Вместе, навсегда

      Хюррем Султан с улыбкой на лице вышла из покоев Сулеймана. Она прошла мимо полуоткрытой двери кабинета великого визиря, остановилась, вернулась обратно и заглянула через дверь, нет ли кого. Никого не увидев, Хасеки чуть удивилась, ведь враги паши могли запросто зайти, подкинуть что-нибудь, или найти важные документы, которые она перевернула бы так, чтобы мигом уничтожить его.       Оглядев кабинет, она подошла к письменному столу. На нем, освещаемый тусклым светом свечей, лежал ежедневник паши, в которой он записывал все свои мысли, относящиеся к укреплению государства. Хюррем взяла его, однако ее внимание привлекла другая в такой же обертке, только чуть тоньше, тетрадь. Она положила ежедневник и взяла тетрадь. Почитав первые строки султанша поняла, что это его личный дневник. «Какой же ты рассеянный, паша, в таких серьезных вещах». Сразу перейдя к последним страницам, она с ухмылкой начала читать.       «Сегодня она, как и всегда, была великолепна. Я не знаю, почему меня тянет к ней. С каждым днем, на протяжении стольких лет я думаю о ней все больше и больше, если такое возможно. Я пытаюсь не делать этого, пытаюсь забыть, но ничего не выходит. Этот идеал женщины всегда останется во всех сердцах, кто-то преклоняясь, кто-то завидуя, кто- то желая смерти всем своим существом. Но она всем запомнится. Мое небо, солнце, свет души, прирожденная султанша, луноликая красавица, горделивая мать с превосходным умом, обольстительница, звезда на небе, на которую я всегда смотрю и которая всегда мне светит»...       «Надо же, оказывается паша у нас большой романтик, как же он любит Хатидже султан, но только почему-то изменил. Губит сам себя, мне и помогать особо не надо», - подумала Хюррем, поджав губы в усмешке и принялась дочитывать страницу:       «В ней моя жизнь, и в ней же моя гибель. Весь мир она. Вся жизнь она. Пусть мы враги друг другу, но она моя».       Внезапно Хюррем подняла голову: «Враги? О чем он. Это точно не относится к Хатидже султан, ни даже к Нигяр, может у него ещё кто-то есть, а может…». Хюррем судорожно начала перелистывать страницы. Но долго не пришлось искать, она заметила свое имя почти сразу на начальных страницах.       «Судьба есть. Я убеждаюсь в этом каждый день, но по-настоящему я понял, что это такое только когда она возникла в моей жизни. Хюррем. Настоящая бунтарка, дерзкая и гордая, будто не рабыня, а повелительница, хрупкая, как голубь, нежная как роза и в то же время и колючая как она, улыбчивая и веселая, и в то же время жесткая, когда стремится к своей цели. И, как бы не хотели ее унизить, сколько бы подножек ей не ставили она все равно поднималась: с еще большей гордостью, дерзостью, силой и жестокостью, но с единственной опорой, которую сама же и создала своим неукротимым характером. С борьбы с нею и началась моя жизнь».       Султанша внезапно остановилась, ей тяжело было читать дальше. Не могла понять эти его чувства на листах тетради. Она открыла еще одну страницу.       «Гордость... Если это чувство возьмет верх, то сердце может навсегда стать черствым, холодным и потерять то самое нужное, желанное в этой жизни, так и не узнав о чувствах другой стороны. Но если переступить через нее, много ли ты обретешь? Несомненно, что-то, но ведь обретешь… Но. Нет, я никогда не расскажу ей. Она не должна об этом знать. Чувства должны умереть со мной. Я не хочу, чтоб она встала перед выбором. Это же не будет гордостью, если я не расскажу правды, и дальше буду жить как и раньше. Но, если скажу, она может воспользоваться этим, с каждым днем причиняя мне все больше и больше боли, я стану уязвим. Но как бы хотелось, чтоб между нами не было таких враждебных отношений. Ведь я никогда не хотел ей зла, выгораживал и помогал как мог, хоть и так, чтобы моего участия в этом не было заметно…».       Не дочитав, Хюррем замерла от хлопнувшей двери, и медленно повернулась, закрыв дневник, мысленно представляя, что сейчас может произойти.        20-минутами ранее...        