***
Серый осенний вечер сеял таким же серым светом в окно небольшой комнатки, в которой давешний мальчик — теперь уже двенадцатилетний — внимательно читал толстую книгу. В углу, рассеянно перебирая прозрачные бусины длинных четок сидел его спаситель. — А тут пишут, Сэймей был злом, — сказал мальчик, видимо, продолжая какой-то давний спор. — Мало ли чего пишут. На заборе вот написано, что мэр Нанасаки сосет у твоего дедушки, — лениво откликнулся тот. — Прямо так и представляю, конечно, этого типа в очках. И причмокивает еще, а твой дед довольно кивает и поощрительно хмыкает. — Угу, как когда он смотрит на тренировки нашей драгоценной Юрочки, — весело поддержал друга мальчик. — Кстати, ты знаешь, да? Она вызвала Хагун. Не бывать мне главой клана. — Хагун — еще не показатель, — возразил мужчина, зевнув. — Это всего лишь компания довольно относительно разумных покойников, возглавляемая вашим предком Тринадцатым, который решил, что участь энергетического вампира — не самая плохая штука. Не могу его осудить — каждому свое бессмертие, знаешь ли... — Энергетического вампира? С чего ты взял?! — А как ты думаешь, дитя неразумное, почему все остальные твои предки, даже те, что скончались не так давно — выглядят как скелеты, и только Тринадцатый молод, весел и сохраняет разум? Советую обдумать это на досуге. Но мы говорили о Сэймее, так вот: на заборе тоже пишут много интересного. Скажи, какое основание автор подвел под вывод "Сэймей был, есть и будет злом"? — Нууу... — Рюдзи задумался. — Для начала этот Сэймей производил опыты над трупами. Тут сказано, что он их осквернял через рассечение, внутренностей извлечение, крови сцеживание и другие мерзкие вещи. А потом закапывал отходы своих страшных опытов на кладбище, как нормальных покойников. Если честно, по последнему пункту я не понимаю, что тут плохого. — Синто. И буддизм — не цельное тело скверно, поэтому и калека, например, не жалости достоин, а отвращения. А что касается — как там? — расчленения, извлечение, сцеживание и прочее — у всего этого есть почтенное название, спасибо добрым гайдзинам: аутопсия. Не вивисекция, заметь! Живых он не резал. Только трупы. Почтенное научное занятие, как по-моему. А по-твоему, как? — Ладно, тут твоя взяла. Но что скажешь об этом: «Охваченный гордыней, он задумал властвовать над ночью и днем, над ёкаями и людьми, и убивал всех, кто был с ним несогласен. Он уничтожил целые роды и кланы ёкаев, а людям, прознавшим о его намерениях, он стирал память и заставлял их забыть о своих страшных планах». Ну? — И что из этого ты ставишь ему в вину? Я вот — то, что, очевидно, плохо стирал. Иначе бы некому было про коварные планы писать. А что оммёдзи уничтожал ёкаев — так это его работа. — А разве не очищать? — уточнил мальчик. — Мне говорили... — Говорили, что самураи куриц крыли, а курицы потом несли цыплят с мечом. Очищение — это здорово, это просто замечательно, но что, если ёкай сам не хочет очиститься? Если точно ясно, что ты его сейчас очистишь, отнимешь его страх — а он, дрянь такая, отлежится, отойдет — и снова накопит страху, и снова пойдет убивать? Или не убивать — допустим, это какая-нибудь кэдзёро, и она просто будет уводить мужчин из домов, делая своими рабами? Ты раз за разом будешь очищать ее? Мальчик задумался. — Запомни: оммёдзи хорошо знает слово "кай". Но еще лучше он должен знать слово "мэц". — А как... — Я покажу. Это очень просто.***
Ребенок лет трех отчаянно бился в сжимавших его черных щупальцах длинных волос, тянувших его в распахнутый зубастый рот на затылке у женщины в строгом темном кимоно. От его старшей сестры осталась только рука — ее, оторванную, женщина отбросила прочь в раздражении. — Да успокойся ты, недотыкомка! — наконец раздраженно крикнула тварь, собираясь приложить надоедливое дитя об асфальт — оно слишком громко кричало. Она уже даже размахнулась, когда из кустов напротив вылетела длинная полоска бумаги — священная печать — перерезая ей волосы. Вслед за ней появилась странная тварь, похожая на темно-синюю в фиолетовый лисицу с гравюры какого-нибудь старого японского мастера. Еще в полете она превратилась в высокого мужчину, легко поймавшего ребенка и поставившего его на землю. — Кто ты?! — спросила женщина. — Это Гаро, — вместо него ответил невысокий встрепанный мальчишка в черном плаще. — Я его так назвал, потому что он похож на волка. Если присмотреться, конечно. А