Музыка: «Краденое Солнце» – «Зеркальце»
*** «Дорогой Хиро! Я пишу тебе очередное письмо не для того, чтобы заставить хмуриться и, отодвинув в сторону чашку с остывающим чаем, мысленно вздохнуть, не желая отвлекаться от любимой работы – мирно светящегося монитора. Ряд открытых окон смотрит на тебя, призывая отправить нечаянно возникшего собеседника подальше, но ты ведь дочитаешь? Так? У меня все хорошо, только немного першит в горле после дней, проведенных в молчании, и чуть-чуть холодеют пальцы, не ощущая тепла нагретого микрофона. Мне почти уже не снятся утопающие в огнях площадки, крики, тысячи рук, тянущихся ко мне. Я становлюсь нормальным, и знаешь, ломка не настолько тяжелая, чтобы приходилось каждый раз вызывать санитаров и заламывать руки. Я выздоравливаю. Окна моей одиночки всегда выходят на север, поэтому здесь не видно рассветов или закатов, и я не могу считать дни, зато отсюда хорошо просматривается оживленный проспект внизу, где забавными лилипутами куда-то торопятся люди. Так смешно. Если бы ты сейчас сидел рядом на подоконнике, ты бы тоже повеселился. Но у тебя дела, много-много дел, и я знаю это, потому и стараюсь не писать тебе часто, не отрывать от графика, от сдачи срочных работ, от цифр, тэгов и веб-страниц. Но иногда не выдерживаю, срываюсь, точно бешеный пес, несусь к тебе в электронных строчках, чтобы снова обнять тебя, уткнуться в твое сильное плечо и услышать над самым ухом родное, тихое, бархатно-успокаивающее, действующее в миллион раз лучше любых уколов: «Не плачь». Хироши. Если б ты только знал, как я скучаю по тебе, по твоему красивому голосу, по скромной улыбке и слегка сгорбленной фигуре, облаченной во все черное, с намотанным на шею длинным шарфом, по глазам, красным от вечного недосыпа... Нет-нет, не подумай, я вовсе не собираюсь тащить тебя вновь в этот омут разъездов, стрессов и срывов, нет-нет! Просто я скучаю, а когда идет снег, меня прет на серый кисель из тоски-печали, сентиментальности и сущего бреда. У нас тут снег пошел. Первый. В ноябре. Белые комочки кружат в низком небе и, падая, исчезают на черном фоне сырого дорожного полотна. Когда-то ты говорил, что тебе от первого снега всегда становится грустно, вот и мне, черт возьми, невесело. Какое-то глупое письмо получилось. Пойду я лучше. До встречи. Не скучай. Искренне, твой псих». *** «Дорогой Хиро! Как тебе там, далеко от всех, не икается? Наверное, чай в твоей чашке следует обновить, да и вторая пачка печенья вряд ли пойдет на пользу. Цифры на экране прерывает внеплановое сообщение, но иногда стоит сделать паузу даже в самой напряженной работе. У меня все хорошо, только немного холодно сидеть в непротопленной комнате и видеть весь этот безумный снег за оконными решетками. Тянет забраться на крышу и оттуда взглянуть на танец небесного пуха, впитать бег времени и выпить до дна все то отчаяние, что сыплется из нависших туч. Потолок мне всегда мешает, но я уже нашел способ... Впрочем, тебе об этом знать необязательно. Стихи я больше не сочиняю – все карандаши затупились, новых мне, как буйному, не положено, а бумагу я съел. Шутка. Несмешная. На самом деле я не пишу потому что нет вдохновения. Не поверишь, но мне всегда думалось, что без тебя – правильного, расчетливого, точного, как швейцарские часы, – у меня его украдут. Так и вышло. Поэтому я даже не удивляюсь, только все реже открываю глаза, чтобы не растерять картинки из далекого прошлого, того, где четверо смелых связывают судьбы любимой музыкой, где усталость приятна, а радостный гул зрителей дороже лишнего часа сна и сорванных связок. Я бы отдал все, чтобы вернуть это. Я знаю, что я идиот. Прости за беспокойство. До встречи. Искренне, твой псих». *** «Дорогой Хиро! Представляю, как ты сейчас злишься, увидев на экране новое сообщение: я пишу его с телефона и боюсь, что ты не прочтешь, поэтому извини, если вновь не вовремя. Твой недопитый чай давно остыл, оставил на стенках фаянсовой чашки некрасивые узоры. Не пей больше