«Айсберг»

Влюбленный! В горестях любви На помощь Небо не зови! Оно, поверь моим словам, В любви бессильней, чем ты сам. Омар Хайям ©.

      — Зачем ты пришёл? — Гокудера никогда не был вежливым, поэтому всегда спрашивал напрямую. Однако его голос в конце как-то слабо дрогнул — ну нельзя было говорить эти слова всерьёз, когда перед тобой вымокший насквозь человек. Базиль дрожал всем своим телом, но вида не показывал, а лишь слабо улыбался, вновь натянув на себя маску а-ля «у меня всё хорошо». На его волосах, странно отливающих тёмным золотом, виднелись мелкие белые снежинки, а также они были и на его одежде. Чёлка, как и всегда, прикрывала правый глаз, — именно сейчас эти светло-голубые глаза смотрели с какой-то непривычной для этого парня просьбой, последней надеждой на что-то. А Хаято догадывался, нет, даже больше — знал причину такого внезапного прихода Хранителя Дождя. Разве можно было не понять то, когда человек чем-то действительно расстроен? А эта натянутая улыбка?.. Она говорила будто бы сразу о многом…       — Мне… мне нужно, Хаято. Пусти, — хриплым, малость срывающимся голосом произнёс Базиль и сделал шаг вперёд, оказавшись близко к парню. Гокудера презрительно фыркнул — но лишь так, для вида — и пропустил его, отступив в сторону и проводив взглядом прошедшего мимо Хранителя. Стал бы он просто так пускать за порог этого парня? Навряд ли, если бы не знал его один небольшой секрет. Хаято поспешил скорее закрыть дверь, ведь мороз уже давно пробрался в прихожую, а мелкий снег стал неприятно касаться его кожи, влетая в квартиру и мгновенно тая. Гокудера краем глаза глянул на Базиля — тот, как-то даже беспомощно осев на стул, начал рассеяно снимать с себя ботинки и расстёгивать куртку. Видно было, что дрожал он не только от холода… Но крепился. Крепился; и вновь и вновь улыбался, слабо растягивая губы в улыбке. Его мокрые волосы прилипли к лицу, а на макушке всё ещё был виден снег, которым его припорошило по дороге. Базиль, кажется, был готов в любую секунду взять и раскиснуть, взвыть от того, что гложет его сердце — губы нервно подрагивали, сжимались, словно пытаясь сдержать какой-то порыв, а глаза, уставившиеся в одну точку, даже казались поблекшими от того, сколько Хранителю пришлось претерпеть. Гокудера лишь тяжко вздохнул, будто бы заразившись этим гадким настроением, как какой-то вирусной болезнью. Базиль же уже закончил со своей одеждой и теперь давно направлялся в кухню, даже не спросив разрешения или приглашения. Хаято с недовольством взял небрежно кинутую им куртку и повесил её на крючок, чтобы вода, стекающая с неё, не замочила стул.       Хранитель Урагана был и готов сорваться на Базиле, выпустив весь свой праведный и не очень гнев на него, да не мог… Совесть не позволяла. Сердце обливалось кровью даже при виде этого парня, а что уж будет, когда он ещё и извиняться начнёт!.. Гокудера, честно, не мог этого видеть. Поэтому решил ничего не говорить, просто поворчав про себя шёпотом. Он прошёл на кухню, где уже давно на стуле сидел Хранитель Дождя, опустив голову на руки, сложенные на столе. Снежинки полностью растаяли в его волосах, теперь сделав их окончательно мокрыми. Хаято заметил мелкую дрожь, время от времени пробегавшую по телу парня, поэтому, негромко хмыкнув и решив, что не стоит сейчас его трогать, подошёл к чайнику и нажал на кнопку. Вскоре небольшая, но достаточно просторная и светлая кухня наполнилась звуками бурлящей воды, и наконец кнопка звонко отщелкнула, давая понять, что кипяток готов. Во всё это время Гокудера пристально смотрел на недвигающегося Хранителя, пытаясь уловить каждое микродвижение того, чтобы всё-таки понять, насколько всё серьёзно… Но Базиль отчаянно этому сопротивлялся, так и не пошевелив ни одной частью тела. «Жалкое зрелище!» — не то чтобы с отвращением, а, скорее, с сочувствием подумал Хаято, вспоминая, каким парень был когда-то тогда, когда ещё не был так отчаянно поглощён своим безумным чувством. Глаза его каждый день сияли счастьем и весёлостью, его слова, движения были пропитаны энергией, жизнью, в конце концов. А этот человек?.. Разве он имеет что-то общее с тем Базилем?       