Детские страхи

В шкафу пахло сосновыми досками и розмарином; он укутывался в пальто отца: жесткий шерстяной воротник-стойка, темно-коричневая подкладка – и застывал, слушая, как где-то вдали гром ударяет по железным крышам. Эрик представлял, что гром – это разъяренная лошадь, с которой клочьями падает пена, и эта пена серыми тучами застилает небо. Эрику Леншеру, зажавшемуся в угол шкафа в спальне родителей, казалось, что на теле этой лошади – свежие полосы от хлыста, и поэтому она, исходя кровью, месит копытами тучи. Молния, высунув длинный язык, кусала небо, и от укусов по черной ткани расползались в стороны белые нитки, пока Эрик, прижавшись лбом к сложенным вместе ладоням, судорожно пытался вспомнить текст молитвы. У него дрожали колени, и, закусив губу, он шепотом просил у Бога сделать что-нибудь, чтобы гроза прекратилась. В 1939 у Бога нашлись другие, более интересные дела и, ненадолго отвернувшись от дольнего мира, он позволил грозе продолжаться шесть лет. Эрик не раз будет вспоминать эту последнюю молитву, сыплющуюся с ободранных губ. Эрик не раз будет вспоминать, что он один; похоронен со своей болью в деревянном гробу, из которого его никто не вытащит. Эрик сжимает в кулаке подол нежно-лилового платья мамы; ему слишком стыдно, чтобы позвать на помощь, и слишком страшно, чтобы помочь себе самому, поэтому он сидит в шкафу, задыхаясь в спертом воздухе, и ждет. Он ждет, пока страх отступит. Эрик Леншер, смотрящий в темноту и вытирающий горячие слезы, еще не знает, что совсем скоро у него не будет времени бояться. Совсем скоро ему придется запереть маленького мальчика, который надеется на спасение, в точно такой же клетке внутри самого себя и не слышать его отчаянных криков. Скоро Эрику придется забыть о возможности быть слабым. Но в тот день тонкий голос мамы: «Эрик, где ты?» - надламывает грохот за окном, и Эрик скулит от облегчения. Мама открывает шкаф – мама, от которой всегда шло ровное тепло, – и смеется, увидев его. «Всего лишь гроза, Эрик!» У мамы были мягкие теплые руки, у мамы были густые черные волосы, мама любила его безгранично. Мама любила его, даже когда Эрик дрался с соседскими детьми, даже когда Эрик приходил домой в испачканной одежде, которую негде было стирать, мама любила Эрика и защищала его от этого огромного мира, в котором ему не было места. Мальчик, вынужденный стоять на носках там, где другие люди стояли полной стопой, – он был последней радостью женщины с натруженными руками и пожелтевшей кожей. И Эрик не смог ее спасти. Эрик ненавидит несправедливость, унижение, слабость, боль. Эрик ненавидит одиночество и чувство вины. Эрик ненавидит грозу. Темное, чернильное небо, исполосованное тонкими линиями дождя; Эрик три раза читает одну и ту же строку, Эрик три раза встает с кресла и пытается выйти из кабинета, Эрик делает три глотка из стакана с виски и растирает ледяными пальцами лоб. Он порывается выйти из комнаты, но останавливается в шаге от двери и с напускным безразличием смотрит в окно, стараясь пересилить себя. Нужно уйти отсюда, найти Чарльза и – нет, конечно, не потому, что Эрик не может справиться со своими детскими страхами, а потому, что Эрику нужна компания для шахмат – сесть рядом с ним, дотронуться костяшками пальцев до его щеки, может быть, поцеловать. Да, нужно найти Чарльза, зарыться носом в его волосы, сбросить его идиотские бумаги на пол и поставить перед ним шахматную доску. А потом – поцеловать. «Эрик». Теплая волна от плеч к солнечному сплетению, которая жадно облизывает густой трепет внутри. «Эрик». Ксавье не зовет и не приказывает – это больше похоже на мягкое рукопожатие, после которого Чарльз, аккуратно дотронувшись до ладони