я Кэйкаин Рюдзи, — и он издевательски раскланялся. — А ты Футакути-онна, которая убила уже пятерых детей в этом районе. Ну что, может, хватит любезностей, и приступим к делу? Беги, Гэнгэн! — и волна черной воды накрыла не успевшую среагировать женщину с головой, пригибая к земле и заставляя встать на колени. Черные волосы рванулись к Рюдзи, свиваясь в плети и веревки, тянясь к нему. — Отравлено, — предупредил его спутник. Рюдзи хмыкнул — и взмахнул рукой, вычерчивая в воздухе пятиконечную звезду, печать запрета — кин. Щупальца-плети, натолкнувшись на нее, занялись огнем, который пополз к их хозяйке, и почти мгновенно охватил ее голову и перекинулся на платье. — Интересно-то как... Она же мокрая. — Колдовской огонь, — тот, кого называли Гаро, осторожно усадил малыша на скамейку и прошептал что-то ему в макушку. — Сжигает не плоть, а душу. Если она... определенного рода, скажем так. Твою вот не тронуло бы. Ну так что, идем отсюда? — А эта пусть догорает? — Рюдзи пожал плечами. — Мне нравится эта идея. Из кустов послышался треск веток и чья-то ругань, а потом оттуда вышло... существо. Крупное, размером примерно с небольшой грузовик, тяжеловесное, рогатое, смутно напоминающее паука, покрытое роговыми пластинами, с чем-то вроде лица под рогами. Оно тупо уставилось на корчившуюся в огне Футакути-онну, словно раздумывая — что бы ему вообще сделать. Потом начало медленно разворачиваться к оммёдзи и его спутнику. — Это что за тварь? — шепнул Рюдзи. — Я такой не помню. — Гаки, — так же шепотом ответил тот, кого называли Гаро. — Голодный дух. — И что? — Меча у тебя нет? — Нет. — Тогда напомни себе завет великого колдуна Гурому: "Хороший оммёдзи хорошо бегает". Эй, зачем ты его берешь?! — Я его не брошу! — раздраженно рявкнул Рюдзи, неловко придерживая ребенка и пытаясь при этом бежать и не споткнуться. Его спутник вздохнул тяжело и печально — и, выхватив у него сонное дитя, закинул себе на закорки. Иногда альтруизм юного Кэйкаина его очень... нервировал.***
Издалека казалось, что на груди у молодой женщины расцвели цветы, а сама она просто прилегла на траву в городском парке, решив зачем-то отдохнуть. Когда Рюдзи подошел ближе, он увидел, что грудная клетка разворочена и почти вывернута наизнанку, а внутри, кроме рваного серо-розового мешка легких, ничего уже нет. — Что скажешь? — спросил он, даже не оглядываясь. Он знал: верный спутник и советчик уже здесь. — А что тут говорить? Штатная же ситуация, — ответил тот. — Или вас о таком не предупреждали? — Предупреждали — я б не спрашивал, — огрызнулся Рюдзи. — Так что говори по существу. — По существу: у этой женщины был талант, и его съели вместе с ее сердцем. Глупо, кстати. Печень значительно надежнее. — А то ты пробовал. — Нет. Но был у меня знакомый, Наримаса, вот он пробовал. И сердце, и печень. И легкие, и мозг даже. Много интересного рассказать успел, пока его самого рвали на куски разъяренные горожане... — Ты его поймал? — с интересом уточнил Рюдзи. — Ну да. Думал скормить своему шики, но он так просил этого не делать... а я все-таки благ и милосерд. Настоящий оммёдзи всегда исполняет просьбы, даже если это просьбы его врагов. Рюдзи криво усмехнулся. — Можешь найти того, кто это сделал? — Легко, — человек у него за спиной обернулся темной тенью и припал мордой к земле, а потом уверенно побежал вперед, потом за угол, прочь из парка, вниз по улице... У ворот старинного поместья Кэйкаинов тень остановилась, снова оборачиваясь человеком. — Ты не поверишь — убийца сейчас в поместье. Я уверен, оно там. Я проследил его путь до ворот, а дальше — сам знаешь... — Знаю. Наши умники понавесили такое количество печатей, заклятий и оберегов, что я сам периодически не могу найти дорогу от спальни до сортира. Особенно если замышляю недоброе, например, утопить в том сортире братца Акифуску. Не до смерти, конечно... — ... Потому ты еще и жив, — закончил весело его спутник. — А то б тебя развеяло по ветру как морально несоответствующего высоким моральным стандартам клана Кэйкаин... но к делу. Если не поторопиться, оно может снова захотеть кого-нибудь талантливого. Рюдзи отмахнулся от кузена Синтаро, который вздумал выспрашивать, какого черта молодой господин вернулся с охоты без добычи и вообще вернулся, уходил же до вечера, и цепким взглядом окинул внутренний двор. — Как думаешь, оно успело войти в дом? — Оно не настолько