Гокудера тяжко вздохнул, будто бы парень заразил его своим утопическим настроением. Он взял из шкафчика для посуды сразу две кружки — знал ведь, что Хранитель Дождя не откажется от крепкого чая. Когда Хаято разлил напиток, то добавил в ту кружку, которая предназначалась Базилю, ровно полторы ложки сахара. Он уже успел запомнить многие мелочи, связанные с этим бедолагой. За всё то пускай и не такое долгое время, что Хранитель к нему приходил, Гокудера изучил его досконально. Хотя, если говорить о времени, то для пепельноволосого оно тянулось, будто жвачка, прилипшая к ботинку и никак не отрывающаяся. Да, именно как жвачка. Здесь были не уместны красивые эпитеты и сравнения с песком или водой — слишком пафосно для такой, кажется, типично-изъезженной истории. Но это для остальных. Человек, вляпывающийся в такую ситуацию, вовсе не чувствует себя типичным героем в типичных обстоятельствах — для него это что-то новое, особенное, ведь он не такой, как все… Гокудера горько усмехнулся, ставя на стол перед парнем кружку горячего и немного дымящегося чая. Чёрт ведь дёрнул его тогда откликнуться на просьбу Базиля!.. Сейчас бы жил, не горевал, а то оказывается, что он один из героев этой слезливой мелодрамы! Хранитель Урагана матерился про себя, отойдя к окну и оперевшись о него. Взгляд его серо-зелёных глаз в упор смотрел на сидящего за столом. Вновь в голове пролетала та же самая мысль о том, что всё это выглядело неимоверно жалко…       Когда-то таким же снежным вечером к нему пришёл этот Базиль. Просто бесцеремонно заявился на порог и даже слова не сказал. И это считая то, что до того Хранители как-то не особо общались между собой, а Гокудера, как и всегда это у него бывало при виде новых людей, даже слегка недолюбливал паренька. Но уже тогда Базиль выглядел жалко и разбито. Он начал что-то говорить о том, что именно Правая рука босса Вонголы — это тот человек, к которому могут все обратиться и попросить помощи, независимо от того, кто они, — члены семьи или просто союзники. Но это был, конечно, идеал Хранителя Урагана, — в действительности же Хаято пока лишь отдалённо напоминал его, но стремился, чтобы не расстраивать Тсуну. Тогда Гокудера прямо и грубо спросил, что же ему надо. В тот момент лицо Базиля стало серьёзнее некуда, и он проговорил, что это тайна, которую он сможет высказать лишь одному человеку. «Как банально-слезоточиво!» — подумал в ту минуту пепельноволосый и, скорее всего, не только подумал — сказал прямо вслух. Но Хранителя Дождя тогда это не остановило, и губы его произнесли сразу много важных и неважных слов. Всё о какой-то влюблённости, неудаче, плохой жизни и безответности чувств. Гокудера не успел его тогда даже остановить, да и по прошествии нескольких секунд разговора и вовсе расхотел — слишком затянула его эта история. А она была о многом — о маленькой любви, о больших проблемах, о запретной страсти, о допустимой близости к этому человеку, что так сильно кромсало сердце, о том, что всё после осознания этого скатывалось в тёмные тартары…       И Хаято это выслушал. Базиль сбивался, начинал сначала, что-то повторял, а что-то, кажется, упустил. Тогда Хранитель Урагана понял, что ввязался туда, куда не просили — в очередную лав-стори, как-то следует называть именно в этом случае. Осознал, что и паренёк вляпался ой не в самую лучшую жижу, и теперь выхода у него, ровным счётом, почти что и не было. По окончании словесного поноса Хранителя Дождя Гокудера только и сделал, про присвистнул и проговорил: «Нехило тебя глюкануло, раз ты влюбился в