Вензель твой в сердце моем...

Бездна смотрит на тебя. Она смотрит на тебя постоянно. Вглядывается через каждую каплю дождя, всматривается из каждого колодца, взирает, срываясь с виска соленой каплей. Бездна знает, о чем ты думаешь. Потому что ты для нее — открытая книга. Ты пришел из тьмы, в нее и уйдешь. Ведь человек — это лишь мгновение яркой вспышки. Бездна же существует вечно. Во тьме. Глубина — шестьдесят метров. Не так уж и много, если забыть о давлении в семь атмосфер и не представлять высоту семнадцатиэтажного дома. А в подводном океанариуме «Космо» о таких мелочах и не задумаешься, ведь свет флуоресцентных ламп развеивает абсолютную мглу, которая царит где-то там, за прочными толстыми металлическими стенами новейшей, выполненной по всем современным стандартам безопасности коробки, погруженной в глубины Тихого океана. Что может случиться здесь, в суперсовременном центре технической мысли, здесь, в ловушке, соединенной с поверхностью особой системой лифтов-подъемников и барокамер? Да ничего особенного. Разве что возникнет сбой в электроснабжении. Разве что воздушная смесь перестанет поступать в узкие хромированные коридоры. Разве что кто-то запаникует, и техника безопасности будет нарушена. Разве что одно из наипрочнейших стекол, отделявших океан от веселившихся, радостных наблюдателей за подводными жителями, вдруг треснет. Но разве думаешь об этом, когда смотришь на косяки рыб, чья чешуя загадочно мерцает в свете иллюминаторов и прожекторов, или наблюдаешь за лениво плывущей по внутреннему аквариуму медузой, чье зыбкое прозрачное тело так похоже на призрачную дымку? Нет. Ты просто смотришь на мир глазами ребенка, увидевшего чудо, и не знаешь, что из тьмы, развеиваемой сотней прожекторов, на тебя смотрит она. Бездна. — Эрнеста-доно, как думаешь, они успеют? Вопрос прорезал тишину, вспоров ее, словно ржавым ножом. Тускло горящие флуоресцентные лампы мигали под потолком, отбрасывая странные тени на хромированный пол. Тени от двух фигур, сидевших у стены, поджав колени к груди. Так ведь легче дышать, когда кислорода осталось мало. — Не знаю, Базиль, — тихо ответила девушка лет девятнадцати на вопрос своего ровесника. — Но буду верить, что мы выберемся, до последнего. — Я тоже. Не тратьте кислород на разговоры: его с каждым вдохом всё меньше в этом коридоре. Одном из немногих еще незатопленных коридоров подводного океанариума «Космо». А ведь всего несколько часов назад вы двое весело смеялись, наблюдая за мечущимися в свете прожекторов рыбами, привыкшими к темноте. Прожектора двигались, направляя длинные белые лучи вслед косякам, заставляя чешую насмерть перепуганных рыб сиять, а их стройные ряды — рваться, поддаваясь хаосу. А затем что-то пошло не так, и авария, позволившая океану ворваться в металлическую коробку, сравняла наблюдателей, персонал, тех, кто поворачивал прожектора, с этими рыбами. И вода — темная, холодная, безразличная — гнала по коридорам людей, совсем как равнодушный свет обращал в бегство океанских обитателей. — Думаешь, кто-нибудь еще спасся? — в синих глазах парня, мутных и слегка расфокусированных, промелькнула надежда. — Не знаю, вполне вероятно, — улыбнулась девушка, глядя на плотно закрытые водонепроницаемые двери слева. — Если этот коридор выдержал, может, и другие пока держатся. Нам повезло, что мы оказались здесь, когда переборки начали аварийно закрываться. Может, кому-то тоже повезло оказаться в незатопленном помещении. Ложь. Это помещение не совсем «не затоплено». Если вы встанете, вода будет доходить вам до щиколоток. Вода, заливающая пол, покрытая мелкой рябью от дрожи, что то и дело проходит по телу массивной металлической конструкции под названием «Космо». И неизвестно, каков ее