Десять лет спустя.
Молодая девушка с необычно-светлыми, пепельными волосами и коробом лекаря за спиной неспешно шла по дороге из Токио в Киото. Иногда она останавливалась в окрестных деревнях или городах, помогая страждущим, но после – неизменно продолжала свой путь. Казалось, она что-то постоянно ищет. Что-то или кого-то, и именно эта жажда, отыскать, вела её по стране. Время от времени, она расспрашивала стариков о смутных временах, собирая самомалейшие упоминания о боевых действиях и участии в них хороших мечников. Была мила и вежлива, без кокетства или притворства. Будто ей и вправду интересны эти байки. Шаг за шагом, всё больше приближаясь к Киото. Вздохнув, она поправила лямки короба, давящего на спину, и посмотрела в яркое, без единого облачка, пронзительно-синее небо. Судя по солнцу – время уже за полдень, следовало бы остановиться и перекусить, но ей хотелось поскорее добраться до следующей деревеньки. Хотя бы до темноты. Деревянные гэта бодро стучали по утоптанной до состояния камня земле. Неброское и недорогое, но удобное льняное кимоно запылилось у подола. Видимо, она долго уже шла. Вновь глянув в небо и утерев выступивший на лбу пот рукавом, девушка все же решила остановиться. Она вот уже второй день как покинула Кувану и почти вплотную подобралась к Киото. Может, не стоило так спешить?.. Тем более, что и запас трав немного иссяк, стоило бы пополнить. А здесь такая удобная возможность. Кивнув, словно она уже приняла решение, сошла с дороги на обочину и остановилась, снимая короб с лекарствами и дорожными мелочами. Достав несколько онигири, которые ей ещё вчера дала добросердная старушка в обмен на мазь от болей в суставах, задумчиво откусила кусочек, медленно пережевывая пищу и размышляя. Все те истории, что ей рассказывали эти люди, все ниточки – они вели именно в Киото и его окрестности. Порой, она даже возвращалась, уточняла. Ловила малейшие намеки и слухи. И всё больше убеждалась, что её цель находится именно здесь. Оставалось только отыскать. И тогда… сможет отомстить. Впрочем, вскоре с передышкой было покончено. Девушка поднялась, отряхнув кимоно от крошек и меленьких стебельков травы, и вновь нацепила короб за спину, всё же решив посетить лес. Кто знает, может ей повезет найти корень женьшеня или софору до темноты. В любом случае, в лесу она не пропадет. Идти по бездорожью оказалось на порядок труднее. Да и постоянно приходилось задерживаться, внимательно осматривая округу, отыскивая необходимое. Незаметно, она забиралась всё дальше и дальше в тенистый хвойный лес, выше и выше в горы, когда услышала шум водопада. И обрадовалась. На берегах рек часто удавалось найти горькушу или васаби. Радуясь находке, она совершенно забыла об осторожности, стараясь выбраться на берег как можно быстрее. И совершила ошибку, перебираясь на звериную тропку, ведущую, видимо, к водопою… Капкан, умело замаскированный дерном, сомкнулся гораздо выше лодыжки, впиваясь зубьями в икру, стискивая кость. Вскрикнув от пронзившей ногу боли, девушка упала, роняя собранные травы и коренья, прикрывая лицо и саднив руки до крови, пачкая кимоно грязью. Вроде бы крепкая лямка короба оборвалась, и тот, соскользнув со спины, ударился оземь, открываясь, рассыпая содержимое по тропинке. Боль была столь нестерпима, что она потеряла сознание…***
Ночь в горах наступает внезапно и быстро. Вот-вот ещё золотило солнце верхушки деревьев, вот-вот ещё вели ежедневную перебранку птицы и шуршал в кустах барсук. Вот-вот ещё шла куда-то по своим делам полосатая свинка с выводком поросят. И тут же – сумерки. Как будто кто накрыл лес тёмной чашкой, покрытой синей глазурью с серебристыми искорками-звездами. И вместе с сумерками окутывает горы дымкой белый туман, густой, похожий на разлитое небрежной хозяйкой молоко. Забирается влажными липкими пальцами под одежду, оседает на волосах и лице. Именно вечерний, зябкий туман привел её в чувство. Как только девушка открыла глаза – левую ногу тут же сковало острой болью, которую она не ощущала в благословенном забвении. Но. Делать нечего – следовало хоть как-то выбраться из капкана и дойти до реки, пока