Очень человеческая история

- Штормагедон дома? Вообще-то нормальные люди начинают встречу с банальных фраз, вроде «Привет» или «Давно не виделись», но мы с Крейгом выше серых будней и обыденной повседневности. - Нет. Отбыл в резиденцию бабушки пару часов назад. Заём принесла? Я с серьезностью иностранного шпиона из ранних фильмов про Джеймса Бонда продемонстрировала белый потрепанный конверт, подписанный синим маркером как «Классные ужастики». Я честно отобрала его у одной из своих учениц, оставшихся на летние занятия. Надо же, какая консервативная девочка. Лазерные диски, это же почти раритет! Крейг удовлетворенно кивнул и пустил меня в дом. В коридоре тянулся едва ощутимый аромат абрикосового пюре, судя по всему (особенно ярко это выдавало наспех затертое оранжевое пятно) Альфи напоследок решил оставить родному ковру сладкий подарок. Я мысленно хмыкнула, подумав, что дом, в котором есть ребёнок, всегда немного дурдом. - А где там мистер Челюсть? – бесцеремонно поинтересовалась я, вешая куртку на витой крючок, - неужто опаздывает? А город был как под волглым колпаком. Лето выдалось просто на редкость холодным и мерзким, что после удручающе жаркого мая недвусмысленно намекало на отсутствие какой-либо вселенской справедливости. Дожди и туманы сменялись промозглыми ветрами и тёмным, затянутым непроглядными облаками небом, так что в те редкие вечера, что я проводила дома, моей неизменной компанией были собственноручно связанные шерстяные носки. Вяжу я, к слову, так же великолепно, как готовлю. Очень так себе, то есть. - Сэм никогда не опаздывает, - отозвался Крейг, давая мне отпить какао из его здоровенной хозяйской кружки, - был вовремя, как часовая стрелка. - И где же наш стратегический гений пунктуальности? - Забыл свою долю взноса на сегодняшнюю вечеринку. Отправил его в магазин. - Он не купил зефирок? – Ужаснулась я, - и ты его даже не выпорол? - Нет. Он забыл шоколадную пасту, и посему был помилован. Крейг думает, что они с Сэмом были лучшими друзьями со времен колледжа, в который Тайлер, конечно же, никогда не ходил. Впрочем, когда два крутых отвязных (почти) свободных (о нет!) городских волка (а-ха-ха!) предаются типичным мужским развлечениям, таким как футбол, болтовня, сплетни и кино по пятницам со вкусностями и комментариями, кого волнует, как они на самом деле познакомились? Дружба с Крейгом несла множество положительных моментов. Во-первых, он и правда мне нравился, а с людьми старше двенадцати и младше шестисот такое случается очень редко. Во-вторых, общение с ним Сэм не переносил, как инородный элемент своей жизни. Его организм очень плохо переваривал молекулярную перестройку, да и память прижилась не ахти, так что любой человек, который раньше являлся частью жизнью Доктора (а я почти уверена, они познакомились при каком-нибудь внеочередном нашествии на Британию гуманоидных оленей с Венеры) приносил акклиматизации Сэма в реальности только пользу. Сбои памяти, кстати, стали происходить всё чаще, и обычно сопровождались неприятными физическими последствиями, вроде головной боли и судорог. Я начинала всерьёз задумываться над тем, что эта маленькая игра в прятки для моего пришельца куда опаснее, чем любая семья крови. Однако последние три дня мы обходились без трудностей и просто развлекались, насколько это вообще возможно, когда в летний день приходится надевать плотные колготки и куртку. Некоторое время назад я была принята в их секту на правах «своего парня». Очень гордилась. Если говорить откровенно, совершенно всё равно, где Доктор откопал Крейга, главное, что он такой невообразимо крутой. Без шуток. Это случилось через пару недель после нашей первой прогулки. В дверь позвонили, и на пороге обнаружился Сэм, мокрый, несчастный и с пачкой детского питания в охапку. Словосочетание «почуять