него». Но он врал. Жестоко и совсем неумело. На самом деле пепельноволосый прекрасно, как нельзя лучше, понял всё, всё до последнего, что происходило с парнем — его чувства, его состояние, его понимание и безвыходность положения. Сам когда-то побывал в до боли похожей ситуации. Точнее, просто в её клоне — в того человека невозможно было не влюбиться. Спросите, кто же это? А Хаято казалось, что со стороны легко догадаться — это его Босс. Десятый Вонгола, Дечимо, Тсунаёши Савада, Тсуна, Тсу-кун или же, для него, просто Джудайме. В этого человека нельзя было не влюбиться, и было бы весьма унизительным перечислять его достоинства в низменных банальных словах. Он был выше всего этого. Гокудера точно знал. А свою любовь… эти ненужные никому чувства просто втоптал в грязь, словно какую ненужную дешёвую сигарету. Какая там любовь? Стоит лишь день понаблюдать, как Тсунаёши гоняется за Сасагавой и будет достаточно, чтобы понять, кому Дечимо уже стопроцентно отдаст своё сердце. Его смешное усердие, горящие преданностью и смотрящие на девушку так восторженно глаза чем-то напоминали Хаято его самого. Тогда он просто напросто выкинул свои чувства, словно мешок с мусором, пронеся их через мучительные два года. Он дурак, потому что надеялся. Надеялся и верил во что-то. А сейчас уже и не возвращался к этой теме, похоронив её у себя глубоко за сердцем и надеясь больше никогда не вспоминать… А теперь такая лажа приключилась и с этим придурком…       Тогда Гокудера в сердцах выругался: ругал и себя, и мир, и этого дурака, начавшего свой путь по стопам предыдущего — свалившегося в пропасть. Он бы и рад рассказать парню о том, что у его любви нет будущего — хотя Базиль это, вроде как, и сам прекрасно понимал, но знал, что тот будет противиться и верить неохотно — влюбившийся не видит, насколько его любовь невозможна, и это до жути логично. Логично, да… Чтоб её, логику! В тот момент Хаято так и не смог сказать ничего дельного — мыслей много, а слов — кот наплакал. А Базиль ждал, смущённо и неуверенно, теперь сомневаясь в своём поступке, и думая, тому ли доверился вообще? Тогда, не видя какого-либо вразумительного ответа, он заявил — не нагло, но повелевающе, что было весьма в его характере: «Я буду приходить сюда. Можно?». И это «можно» не звучала, как просьба, а как конкретный приказ, неповиновение которому будет караться. В своём скатывающемся в слабость и беспомощность образе Базиль на тот момент не утратил самого главного — некой власти над другими людьми. Хотя была ли эта черта у него до того, не совсем известно. А Хаято смачно выругался опять — уже в миллионный раз за сегодняшний день. Ну ненавидел он эту власть, особенно над собой! «Чёртовы Львы!» — не совсем уместно вспомнил он знак Зодиака Хранителя Дождя. Пепельноволосый никогда не считал, что союзник из CEDEF чем-то похож на людей, родившихся под этим знаком, но в тот момент не мог отрицать этой сковывающей власти. И он невольно согласился. Ему просто и, возможно, слишком ожидаемо стало жаль этого паренька — глупый он, а, ввязавшись в эту любовь, не сразу сможет понять, что происходит в действительности, а не у него в мечтах. Базиль будет страдать, приходить, почти что плакаться в жилетку Гокудере, получать от него очередной нагоняй и вновь глупо надеяться на ответность своих чувств. И этот цикл, сначала выстроившийся в цепочку, потом соединился своим концом с началом, и получился круг. Замкнутый круг. Вот так оно и бывает. Увы, весьма сложно разорвать эту цепочку и превратить её в линию — бесконечную, но хотя бы не повторяющуюся.       