ночные хищники не вышли на охоту. Она слышала, что в горах до сих пор водились не только волки, лисы или барсуки, но и куда более опасные тигры. Вряд ли она сможет в таком состоянии добраться до чьего бы то ни было жилья или убежать . Но для того, чтоб уйти, сначала необходимо было избавиться от капкана. Глаза уже привыкли к темноте, и она осмотрелась. Неподалеку, как раз рукой дотянуться можно было, лежала крепкая ветка. Если бы только вставить её меж зубьев да нажать! Вытолкнув сквозь зубы воздух, девушка перевернулась на бок, стараясь дотянуться до вожделенного шанса на спасение. До бедра снова стрельнуло болью, и она замерла, пережидая вспышку. Вот, ещё чуть-чуть. Ещё совсем немного! Кончиками пальцев она зацепила сук, подтягивая его к себе и кидая взгляд на зажатую в смертоносные тиски конечность. Сможет ли она достаточно залечить рану, чтоб не хромать всю жизнь? Сможет ли вообще выжить? Сможет. Должна. Резко выдохнув, она рывком поднялась, садясь и снова замирая. Каждое движение, так или иначе, тревожило рану, ей казалось, что зубья капкана впиваются всё сильнее, глубже в её тело. А значит, медлить было нельзя. Втиснув ветку в зазор – нажала на образовавшийся рычаг. Медленно, гран за граном ловушка поддавалась напору, открываясь. Ещё немного – и можно будет выдернуть ногу. Гнев на себя, за то, что попалась так глупо, пока помогал ей справиться с поставленной задачей. Гнев и упрямство. Готово! Она резко дернула ногу в сторону, все же не удержав крик, оставляя в капкане кусочки кожи и плоти. И новый обморок стал для неё спасением. Ей грезилось, что её укачивают волны. Совсем как тогда, в детстве, когда старый рыбак вез их с братом по реке. Только не было того, монотонного плеска, с которым вода билась о борт лодочки. Взамен она услышала шаги. И шорох листвы. И тепло чьих-то рук, с легкостью удерживающих её на весу. - Нии-сан… - в полузабытии прошептала. Ведь кто ещё мог её спасти?..***
Солнечный луч грел щеку, и она попыталась перевернуться на бок, чтоб свет не мешал спать. А затем – ощутила, как икру кольнуло тяжелой, тянущей болью. Но не резкой, а скорее приглушенной, как спящий хищный зверь. И как-то резко проснулась, открывая глаза. Окружающая обстановка отчего-то оказалась размытой, словно подернутой дымкой. И девушка зажмурилась и открыла глаза снова, окидывая прояснившимся взглядом помещение, в котором волею ками оказалась. Дощатый потолок, на стенах – полки, сплошь заставленные глиняной посудой, коробочкам, коробками и прочей дребеденью. Ровный, земляной пол, очаг посреди комнаты. Небольшое возвышение, на котором лежала она, укрытая покрывалом. Баночки-скляночки, стоящие у изголовья. Мутило и хотелось пить. Интересно, кто же её всё-таки спас? Впрочем, ответ на этот вопрос она получила очень быстро. Высокий черноволосый мужчина откинул занавеску, заменяющею ему дверь, и вошел. На плечах у него был белый плащ, тяжелый даже на вид, а в руках – её короб и вакидзаси. - Вижу, ты уже очнулась. Звучный, сильный голос, пристальный, изучающий взгляд. Девушка вдруг испытала желание накрыться покрывалом, чтоб хотя бы ненадолго сбежать от него. - Я благодарю вас за спасение, уважаемый господин, - щеки её чуть порозовели, когда она поняла, что из одежды на ней лишь нагадзюбан. - Тебе стоило смотреть под ноги, глупая женщина, - язвительно заметил «радушный» хозяин. – Тогда мне не пришлось бы тебя спасать. Твое имя? – поинтересовался, словно для проформы. - Аой-но Юки… - почти прошептала, не зная, куда подеваться от смущения. Взгляд спасителя, казалось, обжигал, и она не осмеливалась задать встречного вопроса. - Странное имя. Больше на прозвище какое-то похоже, - хмыкнул. – Ладно. Раз уж ты попалась в мой капкан, то можешь оставаться тут, пока не заживет твоя нога, - поставив короб у выхода, он подошел к очагу, подбрасывая несколько поленьев. А потом, прищурившись, назвался: - Сейджуро Хико, - и перевел взгляд на разгорающееся пламя, пошевелив угли кочергой. Юки замерла. И как-то недоверчиво посмотрела в его сторону. Словно не ожидала именно этого имени. Но быстро взяла себя в руки и разжала судорожно