Эрика, тянет его на себя, заставляя сделать шаг. «Мне нужна твоя помощь в библиотеке». Они договорились, что Чарльз не будет читать его мысли, по крайней мере, в те моменты, когда Эрик запирается в своей комнате и, злобно рыча, скалится на любого, кто посмеет войти внутрь. Да и как договорились… Эрик обвязал металлическими прутьями запястья Чарльза и, пока тот корчился под поцелуями, рассказывал долгую историю о том, что его сознание – это частная территория. «Ты понимаешь, Чарльз?..» - язык обводит пупок, и Эрик прижимается влажными губами к дорожке жестких волос. «О да…» - хрипло шепчет Чарльз и подается бедрами наверх, упираясь стоящим членом в шею Леншера. «Ты согласен, что будет разумным не применять твои способности на мне?» - Эрик приподнимается на локте и выдыхает на покрасневшую головку члена, хмыкая, когда Чарльз шире разводит ноги и, запрокинув голову, кивает. Чарльз всегда выполняет свои обещания. Когда они целуются в первый раз и получается слишком пьяно: нет ни вкуса друг друга, ни запаха – только горечь алкоголя и головокружение от нехватки воздуха, и это совсем не так, как хочет Эрик, который прижимает Чарльза к себе за талию и рычит: «Я хочу по-другому», - Чарльз смеется и дотрагивается губами до его подбородка: «Все будет так, как ты захочешь». Через два дня, когда Эрик ставит ему шах и мат, Чарльз обходит этот кретинский столик и, опершись на ручку кресла, закрывает глаза, сглатывает и встает между ног Леншера, чтобы дать ему поцеловать себя так, как будет правильно. Язык медленно приоткрывает губы, и Ксавье хватается за плечо Леншера, потому что его ведет от одной мысли о том, что Эрик, Эрик Леншер, который скалится на людях и приподнимает бровь, слушая его идеи о сотрудничестве людей и мутантов, впивается пальцами в его ягодицы и стонет в его рот. Когда они занимаются сексом в первый раз, Чарльз делает несколько попыток выключить свет, пока Эрик не выходит из себя и не приказывает ему замереть. Ксавье лежит на громадной кровати, абсолютно обнаженный, с засосами на грудной клетке и животе, и Эрик, сидящий напротив него, хрипло говорит, что хочет смотреть, хочет видеть Чарльза. Они смотрят друг на друга секунд десять в полной тишине, до того момента, как Ксавье закрывает глаза и кивает. «Все будет так, как ты захочешь». Чарльз не читал его и сегодня – под Эриком скрипят деревянные половицы, и он застывает в дверях, когда за окном сипло рычит гром. Чарльз просто почувствовал, что Эрик нуждается в нем, и это беспокоит куда больше, чем простая телепатия. - Ты наконец понял, что написание научных статей – это пустая трата твоего времени?.. – Чарльз отрывается от бумаг и с усилием улыбается: устал. Под глазами – темные круги, кожа – желтый пергамент. – Когда ты в последний раз спал, Чарльз? - Я спал, - лжет и даже не старается сделать так, чтобы в это можно было поверить. – Не так давно… Эрик открывается от дверного косяка и садится на диван около камина: плечи напряжены, руки сведены в замок на груди, ноги скрещены. Они нужны друг другу – Чарльз делает глоток остывшего чая и перемещается на диван. В этом весь Ксавье: он занимает самый угол, ближе к камину, чтобы Эрик, если ему это необходимо, смог забрать все остальное пространство. Леншер терпеть не может этих бессознательных доказательств того, что, при определенных условиях, Чарльз может отдать ему все и пожертвовать своими интересами ради него. Чарльз слишком любит его – и иногда Эрику хочется ударить Ксавье наотмашь, чтобы тот очнулся. На Эрике – темно-синие вельветовые брюки, которые он и Чарльз, кстати говоря, вместе купили месяца два назад после долгого утомительного разговора о том, что нельзя носить одну и ту же