Все мои опасения.

Джон признался ему несколько дней назад. И, пожалуй, это были самые ужасные дни в его жизни. Он чувствовал себя намного хуже, чем до признания. В разы хуже. Раньше он просто боялся выдать себя. Случайно, глупо, оказаться в нелепой, но от этого не менее жуткой ситуации. Боялся, что Дэйв сам догадается обо всём. Боялся, что он прекратит любое общение с Джоном. Какими бы ни были его чувства, он никогда не хотел потерять Дэйва как друга. Тогда ему казалось, что страшнее этого и быть ничего не может. Но он ошибался. По сравнению с тем, что происходит сейчас, его предыдущие страхи были больше похожи детскую сказку. В этот день со зловещей датой «четырнадцатое февраля» Эгберт отправился в школу на ватных ногах. Он думал обо всех тех жутких вещах, которые могут произойти. С того самого дня они со Страйдером почти не разговаривали – Джон слишком боялся любого диалога со своим другом, да и «крутой парень» не слишком рвался поболтать с очкариком по душам. Может, именно сегодня что-то случится? Может, именно сегодня Дэйв выскажет всё, что думает о нём? Или, может, он так сильно злится на Эгберта, что задумал какую-то подляну? Конечно, это не в его стиле, но Джон не может знать наверняка – они с ним толком никогда и не ссорились. Уроки ещё не начались и голоса учеников, кажется, были чуть громче, чем обычно. Группа активисток, стоявших в холле около цветастой коробки с узкой прорезью, громко поздравляли ребят с Днём всех влюблённых и предлагали воспользоваться их услугами как «самой надёжной на свете любовной почты». Там же, в холле, он встретил Роуз и Джейд. От последней Джон по традиции получил яркую затейливую валентинку, и настроение его немного улучшилось. Как ни крути, а получать от подруги такие маленькие подарки всегда было приятно. - Ну, как тебе? Нравится? Я сначала хотела воспользоваться этой «любовной почтой». Это всё, конечно, очень весело, но эти девчонки такие неаккуратные. Что, если бы они её помяли? Это, конечно, мелочь, но всё равно было бы немного обидно, - тараторила Харли, - Я, кстати, и Дэйву сделала, но пока ещё не отдала. Ты его не видел? От упоминания этого имени поднявшееся было настроение исчезло, как будто его и не было. Колени опять подкосились, а в горле встал ком. - Нет, не видел, - на последнем слове голос чуть дрогнул. Эгберт попытался прочистить горло. - Наш дорогой друг никогда не отличался особой пунктуальностью, но сегодня он превзошёл сам себя. Джейд уговорила меня позвонить ему, но никаких результатов это не дало. - Понятно, - промямлил. - Наверняка опять прогуливает, - надула губки брюнетка. - Только не в этот безумный день, когда все вокруг сходят с ума из-за этого бессмысленного праздника, - поймав на себе обиженный взгляд подруги, Роуз поспешила оправдаться, - Не смотри на меня так, Джейд. Я могу относиться ко Дню всех влюблённых как угодно, но это не значит, что меня не радуют твои валентинки, - и она не врала. Если открытки от кого-то постороннего и удостаивались максимум циничного взгляда любительницы монстров, то подарки от этой милой девочки в очках всегда немножко растапливали её холодное сердце. Вспомнив об изначальной теме разговора, Лалонд продолжила, - Хотя он вполне мог остаться дома. Но в таком случае, уверена, его непременно ожидает праздничный сюрприз от старшего брата. Прозвенел звонок, и ребята нехотя стали расходиться по своим классам. Джон попрощался с подругами и направился в свой кабинет. На первом уроке он никак не мог сосредоточиться. Обычно они с Дэйвом сидели за одной партой, но соседний от Эгберта стул был пуст. В классе его тоже не было. Дежурный отметил его как отсутствующего. Почему он не пришёл? Действительно ли дело в празднике, или ему стало уж