стиснувшиеся на покрывале пальцы. - Благодарю вас, уважаемый господин, - негромко произнесла. – Вы очень щедры. - Хико. И на «ты». Здесь нет «господ», - резковато обрубил. Словно ему было неприятно, когда его называли господином. Девушка не ответила, и тринадцатый мастер Хитэн Мицурюги Рю покосился в её сторону. И едва заметно ухмыльнулся. Нежданная гостья снова спала. Неудивительно. Вчера, когда он отправился проверять капканы – не попалось ли чего, то был крайне удивлен, обнаружив такую добычу. Впрочем, как и тем, что «добыча» сумела сама выбраться из западни. И отчего-то ему казалось, что он преподнесет ему ещё не один сюрприз. А пока – пусть отдыхает. Юки не спала. Просто не хотела лишних расспросов по поводу своей реакции. А тут – удобное оправдание. Рана, боль, слабость от кровопотери. Почему бы и не воспользоваться моментом? Уж что-что, а притворяться спящей она научилась давно. Десять лет. Десять лет она искала этого человека. Десять лет шла к тому, чтоб его убить. А теперь… он спас жизнь ей. Хотя, если бы знал о её намерении отомстить – наверняка оставил бы там, на тропе. Она не смогла бы отбиться от хищников и не смогла бы убежать. Верная смерть. Или же она не смогла бы достаточно очистить рану и та загнила бы. А судя по тому, что ногу охватывала плотная повязка – лекарское дело убийца знал не хуже неё. Она была обязана ему жизнью. Было бы крайней степенью неблагодарности за спасение отплатить ядом. И все же… он убил Наоки. Он должен был умереть. И он умрет. Обязательно умрет. Но не сейчас. Тогда, когда она сможет уйти. И она дарует ему легкую смерть. Безболезненную… Но для начала - попытается разобраться. Приняв решение, Юки позволила себе уснуть. А ближе к ночи у неё началась лихорадка. Неизбежное явление после серьезного ранения… Убийца же неусыпно бдел. Собственноручно поил бульоном, настоянным на травах, относил до уборной и обратно, менял повязки и примочки, обтирал кожу, мыл мягкие, необычные волосы, подолгу перебирая светлые пряди. День за днем, пока она была ещё слаба, Хико не покидал своего дома надолго, иногда вслушиваясь в бессвязное бормотание девушки, в котором часто мелькало уже слышанное им «нии-сан». А однажды даже имя. «Наоки», сказала она, неожиданно сильно схватив его за руку, когда он в очередной раз менял смоченную в травяном отваре тряпицу на лбу. - Наоки… ты ведь не уйдешь, нии-сан?.. Тогда-то он и задумался снова. Где-то он уже слышал это имя. Наоки. И видел тот вакидзаси, который эта девчонка хранила за поясом. Вспомнить только бы где и когда… - Не уйду. Спи, - откликнулся, но Юки уже разжала пальцы, отпустив его запястье. А он вгляделся в её лицо. Нет, все же, сейчас не до этого. Пусть для начала хотя бы немного придет в себя. Спустя неделю его усилий лихорадка выпустила жертву из своих цепких когтей, и девушка поправилась достаточно, чтоб самостоятельно, кое-как подтягиваясь на руках, садиться на постели. Она почти всегда молчала, словно старалась беречь силы. Да и ему, в принципе, нечего было говорить. Так что далее потянулись не менее скучные дни. Время от времени Юки просила какую-нибудь мелкую работу, которую можно было выполнять сидя. Наверняка хотела таким образом отплатить за спасение. Мастер не возражал, подкидывая ей то шитьё, то травы, которые следовало разобрать, или крупы, нуждающиеся в отделении зерен от плевел. В общем, всё то, до чего не доходили руки у него самого. А ещё, то и дело ловил на себе её задумчивый взгляд. Будто она не могла в точности решить – что же ей делать.***