эти помои, умоляю, сходи в наше кафе. У меня все хорошо, моего исчезновения никто не заметил – вот будет счастье, если не заметят вообще. Я могу стоять на краю мокрой крыши и наслаждаться свободой – кажется, еще никогда за годы, минувшие с нашего расставания (а мне чудится, будто прошли века), я не чувствовал себя таким счастливым. Голова не кружится, даже горло привычно не саднит, я вижу свет, и мне хочется танцевать от пьянящей радости, струящейся по жилам под тонкой синюшной кожей. Здесь так красиво, Хироши, если бы только электронные импульсы могли донести до тебя мои нынешние эмоции, я бы виртуально обнял тебя, прижал к себе и больше никогда не отпускал бы. Ни на шаг, ни на миг... Мое потрепанное дырявое сердце, напоминающее нынче болтающиеся куски рваных тряпок на сломанной костяной арматуре, терзают сестры: радость и печаль. Помнишь, ты говорил, что снег, особенно первый, неслышно опускающийся на грязную землю, легкий и чистый, похож на чью-то разорванную душу? Мне кажется, эта душа – моя. Так странно и дико смотреть на собственную смерть, на то, как вечно спешащие люди-мурашки, погруженные в пучину собственных мыслей, вдруг расступятся, чтобы позволить хрупкому телу впечататься в чернь асфальта. Окружат, вызовут машины с мигалками и будут отгонять друг друга от страшного зрелища. Грустно. Забавно. Я улыбаюсь, следя за полетом легких снежинок. Недостает слов, чтобы сказать, как мне не хватает тебя, Хироши. И как больно уходить не простившись, поэтому я не буду писать обыденное «до встречи». Прощай. Искренне, твой псих». *** Каждый пролет отнимает слишком много секунд и сил: проклятый лифт никогда не работает, а годы уже не позволяют так же стремительно гнать по лестницам, как в прежние времена. Пальцы крепко сжимают телефон: абонент недоступен, но Тсукаса подсознательно ощущает: каждая секунда замешательства может стать роковой. Он задыхается, спотыкаясь и поминая рогатых, а ступени, словно издеваясь, все не кончаются... Сердце бешено колотится где-то в горле. Быстрее. Быстрей, мать твою!.. Десяток неотправленных писем, адресованных самому себе, в папке на жестком диске ноутбука – последняя ниточка, за которую еще возможно зацепиться, чтобы втащить назад друга... Такого нормального с виду, тихого, занятого спокойной работой и жующего печенье перед светящимся экраном. Такого мирного. И, как оказалось, выжженного дотла. Кенджи знает все эти письма наизусть: ночью разбуди – процитирует, он проклинает себя за приросшую маску равнодушия и спешит исправить ошибку, пока не поздно. Пока еще можно хоть что-то изменить. Железная дверь с грохотом распахивается, Ота вваливается на мокрую крышу и, поскользнувшись, едва не падает, замерев и закусив губу. - Хиз, – без голоса выдыхает, расширенными глазами наблюдая, как слегка сгорбленная худая фигура на самом краю плавно оборачивается, точно в замедленной съемке. Часы отсчитывают проносящиеся секунды. Тишина становится угрожающей. Бывший вокалист улыбается, светло и широко, качает головой, разводит руки в стороны. У Хизуми остается лишь шаг, чтобы встретиться с бездной, у Тсукасы – три, чтобы наброситься на товарища, схватить за плечи и, резко дернув, вернуть его в их общее завтра. В завтра, где политику невмешательства нещадно растопчут, где четверо смелых больше не потеряют друг друга в кромешной тьме. В завтра, которого никогда не будет. *** «Дорогой Хиро! Прости, что отрываю. У меня все хорошо, даже не болит сердце, а еще мне наконец-то удалось исполнить свою мечту: научиться парить над ненавистным мне городом, над твоей любимой столицей. Я знаю, что у тебя там нет ни отдыха, ни покоя – дедлайн, проекты, дела, – поэтому буду краток. Прости мне мои злоключения, нервы, истрепанные за столько лет, и бредовые стихи по ночам: они действительно ужасны, ты прав. Береги себя. Не скучай. Лечи горло. Сегодня я стану снегом и больше не буду тебе мешать. Искренне твой, Хизуми».The end
Написано и отредактировано: 25.11.2013 г.