Вспоминая всё это, Хаято вновь проклинал себя и этого дурачка — в последнее время в его лексиконе были один лишь проклятия, между прочим. Гокудера оторвался от своих болезненных мыслей и взял кружку в руки. Керамика слегка обожгла кожу — чай ещё не остыл. Парень сначала погрел свои пальцы о неё, не обращая внимания на колющую боль, потом же отпил, теперь ощутив боль на языке: всё-таки обжёгся. Ураган никогда не мог терпеть, дожидаться чего-либо до его логичного конца — всегда действовал спонтанно. Наверное, в этом и есть его значение. Иначе как? То ли дело этот Базиль… Выжидающий нужного момента, никуда не спешащий, совершенно не конфликтный человек… Хаято ненавидел ровно таких, как он. Как Ямамото. Как и всех Хранителей Дождя вообще. Но не мог не отметить индивидуальность этого парнишки, которая чем-то его всё же привлекала. Но это, возможно, ещё в те времена Гокудера заметил его храбрость, решимость, стойкость, но вот теперь… от этого угасавшего с каждым часом от своих собственных же мыслей человека не оставалось и следа той прошлой выносливости. Вот так вот самые крепкие люди, словно какие-нибудь титаники, когда-нибудь всё-таки проигрывают, какими бы они ни были классными, — кто-то натыкается на айсберг, кто-то — на безответную любовь. Пепельноволосый сморщился, высунув кончик языка наружу, чтобы слегка остудить ошпаренную кожу. Ему казалось, что они с этим Хранителем связаны единым горем: и пускай у кого-то оно было уже давним, а у кого-то появилось ещё только-только. Но оно было во всех случаях одинаково и во всех аспектах неприятное и потихоньку разрушало душу изнутри. На такую гибель они вели себя сами осознанно — увы, если для корабля уже уготована такая судьба — столкнуться с айсбергом, то каким бы он ни был восхитительным и дорогим, ему всё равно придётся наткнуться на льдину, похоронив под толщей океана свой остов. И кажется, Гокудера уже давно сделал это — похоронил себя заживо.       Взгляд Хаято медленно опустился на Базиля, прошёлся по всему его недвигающемуся телу и наконец вновь упёрся в окно. Парень как лежал в той самой позе, так и не сдвинулся. Пепельноволосый, несколько секунд поглядев за окно, шёпотом выругался: что дома, что на улице была одна серость и невесёлость! Даже тошно становилось от этого, хотя Хранитель уже должен был привыкнуть к такому состоянию. Всё-таки, не в первый раз. Вообще всё, что с ним происходило недавно, казалось таким грязным, измызганным, что ли… Будто жизнь Урагана, словно чистое кристальное бельё, несколько раз хорошенько извазюкали и раз сто постирали, и после этого появилась его жизнь нынешняя — такая вот серая, идущая кое-как и проходящая от кружки кофе до кофе и от затяжки до затяжки. А Гокудера строил потрясающие планы на будущее: стать идеальной «Правой рукой» Босса Вонголы, улучшить свои навыки ведения боя, начал даже бросать курить… А что теперь? Сейчас пепельноволосый стоял, так и не перезвонив вот уже неделю ждущему его Рёхею по какому-то срочному делу; стоял и курил, в то время как с последней его битвы прошло уже месяца четыре, а, ясное дело, за такой срок боевые умения за постоянным сидением дома постепенно притупляются. Где все эти так хорошо взлелеянные мечты? Вот и Хранитель не знал. Он понимал, что глупо и совершенно бесполезно вот так вот затрачивать свои способности, сидя дома и думая о чём-то двухгодовалой давности. Но не мог не делать этого — слишком сильно врезалась ему в сердце та запретная любовь, те бесконечные переживания и сетования; да и даже то, что забыл он это, кажется, так тщательно, не сыграло здесь важной роли — этот мальчишка ему всё испортил, заставив неприятные мысли, словно осевший осадок, всколыхнуться наверх, заставить вспомниться. И Хаято ненавидел себя за эту слабость, будто пробоину в могучем корабле, которую он позволил Базилю разорвать в его душе.       