Под звездным небом Корсики

Луна тускло освещала побережье Корсики. Перебирая ногами по шелковистому песку, по пустынному пляжу шли два молодых человека. Один из них – высокий блондин с голубыми глазами, которые в полутьме казались серыми. Второй – худенький брюнет с растрепанными волосами и темными глазами под пушистыми ресницами. Роберт был чуть ниже Руфуса, и из-за этого он казался беззащитным комочком, жмущимся к большому и сильному блондину. Молодые люди, смеясь, вспоминали веселые моменты того вечера. — Помнишь, как тебе аплодировали прохожие, когда ты танцевал твист под песню уличных музыкантов? — с трудом говоря сквозь смех, спросил Руфус. — Конечно, музыка была настолько захватывающей, что я не удержался, — тоже смеясь, воскликнул Роберт, — а я до сих пор вспоминаю те божественные булочки, которые ты купил у нищенки. Она точно колдунья! — Да, это было очень вкусно… Вдруг рука Сиксмита случайно задела пальцы Фробишера. Оба вздрогнули и замолчали. Руфус попытался возобновить разговор, но момент уже было не вернуть. Молча они дошли до большой груды камней, сложенной шагах в двадцати от воды в виде полукруга высотой около одного метра. Открытая часть этого сооружения была повернута к морю, а камни располагались так, что увидеть происходящее внутри полукруга можно было только стоя спиной к морю. Брюнет подошел к камням и, скинув рюкзак, уселся на песок. Блондин, немного помедлив, сел рядом с Робертом, и оба друга начали всматриваться в словно усыпанное драгоценными камнями, звездное небо Корсики. — В детстве я хотел быть астрономом, — вдруг нарушил тишину Руфус. — У тебя еще есть возможность им стать, — заметил Роберт. — Звезды завораживают меня. Я бы просто не смог нормально работать. Я бы смотрел на эти маленькие светящиеся точки и восхищался, — улыбнулся Сиксмит. Роберт улыбнулся в ответ: — Не хочу, чтобы наступало утро. Ночь гораздо прекраснее и загадочнее. Свет такой наивный, незатейливый, слишком простой и понятный. А тьма шикарна! Загадочная, необычная, непредсказуемая… Великолепная! — Но тьма может скрывать опасность, — ответил Руфус. — Разве тебя пугает опасность? Это же азарт, неожиданность, борьба, победа или поражение! Без опасностей наша жизнь была бы скучной и однообразной! — горячо воскликнул Роберт. В его глазах загорелся огонек, порыв ветра растрепал спутанные волосы. — Пожалуй, я соглашусь с тобой. Однако, из-за опасностей этой жизни можно лишиться, — ответил он. Композитор посмотрел ему в глаза. — А зачем дорожить жизнью, которую ненавидишь? Зачем делать то, что тебе не нравится? Если нет ничего, что держит тебя в этом мире, то стоит либо изменить свою жизнь, либо не жить вовсе. По спине Руфуса пробежал холодок. — У каждого бывают периоды, когда нет определенной цели, нет смысла для существования. Но такие моменты нужно преодолевать, находить и ставить себе цели, нужно жить дальше! — А как понять, что это лишь черная полоса бессмысленности, а не бесцельное существование в целом? — спросил Роберт, помолчав. Его друг не нашелся, что ответить. От воды повеяло холодом, песок уже начал остывать. — Разведем костер? — поежившись, спросил Фробишер. — Я тоже об этом подумал. На пляже было удивительно тихо. Со стороны порта изредка долетали грубые и хриплые голоса рабочих. Волны, разбиваясь о камни, шипели и пенились, как газировка. Потрескивали сухие колючие ветки, постепенно поглощаемые мерцающими в ночи языками пламени. Роберт медленно затягивался сигаретой, а потом также медленно выдыхал полупрозрачный дым. Руфус обожал смотреть, как его друг курит, обожал вдыхать аромат дешевого табака. Для Сиксмита это был запах их многочасовых разговоров, бесконечных прогулок, шуток, которые были понятны только ему и Фробишеру, запах музыки Роберта… Руфус понимал, что их отношения с Робертом — уже нечто большее, чем просто дружба. Но ему не хотелось говорить об этом, не хотелось портить будто магическую связь. К сожалению, Сиксмит чувствовал, что рано или поздно объясниться все же придется. Роберт докурил сигарету и, аккуратно обхватив ее тонкими