Традиция

      Аудиторе редко собираются вместе просто так, потому что у каждого уже давно если нет своей собственной семьи, то имеются неотложные дела. Разъезды по всей Италии и Европе, содержание поместий в Монтериджони и Флоренции, забота о детях, женах и мужьях (в случае Клаудии, она любит поправлять всех, если о ней, естественно, забывают) накладывают на каждого из Аудиторе свои рамки и ограничения. Но Обед из них не пропускает никто.       Петруччо до сих пор называет его Тем Самым и разве что не опускает глаза в пол, как двадцать три года назад. Петруччо уже тридцать шесть лет, и ему в любом случае не по статусу неуверенно топтаться на пороге, осматривая хмурые лица и осознавая, что за прошедший год ничего не изменилось; что убийца, предатель родителей до сих пор на свободе.       Только в этот год все иначе — флорентийское поместье отреставрировано, и за столом они сидят, как и все время до этого, вчетвером — повзрослевшие и постаревшие, отомстившие и пережившие свою месть.       Клаудия держит бордель в Риме и растит сына, Федерико продолжает дело отца и все его былые замашки пресекаются единственным яростным взглядом жены, Эцио и Петруччо управляют Орденом, и их семью знают и чтут, как и раньше. Сотрудничать и дружить с Аудиторе — честь.       — Двадцать три года, — начинает Федерико, поднимая бокал.       «Именно тогда все началось» — этого он уже не произносит. Они никогда об этом не говорят.       — Брат, ты мог бы снять оружие хотя бы сегодня, — шепчет Клаудия, легонько толкая его локтем. — Скрытый клинок слишком заметен под камзолом.       Им всем сложно и легко одновременно: еще тогда они старались не топиться в своей тоске по умершим родителям. В первый обед они молчали; во второй – обсуждали и планировали; с третьего обеда сборища стали больше напоминать балаган и соревнования, где каждый старается скорее развеселить другого, чем выиграть.       — Из твоего рукава сейчас вывалится нож для бумаг, сестра, — вторит ей Федерико. — Ты уже взрослая, состоявшаяся женщина, так что когда решишь приняться за трапезу, не порежься.       — Я даже знать не хочу, что ты имел в виду под словом «состоявшаяся», Федерико.       — Эй, Обед еще даже не начался! — Эцио улыбается и переводит взгляд на своего другого брата. — Петруччо, из-за стола ты выйдешь без сапог, уверяю тебя. Ты уже в пятый раз за все эти годы пытаешься правильно прятать тесаки за голенищем, но так у тебя ничего и не выходит!       — О, брат, может, мне стоит напомнить тебе, как ты спрятал лезвие в перчатке и сам же порезался им? — смеется Петруччо.       — Но ничто не сравнится с накладными ножнами, которые наша сестра прячет под верхней юбкой!       — Милый Эцио, ты еще забыл целую сотню отравленных шпилек в моей прическе, — говорит Клаудия, и голос ее сочится весельем и насмешкой. — И спицей, которую ты спрятал за ухо и из-за которой специально не снял капюшон, ты рискуешь выколоть себе глаз.       Раньше они так тренировались — быть скрытными, быть предусмотрительными и быть быстрыми. Не каждый сумеет вовремя вытащить нож из-за сапога или воспользоваться скрытым клинком, если на него нападут.       Раньше.       Сейчас уже не все, «как раньше». Они выросли, повзрослели, прожили и пережили много и многих. Но каждый из них, каждый из Аудиторе знает, что раз в год они обязательно увидятся — потому что это дань памяти. И обязательно выронят по ножу — потому что это уже традиция.