водолазку неделями подряд. «Просто разреши мне сделать это для тебя!» - Чарльз касается пальцами виска, и Леншер почему-то догадывается, что дальнейшие пререкания могут закончиться тем, что он очнется дня через три с осадком ментального изнасилования. Ксавье расплачивается за покупку с плохо скрытым удовольствием и, когда они остаются в комнате наедине, целует Эрика в плечо, пока тот, стоя у кровати, беспомощно сжимает ладони в кулаки. «Перестань, Чарльз. Хватит». Темно-синие брюки, которые Эрик демонстративно натянул на голое тело, чувствуя, как вельвет мягко обтягивает кожу, – Чарльз не может удержаться от того, чтобы царапнуть ногтем узкий рубчик на штанине: ладонь скользит от бедра к колену, пока Эрик не накрывает ее своей рукой и не сдавливает. Чарльзу больше не нужно спрашивать, ему больше не нужно как бы невзначай прижиматься к плечу Эрика, чтобы ухватить отголосок его мыслей: теперь все ясно без дополнительных объяснений, они знают, чего хотят, еще не успев высказать желание. Это одновременно и самое приятное, что происходило в жизни Эрика – доверять кому-то до такой степени, и самое страшное событие, рядом с которым не стояли даже эксперименты СС: быть влюбленным в кого-то. Любить кого-то – это опасно, - Эрик проводит большим пальцем по запястью Чарльза, и тот откидывается на спинку кресла. Чарльз не всегда понимает Эрика, но он постоянно чувствует его. Он чувствует тугой ком страха в горле, боль в затекшем запястье, он чувствует напряжение в разведенных лопатках и стальную спицу, прошедшую через виски и причиняющую головную боль. - Погода… просто катастрофа, - усмехается Чарльз и зажмуривается: под веками расплываются пятна. Несколько секунд, пока он прячет лицо в ладонях и растирает затекшую шею, дают Эрику возможность устроиться на его коленях. Чарльз с облегчением выдыхает – не придется придумывать, как объяснить Леншеру необходимость физического контакта, когда они оба устали, раздражены и испытывают тревогу. От Чарльза пахнет сосной и розмарином – Эрик упирается носом в его живот и запускает ладонь под свитер, чтобы потрогать горячую кожу. Чарльз – из старой жизни Эрика Леншера, с ее скрипучими кроватями, перинами и запахом пропекшегося теста из кухни. Чарльз – последнее, что осталось от жизни Эрика. - В твоей Англии что ни день, то катастрофа. Ты сам катастрофа, Чарльз Ксавье, - пальцы касаются ребер, и Чарльз выпускает воздух сквозь зубы. - Столько комплиментов, друг мой, что мне начинает казаться, будто последние шесть часов ты ходил из угла в угол, придумывая их, - и, чтобы не возникло недоразумений, добавляет: - Ты слишком громко злился. Эрик цокает и закрывает глаза, когда на его затылок опускается мягкая ладонь. Ксавье перебирает его волосы – посветлевшие на солнце пряди скользят между пальцев – и Эрик расслабленно вытягивает ноги. Это лучшее, что происходит за последние несколько дней, которые Чарльз провел в пыли библиотеки: его рука, ласкающая Леншера, его рука, от которой идет размеренное ровное тепло. -…когда я был маленьким, - тихо говорит Чарльз и обводит ушную раковину под волосами, - мы с Рейвен прятались под кроватью во время грозы, потому что няня рассказала, будто во время грозы Тор, бог грома, едет на своей колеснице и ищет непослушных детей, чтобы забрать с собой в Асгард. - Какая чушь… - Эрик закрывает глаза и поддается мягкому прикосновению: пальцы обводят линию челюсти и спускаются к шее. – В моем детстве мы прятались под кроватью во время грозы, потому что нам рассказывали, будто так можно спастись от воздушного налета, - надломанная холодная улыбка. Чарльз молчит и проводит костяшками пальцев по его щетине; они встречаются взглядами, и Эрик, выпростав