Узнав от стражника о том, что во дворец кто-то хотел проникнуть, Ибрагим вскочил с места и быстрыми шагами пошел вслед за стражником, забыв закрыть дверь.       – Кто и с какой целью тебя послал? – сквозь зубы прошипел паша, взяв за горло проникшего во дворец чужака, лежавшего сейчас на холодном полу мрачных тюрем, привязанного цепями.       Тот попытался улыбнуться и с натугой сказал:       – Никто. Я пришел лишь, чтоб убить тебя, неверный.       Из-за этих слов Ибрагим пришел в еще большую ярость. Народ до сих пор его ни принял, ни начал бояться настолько, насколько он желал.       Он хотел сам пытать его, выдавить из него, кто его послал, ожидал услышать про Рустема агу, как вдруг остановился. Его глаза еще больше расширились. Он вспомнил про незакрытую дверь своего кабинета. Кинув стражникам, чтоб те им занялись, он также быстрыми шагами, чуть ли не бегая, пошел обратно. И какого его было удивление, когда быстро войдя в комнату, закрыв дверь кабинета и, повернувшись, он увидел ее, стоящую около его письменного стола и читавшую его личный дневник.       Удивление сменилось гневом, когда она с удивленно-провинившимся выражением лица повернулась к нему. За несколько шагов преодолев расстояние между ними, Ибрагим с горящими от гнева глазами схватил султаншу за горло.       – Отпусти, – обеими руками отдирая его руку и от боли говорила Хюррем, – Ибрагим.       Зная, что он сейчас правильно поступает, она опустила свои руки, и, морща лицо от боли, печально глядела на него. Ибрагим ослабил хватку, наконец, отпустил горло, попятился чуть назад и опустил голову, чувствуя вину. Хюррем потерла горло, и, немного времени погодя, также опустив взгляд, подойдя к нему… обняла. Ибрагим стоял в оцепенении. Эта женщина никогда не перестанет его удивлять. Затем он робко, а потом уже сильнее обнял и её:       – Прости меня, – прошептал он.       – Почему? Почему ты молчал? – Хасеки как никогда стало тяжело на душе. Она думала об их жизнях, о том, сколько всего упустили...и было больно, ведь когда-то она гневом и злостью попыталась уничтожить всю дружественность, испытываемую к паргалы.       – А как ты думаешь? И это ничего бы не изменило, - еще крепче обняв ее, сказал он.       Так они стояли около пяти минут. Хюррем нехотя отстранилась от него.       – Мы должны вести себя как раньше. Я много чего сделала, чтобы уничтожить тебя. Но, – предложения удавались с трудом, ведь было так непривычно и так опасно, – я не хочу тебя потерять, если нас кто-либо увидит.       – Меня потерять? Мы оба потеряем головы, – не вовремя, по привычке, вставил паша, печально улыбнувшись.       Она посмотрела ему в глаза. Затем обратно вернулась к столику и взяла его дневник.       – Я уничтожу его сама.       Она собралась уходить, как Ибрагим остановил её.       – Прошло столько лет с тех пор, как ты появилась здесь. Я не могу рассказать всего, но я хочу, чтобы ты знала. Я всегда тебя любил. Пусть и скрыто, пусть и пытался тебя уничтожить, пусть и ненавидел. Но в глубине души я всегда понимал свое истинное отношение к тебе, и ничего не смог с этим поделать, как бы не старался убежать от этих чувств. Скоро тебе все равно придется уехать в санджак, и я знаю, ты меня забудешь, устранение меня может отойти на много планов дальше, но я хочу, чтобы ты знала, я всегда буду с тобой.       – Я никогда тебя не забуду, – нежно улыбнувшись, Хасеки взялась за ручку двери, чтобы выйти, как паргалы вновь остановил ее.       – Хюррем, – Ибрагим немного замялся, подбирая подходящие слова. - Твое объятие... значит ли это, что, хотя бы на минуту за всё то время, что мы знаем друг друга, ты чувствовала ко мне что-нибудь другое, чем ненависть? Или ты уже знаешь, что мой конец близок, – на этих словах чуть усмехнулся паша.       Султанша опустила глаза. Ее мысли начали путаться. «А вдруг это ещё одна ловушка. Ибрагим не в первый раз так искренне играет. Зачем он это спросил? Не важно, отвечу также честно. Всё-таки об этом будет знать только он, ведь Ибрагим не из тех, кто предаст».       – Наши чувства всегда были взаимны. И ненависть и любовь.       