Всё бы хорошо, но вот в чём дело: и парнишка ведь следует по его стопам… Каким бы Гокудера не был эгоистичным и равнодушным к проблемам других, тех, кто не в его семье, на этот раз его стремление помочь Хранителю Дождя возросло до неимоверных высот. Только вот пепельноволосый и сам не понял, как так получилось, но знал точно, что произошло то постепенно. Может, видя горе другого человека по той же самой проблеме, остро чувствуешь, как ему нужно помочь? Сколько Гокудера себя помнил, ни разу не заметил, что говорил парню что-нибудь успокаивающее — лишь молчал и иногда неуверенно огрызался: но не злобно, а для того, чтобы просто-напросто заполнить появившееся молчание. Он никогда не обнадёживал его — сразу говорил, что, мол, будет всё так и так, а Базиль потом приходил и удивлялся, откуда это Хаято мог знать это настолько подробно. В свою биографию Хранитель Урагана парня не стал посвящать; да и разве дало ли бы это тому хоть что-нибудь? Если только надежду… Правда, на что?       Если честно, то за это всё пускай и недолгое время Гокудера многое смог узнать о нём. Все эти черты характера порой казались ему неожиданными — с виду так и не скажешь, что Базиль умел материться в порыве горя так, как какой-нибудь алкоголик с улицы. Всё это было пускай и не особо приятно слышать и видеть, но Гокудера в душе… даже симпатизировал ему, если честно. Да, Хранитель Дождя раскис, стал пессимистом, увлёк в свою бездну отчаянья и самого Хаято, зато он был… честен и искренен. Зато он не прикрывался так бесящей пепельноволосого маской «всё отлично и всё в порядке». Если уж и быть слабаком, то хотя бы не пытаться выдавать себя за другого! Именно поэтому Гокудера в душе безумно жалел парня и как-то по-особенному к нему привязался, стараясь помочь хоть чем-нибудь. Но чаще всего ничего не получалось, и катилось всё в глубокие тартары — что жизнь Урагана, что жизнь Дождя.       Этой беспросветной трагедии не было конца и края. Как казалось сначала. Теперь же Гокудере стало как-то всё равно. Если раньше жизнь была разделена на черные и белые полосы, то сейчас всё стало ровно мутно-серого цвета. Это и не было хорошо, но и не было так плохо. Ровно.       Хаято не смог сдержаться и поддался своему желанию вытащить и закурить не одну парочку сигарет. Да, когда-то раньше он уже начинал бросать и вроде бы получалось, но сейчас… Многие поймут его состояние — когда случается депрессия, мгновенно вспоминаешь все свои вредные привычки. Хранитель прекрасно понимал, что, выкуривая сейчас сигарету, он делается слабее и беспомощнее и постепенно убивает себя изнутри. Но так хоть создавалась видимость того, что тебе легче. Парень выдыхал грязно-серый дым, каждый раз перед тем пытаясь вдохнуть его сильнее; лёгкие уже ныли и поскрипывали от такого количества вредного воздуха, но Хаято не обращал на это должного внимания, прикрывая от видимого удовольствия глаза и морща лоб. Ему хотелось каждый раз вдохнуть побольше, полностью раствориться в этом дыме или просто-напросто сдохнуть от этой вредной привычки, в конце-то концов. Он обернулся: сквозь заляпанное жирными пятнами окно был виден мелкий снежок, быстро летящий в потоках воздуха. Всё было красиво, покрыто белёсой плёнкой и казалось целомудренным и незапятнанным. Но Гокудера не любил зимы. Вообще, с каких-то пор он перестал любить что-либо в принципе — всё казалось ему не тем и не таким, как нужно. Может быть, он ещё и разделял мнение Джудайме о том, что самая лучшая пора года — это весна, но не более — тогда всё становилось грязным, мокрым, нелепым, только-только просыпающимся после холодов и не ушедшего снега. «Омерзительное зрелище», — подумал пепельноволосый как про вид за окном, так и про, кажется, сдохнувшего на столе Базиля. Его чай уже остыл, превратившись в неприятную коричневую жижу, но парень так и не соизволил поднять головы. Хаято изрыгнул пару тихих проклятий в сторону Хранителя, но не стал его окликивать и лишь отнёс свою кружку в раковину, залив её прохладной водой.       