ладонь, касается подбородка Ксавье: - Что-то случилось, - это даже не вопрос: Леншер приподнимается на локте и наклоняется к губам Чарльза. – Что произошло? Эрик ненавидит его в такие моменты: когда он зажмуривается и сводит брови к переносице, словно испытывает боль, которой не может поделиться. - Чарльз?.. – хочется с силой тряхнуть его. Давно пора прекратить быть мягким, но Эрик проводит языком по нижней губе и приоткрывает его рот, снова выдыхая: - Чарльз… - Знаешь… - Ксавье болезненно сглатывает, просовывает руку под свитер, прижимая к себе Эрика, и открывает глаза. Мелкие, порывистые выдохи с присвистом на конце – Чарльз собирается с силами, чтобы сказать то, что хочет. - Знаешь, иногда мне снится, что ты… - он закусывает губу и переводит взгляд на камин. – Что ты уходишь, - повисает тишина. - Вокруг тебя только белая пустошь, и рядом никого нет, Эрик… Я зову тебя по имени, и ты оборачиваешься. Почему-то во сне я понимаю, что еще могу тебя остановить и вернуть обратно; я чувствую, что могу все исправить: мне нужно просто взять тебя за руку. Но ты улыбаешься мне и произносишь: «Это того не стоит». И я отпускаю тебя, - Чарльз облизывает губы и проводит пальцами по пояснице Эрика, пытаясь поверить в его реальность. - Мне постоянно снится, что я теряю тебя, друг мой, во льдах. - Это всего лишь сны, - Леншер садится рядом и раскрывает руки, чтобы Чарльз мог пересесть на него. - Последние несколько дней… я читал, - глубокая складка на переносице, усталый выдох. Чарльз садится на Эрика, лицом к лицу, и обхватывает его за шею: подушечки пальцев обводят выпирающие позвонки, и Эрик наклоняет голову набок. -…няня рассказывала, что брату было предначертано предать брата, и Локи увидел это во сне. Они ведь были братьями: совместные прогулки, одни и те же уроки, только у Тора волосы были как золото, и от самого него шло сияние, от него шел свет. А Локи был тенью. Эрик дотрагивается ладонью до его щеки и гладит большим пальцем угол рта: губы вспыхивают под прикосновением, и Чарльз хрипло продолжает: - У Локи был голодный взгляд, у Локи были холодные руки, но рядом с Тором Локи улыбался самой красивой улыбкой в девяти мирах и грелся теплом брата. Они оба знали: Тор должен был стать новым царем Асгарда – Тор, сын Одина, Бог грома, – но тот сжимал ладонь Локи и говорил, что они будут править вместе. Они были слишком юными, слишком честными – они были не богами, но выше и чище богов; они отчаянно нуждались друг в друге: Тор приходил в его покои по ночам, и Локи читал ему вслух, Локи перебирал его волосы, Локи обнимал его перед сном и укладывался на его колени, - голоса не хватает. Чарльз замирает и трется носом о запястье Эрика: дыхание узкой змейкой сползает к локтю и притягивает Эрика ближе. В глазах Эрика – сталь; в глазах Эрика – свинец; в глазах Эрика – серое грозовое небо. Чарльз нуждается в нем. - Друг мой, Асгард чествовал Тора, могучего воина, который должен был в день своего совершеннолетия проехать на царской колеснице по Радужному мосту и принести клятву защищать девять миров, - Чарльз выдыхает на рот Эрика и мягко целует его: проводит языком между сомкнутых губ, но не просит ничего большего. Они сидят, тесно обнявшись, пока Ксавье не отрывается от него и не пододвигается на коленях, прижимаясь пахом к паху. – В этот день Локи должен был отречься от престола, чтобы у Асгарда был только один царь, а у девяти миров – только один защитник. На рассвете он вышел повязать ленту на колесницу Тора: солнце приветствовало его брата и небо благоволило его воле. Локи смотрел, как его брат, поклонившись отцу, тронул поводья. Локи, сын Одина, брат Тора, шел за своим братом и видел, как подрагивают