неладное» в такой ситуации просто неуместно. «Неладным» отчетливо несло, и этот запах сильно напоминал аромат талька. Я ощутила резкое желание захлопнуть дверь перед его носом. - Это, к-конечно, очень невежли-иво с мо-моей стороны, но его ж-жена никогда не болела ветря-янкой и поэтому уехала на время, а он… ну… конечно пре-екрасно справляется, но от помощи не о-отказался бы. В последнее время Сэм почти не заикается. Если бы он ещё не спрашивал, где в Кардифе штаб-квартира «Торчвуда»… - Двухлетние больные ветрянкой малыши вне моей юрисдикции. Я всё же работаю с ребятами постарше, так что особой помощи от меня не ждите. - Мы вдвоем со-овсем за-зашиваемся. Приходи, пожалуйста. Доктор никогда не испытывал проблем в общении (и манипуляциях) с детьми. Он вообще не испытывал проблем в общении. Ни с кем. Никогда. Будь ты хоть инопланетная слизь, хоть ворчливый старый полисмен, хоть фонарный столб - если ты нравишься Доктору и он хочет с тобой поговорить, то лучше просто подчинись. Даже если раньше ты состоял в тайном обществе «Ненавижу людей в твидовых пиджаках», теперь всю оставшуюся жизнь будешь сидеть на скамеечке и думать о нём. Ну а детей старый болтун просто обожал, они отвечали ему взаимностью, и порой мне казалось, что мы с ним на пару могли бы открыть неплохой детский сад. С учётом приведенных выше фактов что-то неуловимое подсказало мне, что и Сэм не так уж плох в педагогике, как хочет показать. Почти наверняка, тот визит был не более, чем хитрым планом, который, впрочем, прекрасно сработал. Я произвела на Крейга впечатление небесного ангела, спустившегося из райских чертогов исключительно чтобы наконец уложить его температурящего сына спать, а он на меня – прекрасного парня и надёжного человека. Мы немного поговорили о таких важных вещах, как новый сезон Шерлока, неизменная ненависть всех бабушек мира к отцам их внуков (я заверила Крейга, что бывают и исключения, но он только горестно вздохнул) и бисквитное печенье, когда Мистер Челюсть присоединился к нашей оптимистичной компании. Сэм был бледен и, похоже, лишь чудом нашел дорогу сюда. Он плохо понимал, где находится, дыхание его было тяжелым, взгляд каким-то лихорадочным, мчащимся из угла в угол, нездоровым. Впрочем, нездоровым был не только взгляд. Скользнув ладонью по его лбу, я вынесла неутешительный вердикт: - Крейг, неси чайник. Греть будем. В такие моменты я совершенно забываю, кто на самом деле передо мной. Кажется, что это простой земной мужчина, которого от всех бед спасет аспирин, теплое молоко да несколько часов в постели. И если я уложу его голову на подушку, переодену в пижаму, сяду рядом и расскажу, какой он сильный и самый замечательный, как сильно я люблю его, и как сильно хотела бы, чтобы он как можно быстрее перестал болеть. Обязательно скажу что-нибудь подобное моему сыну, когда он будет болеть ветрянкой. Впрочем, говорят на взрослых тоже срабатывает. - Ты чего запыхался, друг? – Крейг, видимо, питал насчёт состояния нашего длинного друга оптимистические надежды, - коробки с шоколадной пастой попытались скрыться, и ты был вынужден их преследовать? - Женщина в магазине назвала меня Доктором, - тихо ответил он. У меня сердце ёкнуло. Нехорошо. Ой, нехорошо. - Что за женщина? Ей что, стало плохо, и она решила, что ты можешь ей помочь? Или перепутала тебя с кем-то? – на пухлом и добродушном лице Крейга я заметила не меньшее волнение. Похоже, его память тоже трещала по швам. - Не знаю. Просто женщина в магазине, - он присел прямо на пол, - Она меня как будто позвала. - Пф. Подумаешь, - как можно более беспечно пролепетала я, стараясь вложить в голос столько беззаботности, что капитан лиги развеселых пастушек умер бы от зависти, - если эта женщина не была самой английской королевой, то полагаю, в этом нет ничего страшного. Сэм поднял на