Как Тэцуноске мемуары писал

Виноват во всем был, для разнообразия, не Кацура. И даже не Ёсида. Виноват был Нагакура, заявивший за завтраком: - А когда мы прославимся и станем великими людьми, я напишу мемуары. Это так у гайдзинов называют книги воспоминаний. Их все читают и восхищаются - такая традиция. - До этого еще дожить надо, - вздохнул Яманами. - А там, глядишь, если доживем - и я пару строк черкнул бы о наших приключениях. - И я! - радостно воскликнул Харада. - Начну с того, как я решил сделать сэппуку. Писать буду в третьем лице: вроде как "И с громовым киаем он вонзил себе в живот кинжал и, не морщась, начал вести его влево, разрезая свою плоть"... - Харада-кун, ну кто же о таком за едой говорит, - укоризненно сморщился Яманами. - И вообще, вам следовало бы знать, что кричать киай перед сэппуку может только совершенно невоспитанная деревенщина. Нормальные люди самоубиваются в благоговейном молчании. Харада обиженно насупился и замолчал, уткнувшись в свою тарелку, и на этом разговор о мемуарах как-то сам собой заглох. И, верно, уже к вечеру он бы совсем забылся, не будь тогда в столовой Тэцуноске. Тэцуноске считал, что мемуары - это, конечно, очень замечательно, но только если они правильно написаны. С правильно расставленными акцентами и верной идеологией. И конечно, с правильным главным героем. А потому, пока все ели, он пробрался в комнату Яманами Кэйске, вытащил пару счетов за ткань на хаори (всё равно они никому не нужны, эти бумажки - настоящий самурай о циферках не думает!), взял кисть, повозил ею по полузасохшей туши и, высунув язык и помогая себе всем телом, увлеченно принялся что-то калякать. К несчастью, за этим занятием его застал замком. Бедные оскверненные счета полетели по ветру через забор, а сам неудавшийся мемуарист, ухваченный за ухо, поволокся за Хидзикатой: пол в додзё на удивление быстро пачкался, а Тэцуноске надо было срочно занять делом.

***

К лицу Сакамото Рёмы, шедшего по своим делам, ветер прижал листок бумаги, намертво закрыв обзор. Рёма аккуратно отлепил его, прищурился, вчитываясь: счет за сколько-то кан риса и дров, а еще за ткань... Ерунда какая-то! Он почти отбросил листок, когда ветер загнул его угол, и Рёма увидел крупно и кривовато накорябанное "Мои мемуары!". Он перевернул лист и с интересом прочитал: Я шел. По улице, и увидел человека. На человеке было бело голубое хаори и длинный хвост. А ищо у него была свинка. И я взял и сказал ты кто, а он ответил Окита. Его свинья меня больно пнула, и ускакала по свам делам, а я взял и спросил а за базар ответить? А он ответил хаха и хочешь данго. А я взял и сказал хочу в Шинсенгуми. Ну иди, тока там все демоны и злые. И ты тоже такой будешь. А тут пошел дождь и проститутка. И хидзиката тоже пошел. Он взял катану и вставил ее проститутке. В живот. А потом провернул, и так - рррраз, рррррраз, ррррррраз - и кровь. Она текла в лужу. А проститутка орала. А Хидзиката нет. Он ее еще раз катаной - шварк, и пополам. И на земь кишки и живот и другая внутренность. И много крови. И он мне взял и сказал что вот хочешь быть демоном как я. Ну да. Тогда ходи в Шинсенгуми. А я давно хочу и я говорю да. А он говорит станеш демоном. А я взял и пошел. Теперь я буду демоном как хидзиката. И тоже в бело голубом хаори. И с этим криком я выпрыгнул в окно! - Грит ньюз! - восхитился Рёма. - Наш писмэйкер решил написать свою биографию! На другой вечер о мемуарах Тэцуноске говорило пол-Киото.