его плечи. Три долгих месяца Тор держал обет молчания, чтобы клятва, которую он произнесет, шла от чистого сердца. Три долгих месяца Локи садился перед ним каждый вечер и рассказывал ему о делах этого мира и других миров. Локи был с ним и в часе благоденствия, и в часе нужды – Локи был рядом, - Чарльз запрокидывает голову, когда Эрик ведет рукой по его животу и расстегивает ворот рубашки, приникая к открытой шее. – Локи хотел быть коронованным, хотел быть на троне, и Тор, слушая мерный цокот копыт лошадей, впряженных в царскую колесницу, чувствовал, как в его брате поднимаются горечь и разочарование. Локи шел за ним, сцепив перед собой руки, словно его вели на цепи, Локи шел за ним, низко опустив голову и пряча обиду. Локи шел за ним… - Чарльз глухо стонет, когда Эрик освобождает от рубашки его плечи и кусает около ключицы, оставляя после себя красное горящее пятно. – Тор поклялся ему править вместе, но с каждым пройденным футом он все больше увязал во лжи и предательстве. И тогда Тор опустил поводья, - Чарльз цепляется пальцами за волосы Эрика и тянет выше: губы сжимают сосок, и Эрик пропускает руку между бедер Чарльза. - Тор спустился с колесницы, и весь Асгард замер, слыша, как наследник трона нарушает клятву: «Если ты…» - молчание треснуло под его голосом, как тонкое стекло, и звук отразился в девяти мирах. «Если ты, Локи Одинсон, не будешь на троне вместе со мной, мне не нужен этот трон». Тор, сын Одина, брат Локи, преклонил колени и плашмя положил Мьёльнир перед своим братом. «Всё, что есть у меня, - твое. Всё, что могу дать тебе, - бери. Я буду силой, а ты будешь мудростью. Я буду мечом, а ты будешь щитом. Я буду рядом с тобой, когда ты позовешь на помощь, а ты закроешь мою спину от чужого удара. Ибо мудрый правитель не тот, кто несет бремя в одиночестве, не тот, кто отвергает помощь, а тот, кто знает, когда нужно ее принять». Чарльз замолкает и закусывает щеку, когда Эрик отрывается от его груди и коротко целует в щеку: - Продолжай говорить. - И Локи… - звон пряжки ремня – Чарльз ахает, когда пальцы пробираются под белье и касаются напряженного члена. - И Локи сделал к нему шаг и прижался к его губам. По толпе пронесся шепот, но Тор не отпрянул: он знал, что этим поцелуем Локи заставляет его отступить. Локи наносит ему оскорбление, потому что хочет, чтобы он отпрянул, чтобы он ударил: Локи хочет боли, которая будет питать его ненависть и гнев. Локи подчинится тому, что сказали норны, Локи будет предателем. Эрик стягивает брюки Чарльза к коленям и усаживает его на себя, продолжая легко водить ладонью по обнаженной плоти. Короткий выдох: пальцы дотрагиваются до головки и быстро очерчивают полукруг, надавливая на уздечку. - Говори, Чарльз, - медленный кивок. Никакой телепатии. Я хочу слышать твой голос. -…Тор обнял его и неспешно ответил на поцелуй. Их губы сомкнулись, и Локи сжал пальцы на его плаще, притягивая к себе. Тор решил дать ему не страдание, но надежду. Бог грома взял его за руку и поставил перед собой на колесницу, - Ксавье проглатывает окончания и медленно покачивает бедрами, надеясь усилить давление. – Ладонь накрыла ладонь – и тогда Локи посмотрел вперед. Перед ними лежал весь Асгард. Перед ними был целый мир. Они подъехали к тронному залу – Асгард гудел от голосов, но Тор закрыл за ними дверь, Тор укрыл их от других асов… - у Чарльза мутные глаза; он неловко проводит рукой под горлом Эрика, задевая адамово яблоко – сиплый кашель, от которого у Ксавье начинают дрожать колени. - Тор снял с него накидку, - ладонь обводит ключицы Эрика, и пальцы замирают над ямкой в сочленении костей. – И сделал шаг назад, восхищенно глядя на своего бр… - Чарльз сглатывает, - на своего