Крылатый нянь

Я слышу его. Этот отвратительный, совершенно невозможный звук. С ним не сравнить скрежет ногтей по доске и вой сирены. Он донёсся до моих ушей через толщи стен, он монотонно стучит через чудовищно ровные промежутки времени. Я найду его, найду и превращу сухой голос в предсмертный хрип, который замрёт раз и навсегда. Нужно только бесшумно выбраться из спальни и поехать вслед за ним в темноту коридоров Дома, углубиться в их мрак и не сгинуть в нём, не раствориться без следа, не сойти с ума от этого трижды проклятого звука. Тиканье часов. Вот они. -Это подло. Это нечестно. Часы висят высоко на стене. Коляснику не дотянуться. Тик-так, тик-так, тик-так -Хватит!!! Брошенный молоток не попадает в цель, с грохотом падает на истёршийся пыльный паркет. Табаки приглушённо опускается туда же, подползает к стене. На ней остаются длинные царапины, под короткими ногтями следы краски. Шакал зажимает ладонями уши и злобно рычит в темноту. Он не в силах противостоять врагу. Чёртова повторяющаяся снова и снова какофония скрипов и щелчков проникает в мозг, звучит изнутри, впивается в виски, словно заострённая с двух концов пружина, в ушах звенит. И нет ничего, что заглушало бы её. -Табаки! Тихий шёпот прорывается сквозь оглушительный треск, треск затихает от неожиданности, но не собирается отпускать свою жертву. -Пусть оно замолчит! Пусть сейчас же замолчит! - давится слезами загнанный в угол Шакал. Тот, пока что невидимый, как всегда молча всё понял, подобрал с пола молоток и мерзкий стук осыпался осколками стекла, шестерёнок и стрелок. Тонкий силуэт бесшумно опустился рядом, пригладил тёмные взъерошенные волосы, провёл тёплыми руками по спине. Табаки незамедлительно заключил в объятья его талию и затаил заплаканное лицо у него на груди. Он знал, чьи это руки с кровавыми заусенцами и запахом стирального порошка, знал, в чей свитер впитываются его слёзы, знал, чьи светло-карие в крапинку глаза с тревогой смотрят на сжавшуюся дрожащую фигурку. -Табаки, нельзя так пугать. Одному, ночью, по коридорам!.. -Прости, Македонский, клянусь Буддой, что больше не буду! - широкая улыбка, мокрые глаза, опухшие красные веки. Он был счастлив, он почувствовал тепло. -Верю. А теперь пойдём, ты так кричал, что мог перебудить весь Дом. Македонский осторожно берёт его на руки и переносит в коляску. Шакал всхлипнул в последний раз. -Ты не будешь один, Табаки, никогда, я тебе обещаю! - едва слышно шелестит ему в ухо Красный Дракон. Табаки знает, что так и будет. Коридоры уже не кажутся такими тёмными. Поверх старых надписей на стенах заметны и совсем свежие, блестящие краской. Ночью по Дому путешествуют только Ходоки, маньяки и страдающие раздвоением личности, а ещё любители высказаться без свидетелей. Фонарик в руке Македонского высвечивает на стене нарисованного Шакалом белого дракона с синим камешком глаза, и в гениальную голову приходит мысль нарисовать ещё одного. Ярко-красного. В четвёртой не смотря на поздний час горит свет. Приглушённо играет магнитофон у Лэри, храпит Чёрный, Курильщик сидит с явно погруженным в анабиоз мозгом и о чём-то размышляет, подобно прекрасному трупу Спящей Красавицы дрыхнет Лорд, на подоконнике перебирает струны гитары Слепой, Горбач кормит Нанетту, Сфинкс безуспешно пытается удержать в протезах кофейник. Македонский помог Табаки перебраться в кровать и поспешил ему на выручку. Шакал сонно следил за его быстрыми тихими перемещениями из кокона одеяла и незаметно уснул. * * * -Нет, Мак, не смей! Я не потерплю такого издевательства! -Это не серная кислота, а зелёнка... -Мне плевать, она щиплется! А-а-а-й, я же говорил! Говорил же! Го... Веснушчатое лицо низко склоняется к слегка не ожидавшему такого поворота Табаки, Македонский нежно дует на замазанную зелёнкой царапину на лбу. -Извини. Так лучше? -Вот так хорошо! *Надо будет ещё пару раз грохнуться с лестницы* * * * Мокрая тряпка быстро скользила по заляпанному столу, одинокая муха дребезжала по комнате, из открытого окна доносился шум ветра. Идиллию нарушил растрёпанный ураган в инвалидной коляске, со всей своей бесшабашностью грохнувший дверью, которую вполне реально было открыть без шума. -Мак, я понял! Весь внимание Красный Дракон продолжал уборку, когда его неожиданно и очень ощутимо дёрнули за рукав, обхватили за плечи, звонко чмокнули в щёку и с катастрофической непосредственностью заявили: -Мак, я люблю тебя! Хоть это и было в характере Табаки, Македонский изобразил собой статую. Между тем Шакал укатился в недра коридора с криками "Все в кубрик, господа!" и "Аве макароны!", прозвенел звонок на обед. Македонский слабо улыбнулся: ни один человек в мире не грел его своим теплом так, как полубезумный Табаки.