меня глаза, глаза учёного за мгновенье до открытия, глаза провидца за секунду до прозрения, и по моему телу пробежали мурашки. Сейчас он вспомнит. Вспомнит не всё, а лишь обрывки и куски, вспомнит невиданные приключения и славные подвиги, вспомнит и побежит домой, где в комнате со светлыми обоями, когда-то принадлежавшей его сестре, в ящике комода, среди ничего не открывающих ключей, брелков, старых бумаг и прочего хлама лежат старые часы. Потому что жизнь скучающего интеллигента далеко не такая интересная, как жизнь Доктора. И как только часы откроются, за ним придут они. И я ничего не смогу сделать. - Мне снился сон. Несколько раз, - он перешёл на шёпот, - В нём меня тоже называли Доктором. Люди и звёздные системы проносились мимо, кончая свои крошечные жизни на плахе безысходности, а я всё равно, раз за разом пытался ненадолго продлить их вёсны. Мимо пролетали друзья и терялись так быстро, что я едва успевал узнать их. Моя сестра, с веждами, излучающими желтый свет, стояла рядом, но мое лицо было совсем другим. Там была ты, одетая в строгое викторианское платье, и джентльмен с огромным снежным шаром в кабинете, и женщина с телом, покрытым зеленой чешуей. Я что-то сказал, и ты поцеловала меня, а потом упала вниз, и мне стало так жутко и горько во сне, что я проснулся и меня долго тошнило. Хотя, быть может, это связано с той головной болью, что началась по пробуждению, но стоило мне вновь лечь спать, как я увидел… Он говорил бы и говорил, словно в бреду, и Крейг смотрел бы на него со стекленеющими с каждым вздохом мыслями, но Сэму не дано было завершить свой монолог. Вложив всю силу, которую только могла и хорошенько размахнувшись, я зарядила грезящему наяву горемыке пощечину. Звон стоял знатный. - Ау! Эй, ты чего! – голос обиженный, но вполне твёрдый. Пришёл в себя, значит. - Мало того, что ему снятся по ночам поцелуи со мной, так его от них ещё и тошнит! О, что за удивительное удовольствие - наблюдать за лицом человека, который запоздало осознаёт, что сморозил, и теперь одновременно краснеет, бледнеет и прикидывает последствия. А уж если этот человек – Доктор! Да. Когда-нибудь я напомню ему об этой сцене. А может и нет. Скорее всего нет. Крейг тоже сбросил с себя саван чужих воспоминаний и теперь оглушительно хохотал, глядя на оказавшегося в трудной ситуации товарища. Что вообще может быть забавнее, чем наблюдать за тем, как твой лучший друг сел в лужу? - Ладно, - примирительно бросил он, переводя дыхание, - у нас попкорн стынет. Потом разберётесь, кого там от кого тошнит. Температуру мерить будем? - Н-но я с-совсем н-не это имел ввиду, - несчастный Сэм был просто вылитым нашкодившим щенком, - я-я-я просто рас-сказ-зывал про совпадение, ведь та женщина в-в ма-га-газине, она… Но его уже никто не слушал. Кино попалось на удивление сносное, и это даже несмотря на явно пластмассовый нож у парня в черном балахоне. Мы живо обсуждали подростков, столь драматично решивших разделиться, чтобы поискать в мрачном отеле своего пропавшего друга (уже мёртвого к тому моменту, конечно же), подпаливали маршмеллоу на свечных огоньках, я несколько раз запустила в Сэма попкорном, и постоянно трепала Крейга за его чудесные небритые щеки. После каждого такого акта вопиющего вандализма он обиженно заверял, что является «взрослым и женатым человеком», после чего обещал обо всём рассказать супруге. Ябеда. Особенно приятно было под особо громкие звуки музыки, когда маньяк с ножом выскочил из-за занавески в ванной героини, воспользоваваться эффектом неожиданности и воткнуть пальцы Сэму под ребра. Вот тебе за полгода на Земле, старикашка! Он возмущённо отбивался, но я продолжала щекотать, щекотать, щекотать. Наверное, всё же стоило измерить ему температуру прежде, чем так издеваться, но я была безжалостна. Интересно, Доктор боится