уровень в других отсеках. Возможно, чуть выше. А возможно, ряби там нет, потому что нет и воздуха. И тем, кто заперт там, уже не важно, прибудут ли спасатели. Они всплыли кверху брюхом, как косяки рыб, отравленные десятком химических веществ, вырвавшихся из труб во время аварии. А ведь пару часов назад эти люди смеялись над необычной окраской чешуи подводных обитателей. А ведь пару часов назад эти обитатели рвались во тьму бездны, чтобы укрыться от странного призрачного света, который их всё же манил. Всё изменилось. — Главное, чтобы спасатели сумели выяснить, где застряли люди. Электричество работает в аварийном режиме, значит, биосканеры не работают. Да и если бы работали, сейчас с «Космо» вряд ли есть возможность связаться, — речь парня была спокойной и монотонной. Успокаивающей. Налипшие на лицо потемневшие русые пряди роняли в воду прозрачные капли, добавляя новую рябь. — Можно постучать по обшивке, но мне что-то не хочется, — усмехнулась девушка, сжимая в руках старинный медальон. В ее памяти отчетливо вставала картина, отбивающая всё желание прикасаться к выглядевшим так надежно стенам, оказавшимися такими хрупкими на самом деле. Дрожь пола, мигание ламп, то вспыхивавших безумно ярко, то почти умиравших, водная масса, беспощадной лавиной мчавшаяся по коридорам, и сеть мелких трещин, ползущая по стеклу. Каждая трещинка вставала в ее памяти отдельно. Медленно, очень медленно расширялась. Кусочки бронированного, «несокрушимого» стекла словно в замедленной съемке врывались в коридор под натиском океана. Одна секунда запечатлелась в памяти, словно вечность. В мельчайших подробностях, с фотографической точностью. Просто потому, что мозг отказывался принять реальность, защищался до последнего и искал подвох… а может, и не поэтому. Человеческий разум — непонятная штука. Почти столь же непонятная, как взгляд, который неотрывно следит за мельтешащими на свету созданиями, ведомым этим самым «разумом». — Будем надеяться, они воспользуются тепловыми датчиками, — ответил Базиль, едва различимо кивнув. Двигаться в условиях нехватки кислорода — не лучшая идея. Коридор длинный, объем воздуха немал, но… не бесконечен. — Спасатели к такому привыкли, наверняка воспользуются, — улыбнулась девушка, чье имя в переводе с итальянского значило: «Боритесь со смертью». Вот только в зеленых глазах, противореча имени, мелькнула обреченность. — А уж если Ёмицу-доно будет с ними — вообще стопроцентно, — с абсолютной уверенностью в голосе добавил парень. По стенам пробежала дрожь, металл жалобно скрипнул. Словно застонал, прося пощады. Люди в консервной банке-ловушке вздрогнули вместе с ним и одновременно позвали друг друга по имени. А затем рассмеялись. Совсем не весело, немного истерично, но главное — достаточно громко, чтобы заглушить стон умиравшего океанариума. Нет, не в ушах. В сердцах. Ведь если они говорят, значит, еще живы. Это доказательство. Доказательство того, что вода еще не победила, и тишина не воцарилась в этом коридоре… И в этом коридоре тоже. Страх оказаться в тишине оказался сильнее здравого смысла, кричавшего, что кислород надо экономить. Что произойдет быстрее: стены не выдержат возникшего перепада давления, закончится в этом отсеке воздух, или на глубину семнадцатиэтажного дома опустятся спасатели? Кто победит: океан или люди? Смешной вопрос. Потому что при любом исходе победит время. Ведь именно оно решает, какой вариант ответа будет верным. — Да, шеф уж точно проследил бы, чтобы спасательная операция оказалась максимально эффективной, — согласилась Эрнеста и перевела взгляд на медальон. Скрытая желтым металлом фотография запечатлела солнечный день, шумевшие листвой клены, бежавшие по небу кучевые облака, брюнетку шестнадцати