совсем отвратительно видеть очкарика ближе, чем в ста метрах от себя? Или он боялся, что Джон выкинет какую-нибудь глупость или втащит их обоих в какую-нибудь жуткую историю, причиной которой сам и станет? Или это и есть предвестие той самой западляны? Джон не знал толком радоваться ему или огорчаться. Урок проходил тихо. Но вот, за пятнадцать минут до конца урока дверь класса открылась, и в кабинет небрежным шагом вошёл парень в тёмных очках и красно-белой кофте с виниловой пластинкой на груди. Сердце Эгберта ухнуло куда-то в пятки. На вопрос учителя об опоздании Дэйв ответил, что проспал. Он сел на своё обычное место. Может, просто потому, что свободных парт больше не было. Джона трясло. Он уже был уверен, что не увидит его сегодня, но, видимо, Фортуна снова повернулась к нему неприличным местом. В животе начало крутить от волнения. Он хотел поздороваться, но воздух выходил из горла с едва слышным сипением – его губы двигались беззвучно. Повторить попытку брюнет побоялся. Под конец урока ребята из их класса расслабились и стали чуть более шумными. И только над партой Джона Эгберта и Дэйва Страйдера повисло напряжённое молчание. Не было перешёптываний. Не было шуток над преподавателем. Не было вообще ничего. Это и было самым ужасным. Он молчал. Молчал с того самого момента, как Джон признался ему в своей привязанности, рассказал о том, что его гложет. Лучше бы Дэйв ржал над ним, обвинял в гомогействе и прочем, да хоть по роже бы дал за такие «хуёвые шутки». Или, раз уж он так бесится, послал бы горе-программиста к чертям собачьим, раз и навсегда прервав их долгую, когда-то крепкую дружбу. Так было бы лучше. Это было бы грубо, больно, но быстро. Быстро, а не так ужасающе медленно и мучительно, как сейчас. Это невероятно тупо, но Эгберт, кажется, ещё надеялся на что-то в глубине души. Надеялся, что всё наладится, что они будут дружить как раньше, что Дэйв просто забудет обо всём этом. В один прекрасный момент всё просто станет как раньше: не будет неловкости, не будет стыда, не будет совести, со смаком обгладывающей кости виновника всего этого безумия, не будет этого жуткого молчания. Джон никогда больше не заговорит об этом. Неважно сколько он ещё будет испытывать тягу к своему другу, неважно как сложно это будет. Он промолчит, он выдержит, проглотит любую глупость, которую захочет сказать, только, пожалуйста, пусть всё будет как раньше. За весь урок альбинос даже не взглянул на своего соседа, предпочитая ему окно, учебные плакаты и одну из их одноклассниц. Казалось, он не хотел лишний раз напоминать себе о существовании одного цветного мальчика, которого раньше считал своим лучшим другом. Был и ещё один тревожный звоночек: Страйдер несколько раз допускал ошибки кое-как записанном конспекте, но при этом ни разу не попросил у своего соседа корректор, как делают все белые люди. Вместо этого он зачёркивал ошибки, и теперь вся последняя страница тетради Дэйва была усыпана маленькими почеркушками. Этого даже для него много. Надежда стремительно падала в пропасть. Киноману показалось, что он своими ушами слышит её истошный крик, полный страха и отчаяния «Он меня ненавидит, - снова сказал про себя Эгберт. Эта мысль заставила его сильнее сгорбиться и вжать голову в плечи, - Стопудово». Нет, он никогда не ждал от него взаимности. Это отвратное, иррациональное чувство было слишком тяжело нести в себе. Слишком сложно, слишком опасно. А Дэйв ведь его друг, он ведь должен понять, правда? А ещё он боялся. Боялся однажды забыть об осторожности и выкинуть какую-нибудь дурь. Лучше ведь просто услышать о сложившихся обстоятельствах, чем стать их жертвой? Ведь тогда всё будет не так противно. Правда ведь? Раздался звонок с урока, и ученики стали