щекотки? И боится ли он вообще чего-нибудь? Во время кино про вампиров обстановка стала заметно более унылой. Хозяин дома откровенно задремал, взгляд Сэма перестал фокусироваться на экране, и вывод, что хорошего помаленьку и неплохо бы заказать такси, напрашивался с надоедливостью голодного кота, когда вещание резко прекратилось. По телеэкрану побежали крапинки белого шума. Само по себе ничего примечательного в этом явлении не было – мало ли что случилось, но вот потом… Потом из телевизора вырвалась волна зеленого света, который залил комнату. Мой выключенный телефон, лежащий на столе неподалеку, проделал тот же самый фокус. Так. Это не шутки, ребята. Это проблемы. Я вскочила и резко дернула на себя Сэма. Крейг мгновенно проснулся и потянулся выдирать провод из розетки, что, конечно, не помогло. Обменявшись короткими кивками, мы, подхватив под локти ничего не понимающего мистера Тайлера, не сговариваясь выволокли его на улицу, где уже скопилось достаточное количество напуганных людей, чтобы понять – огонь не был прицельным. - Они что-то сканировали, - сообщил нам Сэм, поднимаясь на ноги и поднимая вверх пару указательных пальцев, изображая выстрелы, - Пиу-пиу-пиу, из всех подключённых к информационным сетям устройств. Теперь неплохо бы выяснить масштабы. Они искали в пределах улицы? В пределах города? Страны? Планеты? Только этой планеты? Этой планеты в какой временной линии? - Ты… Что несёшь? – выдохнул Крейг. Он был в одних тапочках. - Не знаю. Сэм сразу стих, а я села на ступеньки дома и обхватила голову руками. Три месяца. Три месяца ничего не происходило. Абсолютнейшим образом ничего. Автомобили сталкивались, уличные банды устраивали свои разборки, правительство обещало, что скоро всё станет гораздо лучше, американские звёзды выходили на подиум в одном белье. Происходило множество и других гадких и гнусных вещей, совершенно отвратительных, но столь присущих человеческой природе. Быть бесчестными, опасными. Злыми и мстительными. Мерзких в своей человечности, и совершенно безопасных для моего Доктора. Для моего Сэма Тайлера, с его широкой душой и узкими взглядами, наивного, доброго, чуть инфантильного и совсем-совсем моего. Куда более моего, чем… Но я расслабилась. Потеряла бдительность. Возможно, связи с «Юнитом», взлом пакостной машины времени, которой было совершенно плевать на наличие у меня ключа, штудирование желтой прессы, трубящей о скором зомбиапокалипсисе и помогли бы мне предвидеть сегодняшние события. Закрылись бы в каком-нибудь бункере. Я была близка к тому, чтобы разрыдаться. Они нашли его? Завтра они постучат в его дверь? - Сэм! У меня к тебе сомнительная просьба. Пообещай не слишком издеваться, хорошо? Он молча кивнул. Сэм ведь никогда и ни над кем не издевается. Он – сама толерантность и вежливость, просто на удивление корректный парень… Впрочем, настоящие люди такими, скорее всего, не бывают. - Можешь сегодня у меня переночевать? Я так испугалась этого зеленого сияния, как ребёнок совсем. Мне будет гораздо спокойнее, если ты будешь рядом, когда нечто подобное случится с моим холодильником! Крейг, сделав очень понимающий вид, отвернулся. Хихикает наверное в душе, как же. Смейся-смейся, папочка. Это не я сейчас стою в тапочках посреди грязного тротуара. Я бы, конечно, и тебя с собой позвала, вон как оперативно сегодня сработал, но подвергать опасности как-то не хочется. Что я скажу твоему сыну, если в следующий раз эта иллюминация сотрет в порошок каждого, кто покажется ей подозрительным? Доктор поручил мне следить за ним. Не тебе. Народ начал потихоньку расходиться, и я, уже не опасаясь эманаций зла из телефонной трубки, вызвала такси. Мы попрощались с Крейгом, попросили его передать горячий привет Шторми (кто вообще придумал ему столь громоздкое прозвище?) и, спрятавшись в уютном