Вот Шинигами...

Вот Шинигами (да, лишь с заглавной), его стихия — луна и холод. И пусть покажусь я немного странной, но знаю его я мечты и голод: Он хочет, чтобы пера его крыльев, которых, еще, к сожалению, нету Распространяли луну все шире, вторгались в лед и ломали стены, Он хочет в небе парить высоко, но парня удел — одинокий вечер И жизнь его так растает в топке, как тают обрывки последней встречи, Он видит осень такой нетленной и братьям его нестерпимо жалко. Искрами кровь разлетится по венам и станет как-то уж очень жарко В тот миг, когда он увидит небо, в ту ночь, когда яркими станут звезды… Но братья его — лишь ночные ветры, да и с семьей остальной непросто. Они вздыхают и дарят перья: вчера вороньи, сегодня совьи. Они находить их легко умеют, ведь там, где речка течет по низовьям, Ведь там, в долине веселых песен, которых в городе петь не пристало, Гнездятся птицы за вечером вечер и там гнездиться не перестанут. Ветра относят Жнецу эти перья, он их собирает и клеит крылья, Он, как Икар, бесконечно верит, что сможет птицей взлететь с обрыва. Обрыв тут — крыша многоэтажки. И нет отца, что помочь сумеет. Жнец медленно ходит по краю шпажки, луна, как сестра, утешая, греет. *** Он полетит и на дне тумана не будет слышен костей хруст гулкий, Не будет плакать усталая мама… Нет, Жнец не почувствует этой муки. Вот только… Пара законов Ньютона и парочка снов, в облаках забытых, Где Шинигами летит с балкона, где отрывается к черту крыша… Нет, Жнец не боится, дрожа до пят. Ах, братья даруют ему столько знаний! Я знаю и верю — жнецы полетят, окрасив черным рассвета грани.