лет, обнимавшего ее, как сестру, голубоглазого парня того же возраста и крепкого рослого мужчину с ослепительной улыбкой. Мужчина — короткостриженный, смуглый, в майке и видавших виды джинсах — стоял за подростками, положив ладони им на плечи. Базиль радостно улыбался, глядя в объектив, и синие глаза лучились счастьем. Эрнеста слегка косилась на него, и вряд ли кто-то бы понял, что ее улыбка предназначалась не фотографу и даже не вспышке, вылетевшей из его орудия промысла. Разве что Ёмицу, тот самый мужчина, мог догадаться, ведь его взгляд был направлен не в объектив, а на подчиненных, которые были для него как дети. И этот взгляд — лукавый, снисходительно-понимающий и немного потерянный — говорил о том, что мужчина знал. Вот только говорить ничего не собирался… — Он придет за нами, — уверенно произнес Базиль, а Эрнеста улыбнулась вновь. «Не придет», — говорили ее глаза, застывшие на желтом металле, покрытом трещинками. Почти как то самое стекло, которое совсем недавно разлетелось на миллион осколков в паре десятков метров от нее. Пара десятков метров? Погодите, откуда же тогда воспоминание о трещинах?.. Бездна бы улыбнулась в ответ на этот вопрос, прошептав, что человек не знает и сотой части своих возможностей, равно как не знает он пределов своей фантазии. Вот только океан никогда не ответит людям. Потому что ему, в отличие от них, нравится тишина. — Хорошо, что только мы с тобой из всех сотрудников CEDEF на эту экскурсию согласились, — тихо сказала девушка, не желая отвечать на слишком оптимистичное заявление друга. Вот только друга ли?.. Базиль нахмурился и посмотрел на нее. Он понимал. Но не хотел принимать. И насыщенный углекислым газом воздух поглотил слова, запрещавшие отчаиваться. Налагавшие вето на право смотреть в глаза реальности. — Если человек думает о плохом, оно непременно произойдет, Эрнеста-доно. Ты это знаешь: ты меня этому учила. Давай верить в наших друзей и ждать. Они придут. Надо только верить и не сдаваться. Пока мы не сдались, шансы есть. Тонкие потрескавшиеся губы искривила усмешка. Она три года боролась за неосуществимую мечту, надеялась, что чувства станут взаимными, не хотела принимать очевидное. Но этим утром, когда к ним, смотревшим на еще живых рыб, подошел фотограф «Космо» и предложил Базилю сделать фото его и его «девушки», прозвучал ответ: «Что Вы, она мне как сестра!» И утверждение о том, что беды притягивают лишь дурные мысли, подверглось сомнению. Потому что она всегда надеялась и никогда не сдавалась. Бессмысленно. Эрнеста молчала, думая о том, что Ёмицу сейчас в Италии и не успеет примчаться даже на океанское побережье, не то, что спуститься на шестьдесят метров под воду. Размышляла о том, что спасателей надо сначала организовать, проинструктировать, ознакомить с планировкой «Космо» и лишь затем доставить на катерах, оснащенных специальным оборудованием, к месту погружения. Вспоминала, как проходят спасательные операции и что водолазы делают в первую очередь: ищут живых, затем пытаются связаться с ними и, наконец, начинают операцию по спасению, но на всё это нужно время. А еще она пыталась рассчитать, как скоро в этом коридоре иссякнет кислород. — Знаешь, если мы не будем верить, они не успеют. Самое главное, чему ты научила меня за эти три года, Эрнеста-доно, — никогда нельзя опускать руки. И хотя ты аналитик, а не полевой сотрудник CEDEF, ты всегда была решительнее многих из нас. Не сдавайся. Девушка закрыла глаза. Легкие отчаянно старались не делать глубоких вдохов. Пальцы слегка дрожали. Ёмицу не приедет. Водолазы не успеют. Воздух закончится минут через двадцать. А верить надо не в чудо, а в самого себя. Резко распахнув глаза, Эрнеста улыбнулась и открыла медальон. Три веселых