Стал бы он терпеть эти концерты почти что каждый день? Нет. Если бы что? А вот Ураган и сам не знал, что. Наверное, какая-то его глупая привязанность к парнишке. Разве можно было его не жалеть? Точнее, жалость — гадкая вещь, скорее, Гокудера разделял его горе, чем жалел. Но одновременно и злился. Злился на его беспечность, бессилие, пессимизм. Но и понимал, что сам не лучше, — вон стал каким разбитым и убитым напрочь горем. «Тупой слабак!» — на эмоциях подумал Хаято то ли про себя, то ли про него. Он развернулся к Дождю вновь — тот наконец-таки изменил своё положение, низко склонившись над столом и подперев голову руками; его лицо было полностью скрыто под копной волос, так что увидеть, что оно выражало, было невозможно. Хранитель Урагана не вытерпел и, пока появилась возможность, решил спросить:       — Вот скажи, какого чёрта?.. — мысль убежала куда-то вперёд, а речь за ней не поспела; Гокудера оказался в замешательстве — так что же он хотел узнать? Базиль откинул свои волосы в сторону и каким-то потухшим, совершенно безжизненным взором посмотрел на него. А Хаято даже стало слегка стыдно: так грубо начал и ничем не закончил. Глупо получилось. А собственно… так ведь было всегда — что теперь сокрушаться? Пепельноволосый был всегда недоброжелателен, груб и угрюм; услышать от него что-нибудь с искренней улыбкой мог только Тсуна. Остальным эта привилегия не давалась. А Хранитель Дождя опустил взгляд ниже, кажется, на пол, словно что-то всё-таки услышав в этом не совсем полном вопросе. И что-то всё-таки поняв. Гокудера сильно удивился, когда услыхал вдруг хриплый голос парня, прозвучавшим так, словно это был первый звук давно заброшенной старой скрипки — такой же неровный и писклявый.       — Потому что это место единственное, в котором я чувствую себя по-настоящему дома. — Хаято даже не сдержался и усмехнулся.       — Что же здесь от дома?       — Уютно, тепло, хорошо, атмосфера иная… — начал перечислять парень, повернув голову и взглянув за окно. Пурга медленно заметала дворы белой пылью, кружа и извиваясь. Небо тоже заволокло тяжёлыми тучами, так грозно и неприятно давящими на людей сверху. Гокудера решил перебить сильно, по его мнению, заблуждавшегося Дождя.       — Ты, верно, просто по-чёрному шутишь. Нет здесь ни уюта, ни добра, ни тепла. Ничего нет. А взгляни, каков хозяин? — Базиль поднял свои ярко-голубые глаза на него. — Ты посмотри: я не рад тебя видеть, встречаю неохотно, курю при тебе, хотя ты и терпеть сигаретный дым не можешь, не угощаю тебя ничем и не радую. Так какого чёрта ты всё-таки приходишь ко мне? Каждый раз, зная, что этот поход вовсе не обратиться для тебя в плюс, а может, скорее даже в минус… Так зачем?       Хаято выдохнул, приостановив свой быстрый и колкий поток слов, и понял одно: он сказал многое, если не всё, что давно держал в себе. И вопрос тот самый, что он начал было говорить, да забыл потом, вновь всплыл в его голове. Эти слова, прекрасно понимал Гокудера, могли ранить парня весьма сильно. Однако пепельноволосый не жалел об этом нисколько; правда, отчего-то в душе ему сейчас вовсе не хотелось видеть расстроенное лицо Базиля и его расшатавшуюся веру хоть в этот дом. Но парень, на удивление подрывника, не изменился в лице, лишь натянув на себя какую-то жалкую пародию улыбки, растянув иссохшиеся губы в разные стороны.       — Ты не рад меня видеть, хотя и ждёшь. Просто для того, чтобы убедиться — ты не один такой. Ты встречаешь меня с напущенной неохотой лишь потому, что пытаешься доказать мне свой статус устрашающей Правой руки. Ты куришь и сам себе придумываешь басни про то, что мне не нравится дым. Ты, наконец, не радуешь меня хотя бы потому, что у самого-то… не лучше. Ты видишь во мне такого же несчастного, как и ты сам. Вот и вся разгадка.       