криков боли, лязга мечей, лишь запах крови щекочет ноздри и оседает на языке. Эта невозможная женщина вновь сбежала от него, прячась в своей излюбленной песчаной буре. И Дофламинго сам позволил раствориться из своих рук, не применяя Волю, потому что знал — Крокодайл никуда не денется, она здесь, кругом, повсюду. Воздух становится сухим, царапая огнем легкие при каждом вздохе, розовые перья лезут в лицо, щекоча щеки и шею. Дофламинго чувствует, что за ним следят, ловят каждое движение, выжидая момент, и нетерпение разливается по телу, заставляя приплясывать на месте. Он мог бы посадить эту гордую женщину на цепь, сломать, таская за собой как побитую шавку, как делал это тысячи раз с другими, но не хочет. Крокодайл властная породистая сука, ей не к лицу ошейник с позвякивающим звеньями поводком, до дрожи в коленях хочется, чтобы она сама пришла, сама решила встать рядом с ним, умерив свою чертову заносчивость, признавая поражение. Песок накрывает его с головой, скрипит на зубах, а Дофламинго все никак не может прекратить хохотать. Он стоит в центре круговорота и смеется до колик, желая вновь увидеть лицо с прокушенной им самим губой. А песок, оставшийся на его собственных губах, будто бы чуть заметно теплеет.