улыбки подарили тишине почти пустого коридора немного радости. Небо, недостижимое на этой глубине, даровало подводной братской могиле частичку жизни. А три пары глаз пристально всматривались в еще живых пленников консервной банки, которую методично и скрупулезно пыталось раздавить давление в семь атмосфер. — Базиль, сделай мне одолжение, — четко, уверенно, без колебаний. — Какое? — удивление, сдобренное непониманием и подозрением. Кислородное голодание ведь не вызвало помутнение рассудка? Паника не взяла верх над разумом?.. — Прекрати добавлять к моему имени суффикс «доно», — с усмешкой ответила девушка шестнадцатилетнему Базилю, застывшему на фотографии. Тогда на подобную просьбу он ответил отказом, сказав, что только по имени обращаться невежливо. Теперь, спустя три года, просьба прозвучала вновь. — Хорошо, — несколько неуверенно ответил парень, не отводя взгляд от подруги. Коллеги. Почти сестры. Легкие вдохнули чуть больше спасительного кислорода, чем следовало, сердце слишком сильно ударило по ребрам, а душа уничтожила обреченность, не дававшую двигаться вперед. Последний раз посмотрев в глаза еще счастливому шестнадцатилетнему Базилю, девушка захлопнула медальон. Захлопнула дверь в свое прошлое. — Мы выберемся, — уверенно сказала она, глядя на кодовый замок, запиравший водонепроницаемую дверь. — Знаешь, я всегда говорила, что не надо думать о плохом, тогда оно не притянется. Но, Базиль, я никогда не говорила, что мысли о хорошем притянут удачу. Потому что удачу свою человек куёт сам. Иначе беды просто заполнят пустоту бездействия. — Ты о чем? — парень побледнел, напряженно всматриваясь в родные зеленые глаза лучшей подруги. — Они не успеют, и ты это знаешь, — Эрнеста осматривала коридор, не пытаясь подняться. Голос ее был спокоен и не оставлял сомнений в разуме оратора. Вот только слова заставили ладони парня, сидевшего в ледяной воде, вспотеть. — Кислород закончится раньше, чем спасатели доберутся до нас. Если мы просто будем ждать, через пятнадцать минут не сможем даже подняться на ноги, а еще через пять — задохнемся. — Если мы откроем двери, нас затопит! — он не верил, что девушка сошла с ума, но ее размышления свидетельствовали именно об этом. На первый взгляд… — А теперь послушай меня, — в ее голосе зазвенел металл, и впервые с момента, как водонепроницаемые двери остановили бушующий поток воды, Эрнеста посмотрела парню в глаза. И он понял, что она мыслит абсолютно здраво. Просто увидел в зеленой бесконечности нечто, чего не видел никогда. — В соседнем отсеке вода пробила стекло. Оно расположено в пяти метрах от этой двери. Тот отсек полностью затоплен. Даже будь у нас кислород, долго бы мы не продержались: давление в отсеках изменилось, и теперь давление снаружи больше, чем внутри океанариума. Его расплющит рано или поздно. Посмотри наверх — прямо над нами в потолке углубление. Задраенный люк, непонятно куда ведущий. Мы с тобой не смогли его открыть, но это и не важно: главное, он достаточно глубокий. Полкорпуса туда помещаются «на ура», и если до того, как вода ворвется в этот коридор, мы успеем подняться к люку по этой лестнице, — девушка кивнула на неприметные скобы, впаянные в стену, — то у нас будет шанс. Велика вероятность образования воздушного мешка, но я не об этом сейчас. Вода заполнит коридор, но нас не смоет, и мы останемся в сознании. Метр до двери, пять до окна по горизонтали. Шестьдесят по вертикали при давлении в семь атмосфер. Я знаю, ты сегодня не брал коробочку, и дельфин нам не поможет, — девушка подбадривающе улыбнулась, а в глазах Базиля застыло чувство вины, — но всё же шанс есть. Один из миллиона, но он есть, Базиль. — Легкие не выдержат, — покачал головой парень. — Да и проплыть шестьдесят