пальцами, потушил о холодный песок. Затем снял пиджак и, постелив его на землю, лег на спину. — Знаешь, я никогда не встречал людей, с которыми мне было бы так спокойно и хорошо, как с тобой… — тихо сказал он, — даже в такую прохладную ночь мне тепло, если ты рядом… Сиксмит почувствовал, как от этих слов в его животе запорхали бабочки. Казалось, они уже давно жили там, и будто ждали, пока Фробишер скажет волшебные слова, способные пробудить бабочек ото сна. Теряя связь с реальностью, Руфус мягко запустил пальцы в волосы друга. Кончиками пальцев он почувствовал, как удары сердца отдавались в голове Роберта. — Я не знаю, зачем я это делаю… — Руфус говорил настолько тихо, что сам себя почти не слышал. Роберт ответил: — Не говори ничего, отдайся чувствам. Сиксмит наклонился к Фробишеру и замер на секунду, почти касаясь своими губами губ друга. Ему хотелось запомнить этот момент навсегда, сохранить его в своем сердце в мельчайших подробностях. Приоткрытый рот Фробишера, ласково шепчущее море, влажный песок, потушенная сигарета, валяющаяся рядом, невысокая стена из камней, закрывающая их от всего мира. Как будто все исчезло, остались только они вдвоем, пляж, море и звезды. Секунда прошла, и два друга слились в единое целое. Сиксмиту хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон. Но, в то же время, он боялся проснуться. Он бы продал сейчас душу кому угодно, лишь бы остановить время. И в ту ночь его глухие мольбы словно были услышаны. Он не помнил, как Роберт стянул с него брюки и рубашку, как его любовник мягко вошел в него, не помнил, как его крик разнесся по всему пляжу, а затем перешел в мягкие стоны. Сиксмит видел происходившие как будто сквозь туманную завесу, поэтому он передал инициативу целиком в руки Фробишера. Но зато Руфус отлично запомнил, как первый лучик солнца ласково коснулся его ресниц, и как он подумал, что только Роберт мог бы сделать это нежнее. Сиксмит приоткрыл глаза и, точно все еще находясь во сне, увидел своего друга, если он мог еще его так называть. Фробишер сидел на песке в одних штанах. На коленях у него лежали исписанные нотами листы бумаги, рядом валялось перо. Взор композитора был устремлен куда-то за горизонт. Как только Руфус приподнялся на локте, Роберт оторвался от созерцания восходящего солнца и повернулся к любовнику. — Лучше не делай лишних движений. После первого раза всегда больно. — Ты предлагаешь весь день провести на пляже? — улыбнулся Сиксмит. — А почему бы и нет? Я уже сбегал в ближайшее кафе и заказал завтрак, который нам принесут… — Роберт поглядел в сторону маленькой часовенки недалеко от порта, — через 5 минут. Я бы на твоем месте оделся, но если ты хочешь соблазнить еще кого-нибудь, кроме меня, можешь продолжать лежать нагишом. Таким ты мне больше нравишься. Руфус рассмеялся и потянулся за брюками. Однако тут же почувствовал тупую боль в области таза, его лицо исказилось. Роберт тоже перестал улыбаться и быстро подполз к Сиксмиту. Он аккуратно приобнял его за широкие плечи и, наклонившись к уху, страстно прошептал: «Ты был великолепен этой ночью. Твои ягодицы сводят меня с ума…» Блондин улыбнулся уголком рта, вспоминая обрывки вчерашней ночи. Пылающий костер, в котором, впрочем, не было необходимости. Руфуса согревали объятия любовника. Сиксмит осторожно натянул брюки, а затем, игриво глянув на Роберта, сказал: — Может, поцелуешь меня уже? Брюнет улыбнулся и, притянув к себе любовника, нежно коснулся губами его лба. Затем медленно, исследуя каждый атом на теле любимого, начал спускаться ниже. Миновав кончик носа и ямочки над верхней губой, Фробишер скользнул кончиком языка по контуру рта друга, после чего на миг остановился. Приоткрыв глаза, он посмотрел на жмурившегося от солнца и удовольствия Сиксмита. Роберт тихо прошептал: «Я хочу тебя прямо здесь и сейчас, и плевать, что люди увидят. Плевать, что они скажут. Я хочу…» Не договорив, он, как безумный, впился в губы Руфуса. Не отрываясь от любовника, Сиксмит улыбнулся одними уголками губ и откинулся на пиджак Роберта, потянув его обладателя за собой.