Хаято, всё это время слушавший речь, даже приоткрыл рот от удивления, за что и поплатился упавшей недокуренной сигаретой. В каждом его слове он находил себя и со злостью понимал — Базиль его просто-напросто раскусил. Откуда и как узнал за такое короткое время эту хорошо скрываемую тайну, он и сам не мог понять, но все эти факты были до боли правдивы. Никто так до этого Хранителя Дождя не проникал в самые потаенные уголки его души. Да и кому он сам позволял? Разве только чуть-чуть Джудайме. Гокудера чувствовал себя в чём-то действительно уличённым — хотелось зарыться головой в землю и не показываться оттуда долго, желательно всю вечность. Хотелось с пеной у рта начать спорить с парнишкой, доказывая свою правоту, хотелось, как и всегда, упрямо не поверить непреложной истине и остаться при своём ошибочном мнении, но… во всём этом, грубо говоря, не было никакого смысла. Ведь это была правда. А от неё, как известно, далеко не убежишь. Хранитель Урагана прикрыл ладошкой глаза, выказывая тем самым свою не то чтобы смущённость, а, скорее, нежелание признавать эту правду, хот это он сделал ещё задолго до того. Базиль же, ничуть не смутившись, подпёр голову руками, а в его глазах виднелись немного самодовольные отблески, что говорило только об одном — он в этой неофициальной битве одержал победу.       Однако Гокудера не чувствовал себя ущемлённым или оскорблённым, нет… Он был даже отчасти рад, что ему хоть таким способом, да раскрыли глаза. А ещё и потому, что, кажется, Хранитель Дождя стал выглядеть более… живым? слегка радостным? чуть-чуточку развеянным от постоянных тяжёлых дум и мыслей? Скорее всего, Хаято точно не знал. Тем временем Базиль взял наконец-таки холодную кружку в руки и отпил уже ставшую невкусной жидкость, даже не скривившись. Гокудера, поморщив нос за парня, подошёл к нему и выхватил кружку из рук со словами:       — Зачем ты пьёшь эту дрянь? Давай новый чай лучше сделаю! — пепельноволосый поставил её на край стола, подальше от Дождя, чтобы тот не смог до неё дотронуться. Хотя тот и не горел таким желанием сделать это. Он просто своим обыкновенным погасшим взглядом тускло-голубых глаз смотрел на Хаято прямо: вроде, что-то и хотел сказать, а с другой стороны — ничегошеньки эти глаза и не выражали. Гокудера был готов, если честно, ещё раз вытерпеть на себе такую речь, ишь бы эти глаза засияли прежним блеском, который был навсегда потерян ради «большой и чистой любви». Всё это Ураган думал не без доли сарказма; порой именно он в такие времена становился самым лучшим другом наравне с цинизмом. Хаято тяжко вздохнул, опустив голову и заглянув в глаза Базилю; а лучше бы он этого не делал — слишком не любил Ураган вот так откровенно пялиться на кого-то, но и это не было главной причиной его неприятного вздрагивания. Он просто увидел в этих глазах, в этом выражении и в этом лице все свои собственные чувства. Ровно то, что происходило на душе и у него. Отчего-то негодование проснулось вновь, как на себя, так и на юношу; но разве Гокудера мог сейчас злиться? Он был готов в любую секунду кинуть Базилю спасительную верёвку, чтобы вытянуть его из этой бездны, но вопрос был в другом: хотел ли того сам парень?.. Может, ему там и так хорошо, и… и… Да хотя с какого перепугу ему вдруг стало бы там хорошо, м? Хаято сам разозлился на себя за сей глупый ответ.       Тем временем Базиль продолжал глядеть на него безмолвно. Ураган вновь вздохнул и осторожно начал, не зная даже, что и говорить:       — Эх… И когда же ты наконец перестанешь питать бесплодные надежды на эту дурацкую любовь?..       — Тогда же, когда и ты. Начни с себя, Хаято. А я продолжу. За тобой. — И тут в глазах у парня промелькнуло нечто… живое, будто какой огонёк. И ради этой секундой роскоши Гокудера был действительно готов побороть себя — Хранитель Дождя ведь опять был прав: он действительно, всколыхнув в себе воспоминания, не мог оставить их в прошлом, изъедая ими свою душу. А таким образом и Базилю он ничем не мог помочь, лишь только посопереживать. Но никак не настроить на лучше, вселить жизнь, надежду, заставить обрести какой-то новый смысл. Хаято понял свой главный промах — думая, что не является особо главным героем в этой драме, он жутко ошибался — ему-то как раз и была предоставлена самая что ни на есть главенствующая позиция здесь. А он не хотел принимать это и значение своей роли, понять, чем он сможет помочь Дождю. Ничего не сделал. Просто также сломался.       