- У тебя есть родственники, Юки? – поинтересовался он однажды, наливая ей ароматного чаю, а себе саке. – Есть кому сообщить, что ты жива? - Нет, - безмятежно отозвалась девушка, откладывая в сторону законченное шитье. – Всех их забрала смута, уважаемый Хико. - А как же твой брат? – он поднес пиалу к губам, краем глаза наблюдая за её реакцией. – Наоки. Ты часто звала его в бреду. Её руки дрогнули, проливая несколько капель чая на пол. - Он тоже, - ответила тихо, опустив взгляд. – Давно. Десять лет назад… - Понятно. Больше этой темы ни Сейджуро, ни Юки не касались. Вновь потянулись долгие дни. Хико смастерил для начавшей кое-как вставать девушки костыль, позволив упрямице готовить пищу и хлопотать по дому. К слову, получалось у неё довольно неплохо, даже не смотря на то, что на ногу она старалась не становиться. Постепенно, мастер даже привык к тому, что в его доме присутствует женщина, что утром готовится завтрак, а вечером – ужин, что обед ему приносится к горну, в котором он обжигал готовые изделия. Привык видеть Аой-но Юки хлопочущей у очага или наливающей саке, которым и сама не брезговала. Занятная оказалась девица. Вроде спокойная, милая, как и любая в её возрасте, а нет-нет в глубине зрачков мелькнет что-то эдакое, совсем неженственное. Теперь он не удивлялся тому, что ей удалось выбраться из капкана. Совсем нет. За летом быстро наступила осень. Листья окрасились желтым, рыжим и алым, а Юки, наконец, почти перестала хромать. Только изредка было видно, что нога всё ещё доставляет ей неудобства при ходьбе. И в один из вечеров девушка сказала: - Скоро мне должно будет уйти, уважаемый Хико. Лекари есть не в каждой деревне. А я и так очень задержалась у вас, - чуть извиняющийся тон. Но в прозрачно-голубых, льдистых глазах ни капли раскаяния. Тогда он впервые подумал, что «Юки» значит не «счастье», а «снег». - Скоро зима, - спокойно возразил, разглядывая миловидное лицо. – Зимой путешествовать по стране нелегко. И твоя нога всё ещё не зажила, как следует. Оставайся. Рядом Киото. Там найдется для тебя достаточно работы. - Благодарю за предложение, уважаемый Хико, - она говорила медленно, словно тщательно подбирала каждое слово. – Но я… - Не будь глупой, женщина, - в его голосе появились нотки опасного раздражения. – Далеко ты уйдешь без трости? Да и дороги не всегда безопасны даже для мужчин. Оставайся. - Как скажет уважаемый Хико, - отозвалась она. А вечером, после сытного ужина, когда он устроился на сделанной для себя постели, пришла Юки. Тонкий нагадзюбан, накинутый ею на плечи, как и серьезный холодноватый взгляд, явственно отображал её намерения. - Если ты считаешь себя обязанной разделить со мной постель потому, что я тебе помог, то можешь возвращаться к себе, - хмыкнул Сейджуро, разглядывая ладную фигуру. - Я пришла не поэтому. Осенние ночи слишком холодны, - в уголках её глаз притаилась усмешка. Словно ей была ведома какая-то удивительная тайна. - Возьми с полки кувшин и наполни его горячей водой, женщина. Или выпей саке. И дай мне, наконец-то, поспать, - буркнул, отворачиваясь. Всем своим видом давая понять, что подобное не воспринимает. И услышал тихий смешок. - Ваша сила воли удивительна. Куда одной слабой женщине до вас, уважаемый Хико… Она, присев на постель с краешка, погладила его по плечу. - Неужели вам… тебе так трудно, Хико? – вкрадчивый, мягкий голос. Соблазняющий. Даже слишком соблазняющий для юной лекарки. Сейджуро снова покосился на девушку. Не шутит. И оружия не видно. По крайней мере там, где его можно было бы спрятать. Юки наклонила голову и светлые пряди скользнули по плечам, серебрясь в тусклых лучах луны, падающих на её лицо. Сейчас она как никто напоминала юки-онна, Снежную Госпожу. И если бы не смуглая, закаленная дорогой кожа, то можно было подумать, что он приютил они. - Я тебе в дедушки гожусь, - она подцепила покрывало тонкими пальцами за краешек, медленно потянув на себя. - Разве это имеет такое уж большое значение? – улыбка, притаившаяся в уголках её губ, стала явственней, четче. - Ты мне не жена, - выдал последний козырь. – И жениться на тебе я не намерен. - Когда и кому это мешало? – наклонилась, опираясь на мускулистую грудь мужчины, заглядывая в его глаза. И аккуратно, почти бережно коснулась его губ своими, целуя и зорко следя за реакцией. Не оттолкнул. - Глупая женщина, - хмыкнул, когда она отстранилась, подцепив пальцами Юки за подбородок. – Даже целоваться толком не умеешь. А всё туда же… - Тогда научи, - взглянула на него, лукаво прищурившись, и снова потянулась навстречу, непринужденно двинув плечами. Тонкая ткань неплотно запахнутого нагадзюбана соскользнула, обнажая светлую, пусть и загоревшую кожу. Безумие? Нет. Она не была безумной. Ни