шесть метров… — Базиль, — ее голос стал холодным, уверенным и абсолютно бесстрастным, — сколько времени мы проживем, если всё пойдет как сейчас? — Пятнадцать минут, — нехотя признал парень. Он никогда не понимал, как аналитическому сотруднику удается в экстренных ситуациях быть решительнее многих агентов, работавших «в поле». Но он точно знал, что чем опаснее ситуация, тем рациональнее мыслит его лучшая подруга. — Сколько времени прошло с аварии? Базиль посмотрел на часы. Стрелки, словно в насмешку, методично отсчитывали уходившие секунды и молекулы кислорода. — Два часа. — Сколько времени необходимо на то, чтобы подготовить спасательную операцию и начать ее? — Часа полтора. В лучшем случае. — Сколько времени уйдет на поиск выживших, а затем на то, чтобы проникнуть внутрь? Базиль промолчал. Он понимал это с самого начала, но отказывался принимать. Его душа отчаянно цеплялась за надежду на чудо и веру в удачу. Он просто боялся взглянуть правде в глаза, потому что ее глаза — это глаза бездны. Такие же спокойные как те, в которые он вглядывался сейчас. Бездна принимает жизнь. Она принимает смерть. И она не желает грезить. Фатализм? Реализм? Безразличие? Что делает глаза бездны такими спокойными? Отстраненное наблюдение за «разумными» существами, опыт множества поколений, бесконечность проносящихся мимо нее циклов из рождений и смертей. И всё это, пройдя под руку с извечно побеждающим временем, дарует главный козырь, уничтожающий все тревоги. Мудрость. Веселая девушка, так задорно смеявшаяся над пугливыми рыбами и так боявшаяся смотреть в одиночестве фильмы ужасов, не имела ни опыта в преодолении смертельной опасности, ни сил оставаться безучастной к бедам окружающих, ни поддержки миллионов лет. Она лишь хранила в памяти информацию о различных чрезвычайных ситуациях и стремилась защитить того, кто был слишком дорог. Дорог настолько, что она перестала мечтать о несбыточном. И посмотрела в глаза реальности. — При быстром подъеме с глубины, — продолжила Эрнеста, так и не дождавшись ответа, — может развиться кессонная болезнь — кислород в крови преобразуется в пузырьки. Может заложить уши, может начаться судорога. Много чего может произойти, Базиль. А главное, давление в семь атмосфер попытается уничтожить легкие. Ныряльщики не могут дышать обычным воздухом, иначе им конец, потому регулятор акваланга подгоняет давление кислорода под давление окружающей среды. Но фридайверы — люди, погружающиеся без акваланга — делают это на задержке дыхания. Главная рекомендация — совершать при подъеме глотательные движения, чтобы хоть немного выровнять давление в среднем ухе. Но я не об этом. Мужской рекорд в погружении без каких-либо приспособлений, включая ласты — сто один метр. А значит, теоретически, выбраться отсюда возможно… — Теоретически, — перебил девушку Базиль. — А практически — нужны годы тренировок, чтобы научиться задерживать дыхание на нужный промежуток времени, подстраиваться под глубоководное давление, да даже просто плыть! Я далеко не профессиональный пловец, а ты вообще плохо плаваешь! Эрнеста усмехнулась. Потому что Базиль не знал, насколько плохо она плавает. Металлический монстр, медленно умиравший в темноте Тихого океана, вновь протяжно застонал. Свет неуверенно мигнул, словно сомневаясь, что сможет продержаться достаточно долго… для чего? Для открытия кодового замка или для прибытия спасателей? А может, для того, чтобы засвидетельствовать чью-то смерть? — Знаешь, Базиль, что меня в тебе всегда удивляло? Твоя рассудительность, основанная на вере в других. Но в себя ты почему-то верить упорно отказываешься. Я живу по другим правилам, — девушка сжала медальон и тихо добавила: — Я верю в себя, в тебя и в то, что если