Локи, своего блистательного Локи, чью талию можно было перехватить одной рукой, чья белая кожа могла быть сравнима только с кристально чистыми снегами Йотунхайма. Он сделал шаг назад, - Эрик вдыхает, когда рука спускается вниз по грудной клетке и касается соска через тонкий кашемир, - и преклонил перед Локи колени. Тор хотел показать ему, что он готов подчиниться, готов защищать Локи до последней капли своей крови. Он хотел показать, что беззащитен перед тем, что происходит внутри него. Эрик выпускает воздух через зубы и крепче обхватывает член Чарльза, когда тот поднимает край его свитера и прикладывает руку к животу. - Локи сел перед ним: его пальцы дотронулись до губ Тора, и тот приоткрыл рот, выдыхая на его ладонь. Некоторым вещам, друг мой, нельзя воспротивиться… Локи, обхватив Тора за шею, прижался к нему и поцеловал во второй раз, и этот их поцелуй не имел ничего общего с нежностью: их кожа горела от прикосновений, и они задыхались, не в силах оторваться друг от друга. Они стояли на коленях в тронном зале главного из девяти миров и целовались, потому что казалось, будто нет ничего важнее их двоих, - Чарльз тянет за брюки Эрика, и тот приподнимается, позволяя стянуть их ниже. У Эрика багровый член, блестящий от смазки, - Чарльз пьяно улыбается и целует его, двигаясь на бедрах, и упирается рукой в спинку дивана, наклоняясь к уху Леншера: - И ночью, когда они лежали в покоях Тора и Локи задыхался под его прикосновениями… выгибался на его кровати и просил о еще одном поцелуе, еще одном касании, Тор взял его, - Эрик рвано стонет и разводит ягодицы Чарльза, опуская его на себя. Яркая вспышка: Чарльз забывает поставить блок, поэтому они оба дергаются от надсадной боли внизу и замирают, пока Ксавье старается восстановить дыхание. - …Локи вцепился в его плечи, обхватил за талию и, прижавшись влажными губами к его рту, прошептал: «Никто не сможет разъединить нас». Это была ночь, когда они впервые познали друг друга; это была ночь, когда они впервые стали единым. Тор хотел быть с ним мягким, Тор хотел быть нежным. Но Локи кусал и торопил его, потому что он хотел почувствовать, как перекатываются мышцы под кожей его возлюбленного, он хотел услышать его рык, он хотел принадлежать ему… - Эрик двигает бедрами, и, когда Чарльз кивает, резко дергает его на себя, входя полностью. От позвоночника расходятся теплые волны, и Ксавье прогибается в спине, подаваясь пахом вперед. - Локи звал его охрипшим голосом и просил большего, Локи водил по его торсу обкусанными губами и просил быть быстрее – и это была не любовь, это была пытка. И когда тот, кого назовут Богом обмана, впервые сказал: «Я люблю тебя», - за окном сверкнула молния, - Чарльз сглатывает и прижимается лбом к виску Эрика, когда тот со стоном царапает его ягодицы и быстро вбивается внутрь. – И молния разбила камень у входа во дворец. Потому что никто и ничто не могло остановить их… Чарльз больше не может говорить: слова сливаются в непрерывный шепот: «Пожалуйста, Эрик», - и Леншер, закрыв глаза, прислоняется виском к виску Чарльза. Они делят не только боль – они делят густое удовольствие, от которого перехватывает в груди. Быстрее и жестче: Леншер кусает Чарльза за шею – останется синяк, и черт, черт, Эрик почти уверен, что Чарльз останавливает время. Потому что поверить в то, что мир продолжает существовать, пока Эрик прижимается к его рту и разводит языком влажные губы, пока Эрик проводит ладонью по его напряженному животу и сдавливает член у самой головки, пока Эрик слышит его хриплый шепот и кладет измазанную ладонь на лицо Чарльза, чтобы увидеть, как он широко открывает глаза и выдыхает: «Помоги мне», - невозможно. Вселенная существует