Хюррем вышла. Но как же ее тянуло пойти обратно. Она столько всего должна спросить, узнать. Но этим вечером она знала точно одно, что не сможет уснуть.       Не выведав у своего невыдавшегося убийцы ничего, кроме как нескончаемой ненависти, Ибрагим поехал домой, где его встретила любящая жена. Конечно, он любил ее, но это было другое, притом после всего, что он услышал в первые годы их совместной жизни от Хатидже, он отстранился от нее, пусть и старался не показывать этого. Но в этот вечер, не взирая ни на что, Ибрагим был искренне счастлив и впервые за столько лет спокоен. Он долго не мог заставить себя перестать улыбаться, и также как и Хюррем, заснул только под утро.       Следующим вечером султан пожелал, чтобы Ибрагим приехал во дворец и остался. Чувствуя нехорошее, Хатидже пыталась уговорить мужа не ехать, но противиться Падишаху не мог ни Ибрагим, ни сама сестра повелителя.       Султан и великий визирь ужинали, когда Хюррем пришла к Сулейману по его указанию. Вечер проходил напряженно. Ибрагим и Хюррем обменялись лишь несколькими обыденными фразами и вопросами. Взгляд Сулеймана, с которой он с улыбкой посматривал и на нее, и на паргалы, и его несговорчивость тяготили Хюррем. Её опаска не была напрасной, она заметила, что когда паша повернул голову к тарелке с едой, взгляд Сулеймана переменился от улыбчивого к до невозможности ненавистному, по отношению к другу.       Через некоторое время султанша ушла, сославшись на небольшую головную боль. Ей нужно было обдумать увиденное и постараться зайти к Ибрагиму и поговорить об этом.       Находясь в своих покоях, Ибрагим вспоминал вчерашнее. Он взял скрипку и вышел на балкон. На балконе бывших покоев своей жены он увидел Хюррем, величественно стоявшую и смотревшую вдаль. Она подняла голову и увидела его. Он склонил голову в знак приветствия и начал играть. Мелодия, которая всегда захватывала душу, прозвучала в воздухе…       Сулейман с тяжелым сердцем сидел на кровати у себя в покоях, и, немного погодя, услышав чудесную игру, которой он всю жизнь восхищался, также вышел на балкон. Хюррем, смотревшая на Ибрагима, сразу же отбежала внутрь увидев его. Ее сердце бешено колотилось, хотя она и знала, что Сулейман ее не увидел…       В ту ночь ей так и не удалось пробраться к Ибрагиму.       Рано утром, до того, как взошло солнце, растревожив всех Сюмбюль ага просил будить султаншу. Проснувшись, она узнала, что великий визирь был задушен в собственных покоях четырьмя палачами. Приказ отдан султаном.       Жизнь, казалось, потеряла весь смысл. Она сидела в покоях с безразличным, равнодушным видом. Все от нее ожидали ликования, празднования, или даже наигранного сочувствия, но не как не безразличия. А она держалась. Каждый день держалась до вечеров, чтобы тихо взяв его дневник вновь и вновь вчитываться в него, находя ответы на возникшие совсем недавно вопросы, а затем, вспоминать его, их перепалки в любом уголке столицы, почти все время, когда они встречались лицом к лицу. Она не ожидала такого, ведь совсем недавно Сулейман был так дружелюбен, что она думала, что проиграла эту войну, и уже никогда не сможет разрушить дружбу, но оказалось, Сулейман лишь прощался с другом, и она знала, что душа его терзалась не меньше, чем её.       Ей оставалось жить ради той цели, которую они стали бы строить вместе с Ибрагимом, будь он сейчас жив. Ведь скажи он все раньше, дай он лишь намек, она понимала, вместе два грозных ума добились бы большего, чем по отдельности, а может, добились бы даже и времени, и Ибрагим не погиб так скоро, а умер бы, как всегда и мечтал – на поле боя. Но такова судьба, и её никто не в силах изменить, кроме Всевышнего.…       Через неделю, когда Сулейман вместе с Хатидже поедут в Эдирне, она найдет его могилу и будет приходить каждый раз, когда представится возможность.       «Я всегда буду с тобой», - эти слова уже никогда не покинут ее мыслей, и она будет падать и подниматься, но достигать своих целей, ведь он всегда будет с ней, вместе... навсегда