человек ставит перед собой цель и добивается ее, не жалея себя, он способен победить. Не обязательно победит, но шанс у него будет. Шестьдесят шесть метров к свету или десять минут ожидания чуда? Что ты выберешь? Бороться самому или надеяться на других? Вот так. Выбор прост. Это и есть реальность. Либо ты рискнешь и попытаешься воспользоваться шансом на жизнь, решив действовать, либо будешь ждать помощи, переложив ответственность за свою жизнь на плечи других. Либо ты станешь хозяином своей судьбы, либо встанешь на обочину жизни и будешь просить милостыню у других. И эту реальность принять слишком тяжело. Почти невозможно. Но только почти. Лампы мигнули. Рябь на воде усилилась. По стенам пробежала дрожь. Печально вздохнули не имевшие выбора металлические опоры. Они могли лишь ждать — ждать, когда темнота океана заполнит все вокруг, доказав цепляющимся за жизнь лампам, что они здесь лишние. Как лишние здесь звуки, технологии и люди. Люди, так отчаянно грезящие о несбыточном. О покорении бездны. — Ты хочешь рискнуть, — Базиль не спрашивал, он утверждал. — Но ты плохо плаваешь. У тебя даже меньше шансов, чем у меня. Если ты откроешь замок… — Базиль, — «не говори ненужных вещей», — ты же знаешь, что я всегда борюсь до конца, — «даже если шансов на победу нет». — Я открою эту дверь для того, чтобы… — «…помочь тебе найти свой шанс и…», — …рискнуть вместе. Не важно, доберемся мы до поверхности или нет, — «я с тобой уже попрощалась, но всё равно продолжу бороться, потому что…», — главное попытаться. Ведь шанс есть. И если мы его поймаем, мы выживем, — «а если нет — умрем без сожалений о том, что не боролись за собственные жизни». — Я сделаю всё, что смогу, чтобы добраться до поверхности, и ты пообещай, что тоже сделаешь всё, чтобы выжить, — «ведь ты попытаешься помочь мне, и мы оба пойдем ко дну. Я жестока, Базиль. Пообещай, что будешь стремиться вверх, а не вниз. Что бы ни произошло». — Эрнеста-до… — заметив тоску в ее глазах, Базиль на секунду замолчал, но тут же исправился: — Эрнеста, я постараюсь сделать… — Нет, — в который раз перебила она его. — Пообещай, что сделаешь всё, чтобы выжить. Он нахмурился. На секунду синие глаза озарило понимание, и стон металлического каркаса заглушил сорвавшийся с губ вздох. Почти сестра. Почти невозможное принятие реальности. Почти недостижимое спасение. Шестьдесят метров вверх, давление в семь атмосфер, неумение задерживать дыхание на необходимое время. Разрушающийся океанариум, исчезающий кислород, сошедшая с ума секундная стрелка. Бездна спокойно смотрела на завершение очередного жизненного цикла. — Обещаю. Две улыбки, совсем не такие, как когда-то давно, в залитый солнцем веселый день. Два взгляда, решительных, но отказавшихся от надежды. И тепло ладони, сжавшей тонкие пальцы, которые всё еще держали навсегда закрытую золотистую дверь в прошлое. В мир солнца, мечтаний и веры в чудо. Больше они не будут ждать. Пришло время бороться. Победить или проиграть — это вторично. Главное, что теперь Колесо Фортуны будут вращать они сами. Эрнеста кивнула и, сжав ладонь Базиля в ответ, пристально посмотрела ему в глаза. Другого раза может не быть. Он улыбнулся вновь, а лампы призывно мигнули. Время утекало, как песок сквозь пальцы, вместе с кислородом. Девушка подползла к замку, по сути, являвшемуся связанным с главным компьютером «Космо» терминалом, и начала быстро нажимать подсвеченные зеленоватым кнопки. Дышать становилось всё труднее, пот маслянистыми каплями лениво бежал по коже. Где-то вдалеке раздался приглушенный тоннами воды грохот. Шаткая конструкция, называемая «абсолютно безопасным уникальным океанариумом» сотряслась в предсмертных конвульсиях. Замок жалобно пискнул, и Эрнеста тихо скомандовала: — Базиль, поднимайся к люку. Когда я нажму на «ввод», тебя не должно быть на лестнице: ты меня затормозишь. — Я нажму его сам, — парень поднялся и, пошатнувшись, ухватился за скобу в стене. — Нет, — беспрекословным тоном ответила девушка. — Если код неверен, придется начинать сначала, а времени на хождение туда-сюда у нас нет. Не волнуйся, до того, как дверь начнет открываться, у меня будет секунд десять. Он не хотел соглашаться. Он хотел сказать, что она не могла ошибиться и не дать ей рисковать собой, оставаясь у открывающейся двери. Он не мог допустить, чтобы вода ворвалась в коридор и всей своей гигантской массой навалилась на Эрнесту. Но он начал подниматься по лестнице. Жара становилась невыносимой, удушье сдавливало легкие, и как только Базиль замер рядом с люком, Эрнеста встала и, приготовившись бежать, нажала кнопку ввода. Лампы мигнули. Замок надрывно запищал. И через семь секунд в коридор хлынул бушующий поток, способный смести что угодно. Вот только жертв у него не оказалось. Забравшись по лестнице, девушка сжала ладонь Базиля и посмотрела ему в глаза. На прощание. Медальон лежал в кармане, а шум воды, прибывавшей с пугающей быстротой, не был слышен. Они медленно, ритмично, глубоко дышали, расходуя последние запасы воздуха, в надежде насытить кровь кислородом и суметь задержать дыхание на большее время. И они оба улыбались, потому что оба приняли решение — возможно, самое главное в их жизни. — Спасибо, Эрнеста. — Тебе спасибо, Базиль. Глубокий вдох. Холод океанской воды. Странный призрачный свет, пугающий своей неестественностью. И тишина. Тишина, настолько правильная и понятная, насколько и приводящая в ужас. Смерть ведь наполнена тишиной. Так? Шесть метров, семь, и лишенное стекла гигантское окно выпустило пленников в океан. Где-то вдали лампы бросали последние судорожные блики, пытаясь отогнать темноту, которая лишь снисходительно улыбалась, глядя на эти жалкие попытки прожить чуть дольше. Давление в семь атмосфер безразлично и удивительно спокойно сжимало два тела, что отчаянно стремились к свету. К свету, что заливал небо где-то далеко вверху, над поверхностью океана, до которой надо было проплыть расстояние, превышающее высоту семнадцатиэтажного здания. Воздуха не хватало, холод сковывал тело, кислород, растворенный в крови, превращался в пузырьки, насмешливо бежавшие по сосудам. Мышцы сводило судорогами, суставы болели, а легкие всеми силами пытались не сделать вдох. Два человека просто боролись за свои жизни, изо всех сил прорываясь сквозь могильную тишину тонн воды. А бездна просто смотрела на них, уже зная, чем всё закончится. Потому что она видела тысячи безумцев и миллиарды трусов. И потому что она знает, что в выигрыше всегда остается лишь время… Успеют или нет? Где-то далеко солнечные лучи прорывались сквозь толщу воды, отражаясь от чешуи радостно смотревших на солнечный свет рыб. Эти рыбы спокойно купались в ласковых бликах и ничуть не мечтали сбежать в темноту. Ведь этот свет дарило им солнце. Солнце, которое всходило над океаном многие тысячелетия, солнце, которое ни разу за это время не выплеснуло в воду токсичные химикаты. Рыбы не боялись его света и не летели к нему, как мотыльки на пламя. Они просто принимали его и жили. Жили так, как и их предки миллионы лет назад — не стремясь покорить неизвестность, принимая мир таким, каков он есть. Просто глядя на свет не щурясь и смотря в глаза бездны без страха. «Космо» — океанариум, позволивший людям утонуть в иллюзии покорения глубин — медленно ронял в пугающую бесконечную темноту обломки собственного «я». Названный в честь одной бесконечности, звездной, он погружался в другую, водную, и ничуть об этом не сожалел. Ведь он смирился с неизбежным: людям не место в изначальном мраке, полном могильного холода. Живым людям — не место… Могилой же стать океан согласен, ведь всё всегда возвращается на круги своя, и пришедшие из темноты существа должны уйти в нее вновь. Это неизбежно. А между умиравшим океанариумом и косяками веселившихся рыб, в спокойной, безразличной глубине, девушка, которая ужасно плавала, отчаянно боролась с судорогами, кессонной болезнью и давлением, разрывавшим барабанные перепонки. Сознание медленно, но верно покидало ее, а легкие, разрываемые болью, уже готовились сделать вдох. Базиль плыл рядом, уверенно рассекая воду руками, которые постоянно сводили судороги. И как только парень понял, что движения Эрнесты замедлились, он подхватил ее левой рукой, правой всё еще пытаясь грести. Она попыталась вырваться, но это было бесполезно. «А как же обещание?» — молча спросила она. «Его можно нарушить, если, исполнив, предашь самого себя», — ответил решительный взгляд синих глаз. Предательство? Нарушение обещания? Самопожертвование? Чушь. Всего лишь желание спасти того, кто дорог. Почти сестру, подругу, человека, даровавшего веру в себя. Человека, чувства которого не мог понять, и потому отказывался даже звать по имени. Человека, которого, не смотря ни на что, боялся потерять. Эрнеста пыталась плыть, хотя мрак почти поглотил ее. Профиль парня, едва различимый в начинавшей светлеть воде, был полон решимости. Вот только глаза затуманились, а по щекам, как и по всему телу, бежали непрерывные судороги. Он не отпустит ее, а значит, утонет и сам. Ведь преодолена лишь половина дистанции. Минута без воздуха — не так уж много. Вот только рекорд по задержке дыхания в статике — одиннадцать минут и тридцать пять секунд. И натренированные легкие рекордсмена не сжимала толща океана… Эрнеста знала, что умирает. Она знала это с самого начала, с того мига, как захлопнула медальон. Что ж, с прошлым она уже рассталась, равно как и с будущим. А значит, теперь можно расстаться и с тем, кто был дороже жизни… Резко извернувшись, девушка оттолкнула Базиля и выдохнула. Стайка пузырьков взметнулась вверх так же быстро, как азот бежал в ее крови, разрушая сосуды. В глазах парня застыл ужас, а девушка лишь улыбнулась на прощание, всё еще продолжая совершать дерганые, нервные гребки к свету, которого не видела. Она смотрела на него. А бездна смотрела на нее. Вверх или вниз? Белое или черное? Жизнь или смерть? Еще тридцать метров впереди, половина дистанции, а барабанные перепонки уже разорваны, сосуды легких повреждены, и в висках звенит бунтующая кровь. Тридцать метров впереди, а кислорода уже не хватает. Как не хватает и сил бороться с болью, разрывающей каждую клетку такого хрупкого, неприспособленного к жизни организма. Вниз. Падая в черную бесконечность, она видела лишь синие глаза, горевшие пониманием и упреком. А может, ей это лишь казалось. Темнота затопила всё вокруг, звон в висках исчез, как и взгляд самого дорогого человека. Как чувства, стремления и решимость. Не было больше ни пространства, ни времени, ни надежд — лишь пустота. Бесконечная пустота. Вязкой черной дымкой она окутала тело, просочилась в поры и захватила душу. Человек, посмевший смеяться в тишине изначальной мглы, сам стал ею. Растворился без остатка. Обратился в ничто. А, быть может, стал всем. У бесконечности ведь нет предела. И лишь бездна безразлично вздохнула, глядя на то, как голубоглазый юноша пытался плыть к небесам, свету и одиночеству, раздвигая водную массу резкими, решительными движениями правой руки. Ведь левой он прижимал к себе ту, кого поймал, вырывая из темноты, не желая отдавать даже вечности. И кого отпустить просто не мог. Только так. Только вместе. Неважно куда… И время вновь победило.