только для того, чтобы у Эрика была возможность обнимать Чарльза, чтобы Эрик мог целовать его, чтобы Эрик мог вести ладонью по его грудной клетке и прижимать к себе за поясницу. Эрик существует только для того, чтобы глотать его утробный стон и вслушиваться в просящий скулеж. - …что случилось дальше? – говорить трудно. – Чарльз, что случилось дальше? – укус около соска – Ксавье выдыхает одним ртом и, захлебываясь словами, шепчет, что Локи предал Тора. В конечном итоге он предал Тора. Он бросил Тора. Но Тор дал ему второй шанс. Потому что верил, что в мужчине, который готов уничтожить все сущее, по-прежнему есть тот юноша, несмело касающийся его губ и спрашивающий: «Ты хоть понимаешь, что это – навсегда?». - А потом Тор дал ему еще один шанс, - Эрик крепко обхватывает его за талию, чтобы Чарльз продолжал говорить, и заставляет удерживаться на месте. Слишком близко к оргазму: Ксавье никак не может открыть глаза и запускает пальцы в собственные волосы, оттягивая их в сторону. - А потом еще один. И еще. И так до тех пор, пока Локи не наскучило его предавать. Но у нас, - лицо Чарльза искажается от невыносимой боли, и Эрик чувствует, как около виска входит стальная спица: - может не быть второго шанса. Эрик… - Чарльз прижимает ладонь к его лицу и наконец открывает глаза, он открывает свои голубые глаза, в которых Эрик видит небо, в которых Эрик видит их вместе, в которых Эрик видит, как они стоят на песке и разжимают ладони, и песок почему-то белый, а небо – слепяще желтое, и лицо горит, и во рту – привкус металла, и горло сжимает крик… - Почему он предал его? – наверное, Эрик не говорит этого вслух: слова застревают на языке, но Чарльз понимает все и так. - Потому что иногда, Эрик, ненавидеть проще, чем любить. Ты представляешь, как нужно ненавидеть себя и мир вокруг, чтобы стараться разрушить все до основания? Ты представляешь, как он страдал от того, что оказался недостоин? Локи, сын Лафея, не брат и не возлюбленный Тора. Ты представляешь, как одинок он был? – у Чарльза дрожат губы, и он повторяет где-то внутри себя: «Ты представляешь…». - В мире так много ненависти, Эрик, - шепчет Чарльз и закрывает ладонью глаза. О, Эрик никогда не узнает, что значит просыпаться ночью из-за того, что чувствуешь ледяную постель рядом. Эрик никогда не узнает, что значит просыпаться из-за того, что черная лохматая псина, обозленная от бесконечных пинков, оказывается твоим будущим. И это будущее ночью за ночью кусает тебя за шею и давит из тебя крик. Это будущее, которое однажды станет минувшим. Дни, которые утекут сквозь пальцы, и не оставят после себя ничего, кроме надрывной боли и кровоточащих ран. Эрик никогда не узнает, потому что Чарльз не расскажет ему. Они сжимают ладони так, словно боятся, что их разъединят, и Эрик, надавливая на затылок Чарльза, целует его, глубоко толкаясь внутрь. «Ты ошибаешься, Чарльз», - Эрик смотрит ему в глаза, и на тысячную долю секунды Ксавье теряет ощущение границ собственного тела, полностью сливаясь с чужим разумом. «Ты ошибаешься. Он предал его не из ненависти. Никто не хотел быть предателем, но Локи взял на себя эту роль». Как сильно нужно любить кого-то, Чарльз, чтобы позволить ему уничтожить себя? Чтобы решиться предать единственного, отказаться от того, что составляет смысл твоей жизни?.. За окном затравленно мечется гроза. В каждом ударе грома – рычащее, злое «Локи», от которого тянет в грудной клетке и становится солоно во рту. В каждой вспышке молнии – надрывное, отчаянное «Локи», от которого дрожат руки и глаза застилает пелена. В шорохе дождя – тихое, усталое «Локи», от которого в горле ком, а в сердце – дыра. Локи. Локи. Локи. Бог грома все еще ждет тебя.