тепле машины, отбыли с развесёлой вечеринки. Чисто теоретически, если семейство крови и правда использовало тот изумрудный луч как средство считывания информации, то ничего страшного не произошло. Доктор сейчас ничем не отличается от любого землянина. Но вдруг в своих поисках они используют не информацию о завитках его банальной смертной ДНК, а память? Что-то вынюхивают, что-то такое, что знает только Повелитель Времени, недоступное, нереальное знание? От размышлений меня отвлекла рука. Рука Сэма, взявшая мою. Почему-то, если что-то такое происходит, ты тут же понимаешь, что у тебя затекают ноги, ты сидишь в самой неудобной позе в галактике и, по-хорошему, неплохо бы дойти до туалета. А ещё время назло тебе течёт на удивление медленно, и водитель никуда не торопится. Рука у него холодная и кожа обветренная, он не сжимает пальцы, а как будто оставляет ладошке свободу. Возможность вырваться. Такой простенький жест, а сколько в нем всего... Например, шаг. Крошечный шажок к безвозвратной и безнадёжной воронке эмоций. Или надежда. Надежда азбучно приободрить друга после странных событий, такая же невинная, как рукопожатие или поцелуй в щёку. Или попытка. Отчаянная попытка вежливого юноши, для него самого не менее волнительная и странная, чем первая ночь, проведённая вне дома. Так трудно порой угадать, что вкладывает человек в тот или иной жест. Но почему-то я видела для себя только два варианта. Как в блок-схеме, право слово. Первый – сейчас я уберу свою руку. И тогда не случится совершенно ничего. Просто ничего. Я по-прежнему буду верным рыцарем, защищающим его от драконов Млечного пути. Он по-прежнему будет моим милым несуществующим другом. Но в другой временной линии я не убираю руки, и наши пальцы сплетаются. И тогда, тогда непременно случится что-нибудь плохое. Я чувствовала это так же явственно, как и то, что у меня от напряжения свело запястье. В голове как-то не вовремя возникло воспоминание, как на экране финальная девушка добивала ножом маньяка, и кровь вишневым соком разливалась по ее белому кафелю. На самом деле, за эти несколько месяцев я уже несколько раз и очень подробно представила, что может получиться, не исполнись мое желание. Немножечко, как на донышке медового горшочка, радостных дней. Очень длинный и самый последний взгляд на Сэма, открывающего часы. И он из курьёзного, потешного заики вновь становится Доктором, эпатажным, очень умным, очень знающим и сочувствующим. И я молчу. Обо всём молчу. Не хочу разговаривать с Доктором о личном, никогда не хотела. Я могу понимать его, быть рядом, спасти его тысяча и один раз, жить ради него, но впускать его в свою жизнь не хочу. Для Доктора есть среда. И так между нами постепенно открывается тихая пропасть молчания, в которую я когда-нибудь упаду. Я ведь никогда не думала о Докторе как о настоящем человеке. Как о существующем где-то в реальности. Он был для меня милым дедушкой, авантюристом из пожелтевшего романа, воображаемым другом. Быть рядом, странствовать вместе, пожертвовать ради него жизнью, но не видеть этой жизни в нём. В воображаемых друзей не влюбляются. Правда? - Я тебя смутил? Рука в руке. Доктор бы сам ужасно смутился, если бы случайно догадался о противоречивости столь чуткого, очень маленького жеста. Одернул бы кисть, как от кипятка. Замотал бы ей в панике. А я бы сложила руки на груди и сказала: «Пф. Подумаешь. Ведёшь себя, как подросток». А Сэм смотрит на меня со всей добротой и беспокойством серых глаз и читает все мои метания так же, как я читаю метания Доктора, когда тот возводит вокруг себя очередную стену из лжи, замалчивания, неадекватных выходок, чрезмерного энтузиазма и философской клоунады. - Нет, - ответила я, и уткнулась лбом в его острое плечо, - совсем-совсем нет. Устала просто. Он молча улыбнулся в вечернем полумраке.