безумной, ни предательницей, как могло бы показаться. И придя к Сейджиро, преследовала определенную цель, о которой предпочитала сейчас не задумываться. Как не задумываться о тонких, прохладных губах, нежащих её шею, о чутких пальцах, вынуждающих прогибаться навстречу, терять голову от вожделения. Терпковато-металлический привкус кожи мужчины, её собственное, прерывистое дыхание. Болезненный, заглушенный поцелуем стон, когда она вдруг оказалась под ним, а он – в ней. Никакого удивления, только хищновато-властный выдох: - Юки… - и медленные, плавные движения, явно сдерживаясь. Позволяющие девушке привыкнуть, освоиться. Получить удовольствие от собственного опрометчивого поступка. Постепенно её вздохи стали ровнее, протяжней. Постепенно она вновь стала ластиться к нему, прижимаясь, обхватывая ногами плотнее. Словно Хико был её последним оплотом, надеждой, вспыхнувшей после долгих лет забытия и жажды мести, сковавшей душу льдом. Он скользнул взглядом по беспомощно запрокинутой голове, по лицу с приоткрытыми губами и плотно сжатыми веками, по беззащитно открытой шее с бешено пульсирующей, голубоватой жилкой, и, усмехнувшись, коснулся её губами, а затем и зубами, прикусывая тонкую кожу. И чувствуя, как по её телу волной прокатилась дрожь наслаждения. Как она выгнулась, толкнулась навстречу, сжимаясь. И только после позволил получить удовольствие себе, в несколько движений достигнув финала. Шевелиться было лень. И Юки так и заснула, у него под боком, прижимаясь всем телом и устроив голову на плече. Хмыкнув, Сейджуро обнял её за плечи, закрывая глаза. Расслабляясь. - Глупая женщина, - тихо шепнул.***
Минула и осень. За нею потянулась долгая зима, наполненная заботами. Ночи теперь Аой-но Юки проводила рядом с Хико, ко взаимному удовольствию. Но… приближалась весна. И тем задумчивее и молчаливей становилась девушка, словно отдаляясь. Впрочем, работу по дому она выполняла всё так же хорошо, так что мастер не видел причин для волнения. Как и причин лезть в её душу, считая, что если захочет что-то сказать, то скажет. Размеренная рутина успокаивала, посуда – продавалась. Время от времени он спускался с горы, покупая саке или какие-либо мелочи, необходимые для дома. А весной, когда дороги высохли и стали достаточно безопасными, Юки уложила небогатые пожитки в короб и принесла ему обед, присаживаясь рядом с печью. - Я ухожу, Хико, - негромко сказала. И подивилась тяжелому взгляду, который он кинул на неё через плечо. - Если ты хочешь таким образом отомстить за брата… - Ты знал? – в её голосе скользнула нотка удивления. Скользнула и пропала, так быстро, что впору было думать, что почудилось. - Знал. С самого начала. У тебя приметный вакидзаси. Да и имя твоего брата лишь подтвердило мою догадку… - он говорил слишком спокойно. И так же спокойно ставил горшки в печь. – Он хорошо сражался. Лучше, чем те, кому начал служить. - Сначала я и вправду хотела тебя убить, - она прикрыла глаза, улыбнувшись. - Отчего передумала? У тебя было достаточно возможностей. - Потому что смертью ничего не решишь, - ответила предельно серьезно. – А убив тебя, я лишь продолжу цепь мести. Вряд ли Наоки хотел бы подобного для своей сестры. - Тогда почему ты уходишь сейчас? – закрыв тяжелую заслонку, он наконец-то повернулся к ней, скрестив руки на груди. - Смерть за смерть – плохой обмен, - она поправила лямки короба, давно исправленного и полнящегося их усилиями, как её, так и Сейджиро, разнообразными снадобьями и лекарствами. Поднялась. – Зато жизнь за смерть – вполне. - О чём ты? – чуть сдвинул брови он. Юки пожала плечами, разворачиваясь, явственно показывая, что сказала уже всё, что хотела сказать. – Может, скажешь своё настоящее имя, хотя бы? – вопрос догнал её уже у тропинки вниз. - Хотару. Сора Хотару, - не оборачиваясь, обронила. И начала спуск.***
А через полгода ему пришло письмо. Увы, посланец так и не смог сказать от кого оно. Отпустив юношу, Сейджиро развернул конверт и подобрал выпавшую, сложенную вдвое, небольшую записку. «Я назвала сына Наоки. Хотару» Перечитав послание ещё раз, он взглянул в осеннее, льдистое небо. И улыбнулся.