Гокудера не знал, что сейчас ему сказать. Что пообещать, если вероятность выполнения этого будет мала. Что посоветовать, в конце концов. Но решился. Решился и выдал слегка севшим голосом:       — Тебе просто нужно найти новый смысл жизни. Новое увлечение, новых знакомых, новые приключения, новую любовь, наконец… Тогда это всё быстро должно стереться из памяти, — пепельноволосый, совсем уже не понимая себя, отодвинул прядку оливковых волос Базиля с его лица. Пальцы его коснулись шероховатой кожи, которая была нещадно обветрена на многочасовых сложных заданиях в тяжких условиях. Тот неопределённо хмыкнул, а потом сказал:       — Стань им, Хаято.       — Кем?       — Смыслом жизни, — чуть тише проговорил Хранитель Дождя.       — С ума сошёл!.. — начал было кипятиться Гокудера, хотя прекрасно понимал, насколько это было наигранно.       — Будь моим всем: увлечением, знакомым, приключением и любовью. Пожалуйста! Ты же знаешь, мне больше не у кого просить… — парень отвёл взгляд, скорбно пытаясь найти что-то на полу. А Хаято… ровным счётом и не знал, что ответить. Какую ересь нёс этот бедолага опять? Как поступить в таком случае? Он быстро отошёл к окну, вновь нервно достав сигарету и закурив. «Стать чьим-то смыслом жизни… Забавно», — думал Ураган, пустив дымовое колечко — и такому он уже успел научиться за всё время своего увлечения этой вредной привычкой. «Это ведь сложно? Много ответственности, времени, сил уйдёт на это… на что оно мне? Даже ради него — это слишком». У парня в голове витали самые противоречивые мысли, определённого ответа его мозг усердно не выдавал, а время поджимало — он ощущал на себе даже спиной вопрошающий взгляд Базиля. Гокудера стал закуривать ещё быстрее и нервознее, будто бы пытаясь в этом ядовитом дыму найти долгожданный ответ. Но его не было. Собственно, как и времени.       Наконец он резко развернулся. Парень уже был рядом с ним, видимо, быстро встав со стула; Хранитель Дождя хоть и подрос за последнее время, но всё равно был ниже ростом «Правой руки» Джудайме. Базиль был настолько близко, что можно было даже различить его тихое равномерное дыхание. Взгляд Дождя вопрошал как никогда: так да или нет? Хаято пришлось ответить:       — Я не знаю, правда… Но… если ты сможешь найти ответ во мне самом, я поступлю ровно так, как и должен буду. Твоя очередь делать выбор, Базиль.       Некоторое время юноша упорно вглядывался в лицо подрывника, силясь найти что-то. Он смешно морщил лоб, брови, усиленно пыхтел, со всей серьёзностью подойдя к делу. После нескольких минут молчания раздался его голос:       — Я решил, Хаято. И ты, верно, догадываешься о моём выборе… — бросив неоднозначный взгляд в сторону Хранителя Урагана, Базиль развернулся и медленно направился к выходу из кухни. А Гокудера прекрасно понял этот взгляд. Как нельзя лучше. И улыбнулся. И тоже развернулся к окну, взглянув на белый «ковёр» рядом с домом. Хоть парнишка и уходил, он знал — тот ещё вернётся. Ведь у них появилась надежда. А вот в чём она заключалась, знали только они вдвоём. Пускай это была небольшая, но тайна. Только вот теперь всё должно было пойти куда лучше. Пусть и не так быстро, зато стабильно. А этой искорки надежды им вполне хватит для создания настоящего пламени, который и зовётся — счастливая жизнь. А этот айсберг, так сломивший их на полпути, они теперь преодолеют — это точно. Ведь главное — они вместе, а остальное не так уж и важно.