безмозглое. Сам ведь говорил — в доме слишком много всяких оберегов и прочей чепухи. Действительно сильной твари оно не опасно, но... — Братик! Братик! А ты говорил, у меня никогда не будет друзей, а вот у меня и есть! — подбежала к ним маленькая девочка лет десяти, Юра. — Знакомься — это Ёко! — Здравствуйте, Кэйкаин-сан, — Ёко, хрупкая девочка одних с Юрой лет, смущенно потупилась. Рюдзи скривился и привычно уже набычился — он терпеть не мог девчонок, особенно таких, которые говорят полушепотом и краснеют чуть что. Он собирался ответить что-то грубое, когда почувствовал вдруг, как его спутник вцепился ему всеми (довольно длинными) ногтями в плечо. — Поздоровайся с ней. И скажи, что сейчас позовешь дедушку. Потому что он просто обязан познакомиться с драгоценной подругой драгоценной Юрочки. — За... — Делай, что говорят! Едва услышав слова "позвать дедушку", малышка Ёко вспомнила, что ей, оказывается, очень надо было зайти в магазин, и поспешно побежала прочь от поместья — да так быстро, что кузен Синтаро у ворот присвистнул. Только когда она окончательно скрылась из виду, хватка на плече у Рюдзи ослабла. — Кто это был, Гаро? — Убийца. Разве ты не заметил, как красны ее губы? Нет! — он снова вцепился в плечо своего подопечного, не давая преследовать девочку. — Тебе с ней не справиться. Пока — не справиться. Потом — может быть. Года через три. — Но... — Хороший оммёдзи никогда не наносит удар, не оценив своих сил. Кто, кроме нее, выиграет, если ты погибнешь, а она сожрет твоё сердце с твоим даром вместе? — А люди? — Они погибнут в любом случае. Но так у тебя будет шанс остановить ее хоть когда-нибудь. — А потом? Когда я стану сильнее? — Когда станешь — сразишься с ней. Обещаю.***
— Город Киото погрузился во мрак, — тихо сказал тот, кого называли Гаро. — Он ожидает того, кто станет для него солнцем ночи. Мертвые ждут своего солнца... красиво звучит, а? Кэйкаин Рюдзи что-то неразборчиво и зло пробормотал, перетягивая бинтом предплечье. Гаро покачал головой и ловко перехватил его руку, помогая закончить перевязку, и укоризненно взглянул — мол, попросить о помощи сложно было? — Извини. Привык, что рядом этот даун Мамиру... ему скажешь — помоги руку перевязать, так он всего забинтует, как фараона какого-нибудь. — Он в соседнем вагоне, — усмехнулся Гаро. — Страдает. Столько народу вокруг, а убить никого нельзя. — Это всё ёкай у него в душе, — скривился Рюдзи. — А был нормальный пацан. Иногда мне кажется, деда пора или отправить на пенсию, или придушить, чтоб прекратил уже добро без спросу причинять... — Мне больше нравится второй вариант. — Мне первый. И Юрку на царство — пусть себе командует... Как думаешь, зачем дед послал к ней меня? Хватило бы и того же Синтаро. А тут еще Мамиру... — Видимо, считает, что придется ее насильно отрывать от замечательного клана Нура. Как же, прекрасная госпожа Юра ведь имеет возможность уничтожить самого Нурарихёна, что ей какая-то завалящая Хагоромо-гицунэ! — Гицунэ моя, — уточнил Рюдзи. — Ты обещал. Еще тогда, три года назад — помнишь? — Помню. И Гицунэ, и ее отродье — твои. Если справишься, конечно. — Я справлюсь. — Проверим. Справишься с Нура и его хороводом — она для тебя не противник, — хмыкнул тот, кого называли Гаро. — То-то! А то — солнце ночи, солнце мертвых... Хрен им, а не солнце, понял?! — Разве я спорю?..***
Тот, кого Кэйкаин Рюдзи назвал Гаро — ненасытным волком — смотрел на мелькание огней и теней за окном поезда и думал о том, что время почти пришло. Количества крови и сердец одаренных людей, доставленных матери-лисице, уже почти достаточно для рождения Нуэ — господина всех ёкаев, солнца ночи, сверхчеловека, бессмертного совершенства, нового воплощения великого Сэймея. Надо успеть съездить в Укиёэ и вернуться до того, как это случится — чтобы Рюдзи смог получить вожделенную голову лисы и ее отродья. Потому что время почти пришло. Время, когда его воспитанник станет его убийцей... и его преемником. Тот, кого Рюдзи назвал Гаро, тихо рассмеялся и провел пальцем по алой полоске на щеке под глазом. Да, осталось уже совсем недолго, и — истинное бессмертие, истинная свобода, которые наступают только после смерти... — Да, — продолжил свою мысль Рюдзи. — Я убью лисицу, а потом сражусь с Нуэ... с Сэймеем... и очищу его! — Что? — Ну, ты ведь говорил, что он был славным малым? Всегда хотел поговорить с ним вживую! Поезд подъезжал к Укиёэ.