Вертушка

Кто что, а Ичимару Гин часто меняет лейтенантов. Все остается по-прежнему, даже когда Кира назначен на службу в Третий отряд. И он начинает понимать, почему. Ичимару сидит за своим рабочим столом с вертушкой в руках. Он разворачивает ее очень и очень аккуратно, по одной яркой и сияющей складке, и, вдобавок ко всему, очень и очень медленно. Ближе к двери сидит Очадзуки, назначенный на должность лейтенанта в этом месяце. Очадзуки даже голову не поднимает, когда Кира отдает ему отчет о сегодняшней миссии, просто на автомате произносит: «Спасибо за работу». Едва Кира выпрямляется после поклона, он слышит, как Ичимару нарочито громко вздыхает: – Йа-а-а, как же мне ску-у-у-учно, – тянет он, в то время как от внимания Киры не ускользает дрожь, охватившая Очадзуки. Не остается незамеченной им и внушительная стопка документации, которая, впрочем, возвышается только на столе Очадзуки. На столе же Ичимару нет и листочка. Возможно, Кира как-то выдал свое присутствие, он не помнит чем, помнит лишь резко вскинувшуюся голову капитана. – В чем дело, малютка Десятое место? – тянет Ичимару, что, впрочем, не заставляет его улыбку хоть как-то поблекнуть. – А-а, знаю. Хочешь посмотреть, да?.. – он машет вертушкой, словно подзывая к себе Киру. Взгляд Киры перемещается на Очадзуки, старательно делающего вид, что ничего, кроме отчетов, его не волнует. – Я не хотел вас отвлекать, тайчо, – возражает Кира. – Ты и не отвлекаешь, – говорит Ичимару. – Подойди. Изуру быстро облизывает пересохшие губы и предусмотрительно неторопливо приближается к столу Ичимару. – Видишь? – произносит Ичимару с гордостью в голосе. – Красиво, правда? – он протягивает вертушку Кире, которую тот, не колеблясь, берет. От вертушки на самом деле мало что осталось: все выступавшие края фольги были загнуты, и теперь она напоминала сюрреалистический цветок из металла. – Очень, – подтверждает Изуру после недолгого любования предметом. – Но не думаю, что оно теперь сможет поймать ветер. Улыбка Ичимару становится еще шире: – Она вертится, когда я этого хочу, – произносит он, демонстрируя сказанное легким движением пальца. Кира внимательно наблюдает за вращением согнутых краев: – И свет оно тоже больше не отразит, как раньше, – произносит он после пары вращений. – Верно, – тон Ичимару такой, которым делятся великой тайной или же насмехаются со всей возможной напускной серьезностью, – но главное, что я помню ее былое сияние. Остальные постепенно забудут ее былую красоту, один я буду способен воскресить волшебство переливающихся красок в своей памяти. Вместо ответа Кира облизывает пересохшие губы, - он просто-напросто не знает, что можно ответить на подобную фразу. И уж совершенно точно он не ожидает почувствовать крепкую хватку тонких длинных пальцев вокруг своего запястья и в следующее мгновенье оказаться на расстоянии выдоха от лица капитана. – Смотри, – говорит Ичимару. Свет преломляется на поверхности исковерканной вертушки, неровным узором танцуя на стенах кабинета. Кира не может объяснить причину дрожи, внезапно охватившей тело и словно передавшейся скачущим по стенам бликам. Хватка Ичимару на запястье Киры сжимается еще сильнее; но он не сопротивляется, не пытается убрать руку, даже когда Ичимару резко дергает его на себя, заставляя Киру буквально распластаться на столе. Вертушка оказывается почти у самого носа Ичимару, словно тот пытается вдохнуть запах цветка, а не уловить хоть малейшую толику страха Киры. Когда Кира осмеливается поднять взгляд, он не видит перед собой ничего, кроме прищуренных глаз Ичимару: – Скажи мне, малютка Десятое место, – вполголоса произносит Ичимару, – хотел бы ты иметь такую же? – он вертит их сцепленными руками, приводя вертушку в движение. Кира трясет головой: – Она ведь принадлежит вам, тайчо. – Мне, – соглашается Ичимару, надавливая большим пальцем на косточку запястья своего невольного пленника. – Знаешь, о чем я думаю? Кира, не отрываясь, смотрит на него и старается не отодвинуться, когда свободная рука Ичимару скользит по лицу Киры ласкающим движением. – По-моему, – шепчет Ичимару, – ты очень интересный. И не позволишь мне никогда скучать, верно? Кира снова машет головой в ответ; а Ичимару приоткрывает глаза - в первый и, похоже, последний для Киры раз. И что-то глубоко внутри Киры обрывается, и он чувствует, как тонет, погружаясь в пучину этих глаз все глубже и глубже. Но, кроме этого, он видит на лице Ичимару отражение искреннего очарования, когда тот любуется выражением его лица. Он продолжает смотреть на Киру так же цепко и пристально, как до этого на вертушку, дрожащую сейчас в онемевших пальцах Изуру. Закрывает глаза Ичимару так же внезапно, как и открыл, и, повернув слегка голову, произносит: – Пошел прочь, – тон его голоса обманчиво сладок. – С сегодняшнего дня Кира Изуру - новый лейтенант. Кира слегка вздрагивает: отчасти оттого, что и не подозревал о том, что Ичимару знает его имя, но больше потому, что совсем забыл о присутствии Очадзуки. Он не оборачивается, достаточно звуков отодвигаемого стула, шуршания бумаги, шороха одежды и звука захлопнувшейся двери, чтобы понять, что теперь они наедине. Но Ичимару отпускает его и произносит: – Твой шеврон на столе, фукутайчо. Не хочешь надеть его? Кира прекрасно понимает, что это вовсе не вопрос. Подходя к столу лейтенанта – своему столу – он берет в руки символ, который поведает всем и каждому о выборе Ичимару Гина. Он безрезультатно пытается обернуть его вокруг рукава, когда Ичимару говорит: – Не получается, да? Иди же сюда, Изуру. И Кира не смеет ослушаться. Никогда. Ичимару Гин никогда не ладил с лейтенантами, поэтому надолго они не задерживались; но Кира Изуру единственный, кто остался. Даже спустя годы никто, в том числе и Кира Изуру, не догадывается, какие мысли управляют поступками и поведением Ичимару Гина.