спешно собирать свои вещи. Руки Джона ослабли от волнения и сильно дрожали. Он вышел из кабинета последним. Вся следующая перемена характеризовалась попытками не встретиться ни с кем из своих друзей. Казалось, никогда ещё в их школе не было таких длинных перемен. Но и она кончилась. А впереди был второй урок, сорок минут которого грозились превратиться в вечность. Это была физика. Когда сухонькая женщина со строгим лицом – учитель физики –, объявив новую тему с неизменно непонятным названием, уже перестала ждать каких бы то ни было сюрпризов, в кабинет ворвались те самые активистки из холла. Они несказанно обрадовали всех учеников, заявив, что у них есть разрешение от директора на поздравление каждого класса – они могли сократить урок минут на пять-десять. Всё бы хорошо, но только Джона Эгберта это не радовало. В этом кабинете они с Дэйвом тоже сидели вместе. Мало кто подозревал, каким унижением будут для него эти пять-десять минут. - Думаю, все знают о том, какой сегодня день, - начала одна из пришедших, - Именно сегодня мы хотели бы поговорить с вами о вас и ваших половинках. Господи, ну за что? - В жизни каждого из вас будет человек, который сможет дополнить вас. Тот, с кем вы сможете стать единым целым, - ряженая под купидона школьница хитро глянула на ребят, - Хотя, откуда мне знать, возможно, кто-то уже нашёл этого самого человека. Джон готов был сквозь землю провалиться. Ему хотелось рыдать от всех этих жутких событий. - Раз так, то берегите своих возлюбленных. Держите их и никуда не отпускайте. А тем, кто ещё не нашёл свою любовь, мы хотим дать совет. Всё это было похоже на одну большую издёвку. - Держите свои сердца открытыми. Никогда не знаешь, когда появится человек, залогом встречи с которым была вся твоя жизнь. Он даже не пытался разобрать её слов. В ушах гудело от прилившей к лицу крови. - Никогда никого не отталкивайте. Это может навсегда запереть чужое сердце. И это может стать ошибкой всей вашей жизни. Потому что глаза могут ошибиться. Когда Эгберт уже готов был разрыдаться от стыда, когда глаза уже были буквально на мокром месте, он вздрогнул от неожиданности. Его правой руки, лежавшей на столе, коснулись чьи-то прохладные пальцы. - Но сердце – никогда. С глаз вдруг спала пелена, и Джон увидел. Ему не показалось. Его искусанных на костяшках пальцев касались бледные пальцы Дэйва Страйдера. Он не верил. Этого просто не может быть. - Никогда не отчаивайтесь. Ждите. Его ладонь легла поверх руки Эгберта. Это альтернативная реальность. Такого просто не может случиться. - И вы обязательно найдёте друг друга. Осторожно сжала пясть и первые фаланги пальцев. - Вы и ваша любовь. На какое-то время голова брюнета совершенно опустела. Он вдруг вспомнил о том, что влюблённые люди ощущают бабочек у себя в животе. Так и было. Но когда Джон начал возвращаться в нашу реальность, бабочки уже не порхали – они, казалось, обезумели, бились в истерике, беспорядочно пересекая пространство в его животе, ударялись о стенки желудка, падали, и снова взлетали. - Потому что Бог никого не создал целым. Когда к нему окончательно вернулось ощущение реальности, у Эгберта свело живот от волнения. Рука Дэйва легко сжимала пясть руки его соседа. Кажется, он мог отдёрнуть её в любую секунду. Как будто и не было ничего этого. «Что ж, если это шутка, я буду сполна наказан за свою наивность», - подумал Джон. Он развернул руку тыльной стороной вниз и теперь сжимал ладонь Страйдера. Джон наконец решился посмотреть на него. Дэйв был невозмутим, как всегда. Эгберт с улыбкой заметил, как сильно покраснели кончики его ушей. - У нас всё. С Днём святого Валентина! – прокричали девушки и принялись раздавать валентинки, опущенные ранее в ящик с узкой прорезью.