Завтра

Граф Глория встречает очередной летний вечер в своей постели. С удовольствием потягивается на дорогих простынях, проводит рукой по гладкому зелёному шёлку. Шёлк приятно холодит тело, и граф рассеянно отмечает, что, кажется, уже слишком давно никто не пытается ограничить его вкусы, а некогда привычные жалобы на расточительство теперь не более, чем смутное воспоминание. Видимо, Джеймс терял хватку понемногу, по капле, слишком медленно, чтобы заметить это вовремя; все чаще и чаще ему не хватало прыти и пыла переспорить графа, и он просто смирялся с очередной сибаритской причудой, вяло махнув рукой и уткнувшись в очередные биржевые сводки. Впрочем, Дориан не придавал этому слишком большого значения. Он уже давно не думает о Джеймсе, об усталости, кризисе среднего возраста и слишком быстро меняющемся мире. Он просто перебирает пальцами кружево на своих манжетах и представляет картину да Винчи, которая должна быть в его коллекции, изумительное вино в итальянском отеле и, разумеется, Клауса. Завтра. Завтра он встретит своего дорогого майора, он в этом не сомневается. Встретит, немного поддразнит и они так приятно, так упоительно поругаются. Майор, как всегда, будет долго кричать и смешно размахивать руками, ну а потом, несомненно, они будут целоваться. Разве бывает иначе? Граф улыбается своей глупой мысли, потому что иначе, конечно же, не бывает. Улыбается, и вспоминает прошлое. …Ему 23, и он жадно высматривает едва мелькающий хвост надежды в веренице дней. Закрывает глаза и часами мечтает после малейшего намёка на сдвиг отношений. Пусть этих намёков мало, чертовски мало, но они есть, их нельзя не заметить. И каждый раз, натыкаясь на неприятие, он с энтузиазмом бросается бороться дальше, пережив жгучую горечь очередного неизбежного отказа. Ему ещё кажется, что майор в своём отрицании романтики просто старается не замечать очевидного и если он, Эроика, постарается ещё немного, ещё чуть-чуть, если он научит майора верить, тот обязательно обратит на него внимание. …Ему 31, и он не может чётко назвать момент, когда ему приходит в голову такая простая, казалось бы, мысль, что это он, а вовсе не Клаус, дурак и упрямец, и что любые ожидания неизбежно ведут к разочарованию. Что гораздо проще ничего не ждать и жить настоящим. «Надежду следует убивать первой» - говорит его знакомый, сменивший разгульную бандитскую жизнь на маленький психологический кабинет неподалёку от набережной Святой Катерины. Эроика думает, что он, наверное, прав. И семь лет подряд пытается вытравить неуместные домыслы с переменным успехом. Сперва он пытается дружить с майором, потом – просто сотрудничать, ещё позже спокойно выбирает цели подальше от Эбербаха. Все в команде Эроики ходят за ним на цыпочках, шушукаются за спиной. Переживают. И тогда он на них кричит. В до боли знакомой манере. … Ему 38, и теперь он твёрдо знает, что эта самая надежда - довольно хитрый зверёк. Дориан изучил все её повадки досконально. Он знает, как хорошо она умеет выбираться из тщательно приготовленных ловушек, не напоровшись на кинжал и не встретив случайную пулю, как умело и тихо она обходит флажки после очередной облавы, как ухитряется выжить совсем без прикорма и насколько долго способна лежать в засаде до очередной внезапной атаки. В конце концов, он просто приручает её, и она уже не покидает его плеча. ...Годы идут, и всё реже лицо Эроики посещают удивление или печаль, всё реже он думает о неудачах, всё больше улыбается и с азартом ввязывается в новые приключения. Даже Бонхем уже не переживает, ведь Дориан так светел и беззаботен. Возраст, кажется, совсем не оставляет на графе следов: смех становится всё более задорным и мальчишеским, а во взгляде слишком много юношеской пылкости, для того чтобы заметить уже достаточно резко наметившиеся чёрточки в уголках глаз. У Дориана давно нет причин отчаиваться или сдаваться. Ведь завтра будет новый прекрасный день, и он снова встретит дорогого майора. Обязательно. И майор ответит взаимностью, как всегда. А если вдруг не ответит, впереди будет ещё одно завтра. Тысячи, тысячи тысяч прекрасных завтра, пока розы цветут в своих садах, пока млечный путь струится по небу и так сладостен новый рассвет. ...Дориан вспоминает. Он счастлив.