Ты моя погибель

Большая гостиная наполнена яркими бликами, которые причудливыми узорами отражаться от мраморной поверхности холодных Капитолийских полов, и это поистине завораживающее зрелище. Всю эту красоту отбрасывает включенный огромный дисплей плазменного телевизора, который висит на стене, прямо напротив нас. Практически все из нас сидят, на огромной и мягкой софе, стараясь друг ради друга держаться непринужденно и даже улыбаться. Это мило до тошноты. Хоть фраза "даже улыбаться" больше относиться ко мне и мальчишке четырнадцать лет, еще одному трибуту, что находиться рядом. Кстати, его нервозность давит на меня особенно сильно, выводя из строя. Но я знаю, что это он делает не со зла, и, конечно же, в этом точно нет желания вывести меня из числа сражающихся за жизнь, но не знаю, отчего именно сейчас я начинаю теребить подол своего платья, хоть практически всегда мне удавалось сохранять холодное спокойствие, позволившее мне стойко переносить и жатву, и интервью, но сегодня все идет не так. Все слишком сильно граничит с безумием. Но все равно нашу атмосферу можно было бы назвать "идеальной" если бы не мой ментор, который стоял прямо напротив меня, отвернувшись от экрана, и следя за любым изменением в моем состоянии. Финник оперся на постамент с ужасной вычурной вазой, которая для столицы являлась одним из новых писков моды, и сердито смотрел на меня. Над его переносицей появились две глубокие морщинки, и даже если я закрою глаза, то смогу четко описать то, как он выглядит в данный момент. За семь дней проведенных рядом с ним, я даже привыкла к его извечным придиркам, но сейчас от этого поведения ментора, мне становиться не по себе, и я всячески стараюсь избежать встречи с его глазами, которые дарили надежду одним, а меня наоборот вбивали в землю. Я изучаю потолок, лепнину на стенах, стыки швов и даже объектив камеры слежения, которыми напичканы все помещения, отведенные для жизни атрибутов. От этой достаточно глупой игры, в которую мы с ментором начали играть после моего выхода с тренировочного зала, где я должна была проявить свои умения, меня уже начало подташнивать. Хоть раньше, пару недель назад, я бы все отдала за подобные шалости со своим Финником. Со своим другом. Но сейчас у меня не было этих дней. Я их потеряла, точно так же, как и его в тот момент, когда мое имя было выбрано на церемонии Жатвы. Финика, которого я знала, снова уничтожили изнутри Голодные игры, превращая из баловня судьбы в моего наставника и плача в одном единственном лице. - Присядь рядом с нами, - говорит Мэгз, при этом похлопывая по подлокотнику софы рядом с собой, но тот лишь хмыкает, переводя взгляд на экран, где только что Дакота Морингтон, трибуна Третьего Дистрикта, получила свои оценки и по возгласу стилистов я понимаю, что это достаточно высокий балл. Вроде бы на экране была цифра девять, но я "залюбовалась" перемычками на окнах, убегая от взгляда ментора, и не была в этом полностью уверена. - Дистрикт Четыре. Корри Хейл! - пафосно объявляет диктор и на большом дисплее высвечивается фотография парня, с которым воля случая свела нас вместе, здесь, на Голодных играх. Я вижу, что он волнуется, так что я протягиваю ему руку и тот, словно не веря тому, что его хоть кто-то искренне поддержит, вцепляется в нее. Я чувствую его страх, но стараюсь забрать его, и он благодарен мне. Я улыбаюсь ему, и мне хочется верить, что это будет единственный, кто выживет на этих играх, вопреки всей логике. Вопреки всему и назло всем, но я бы поставила на него. Мегз тяжело вздыхает, и мы смотрим на экран, где должны высветиться его баллы, которые помогут добыть спонсоров. Говорят, что это необходимо, но это не для нас с моим партнером по играм. Мы умудрились испортить все, что только могли. После нашего интервью, я даже потеряла счет количество раз, произнесенного в наш адрес, слова "идиоты". Даже наш второй ментор Мэгз не могла успокоить Финника. Так что мы просто разошлись по разным комнатам и не высовывались из них. Ради сохранения нервам своему ментору. Но все равно это было веселее и живее, чем сейчас. - Все будет хорошо, - произношу я мягко, откидывая назад свои выпрямленные волосы, которые после работы стилистов приняли ярко-огненный оттенок, но к кончикам переходя в золотой, словно меня подожгли, и снова замечаю взгляд Финика, направленный на меня. Он опять недоволен. Ему не нравится то, что я вожусь с этим парнишкой, которого тот сразу же окрестил "первым трупом на трибуне", хоть так он не сказал, но красноречивые взгляды и полное бездействие к его участи говорили за себя. Хоть не мне судить менторов, ведь Корри был действительно слаб и физически неполноценен. В свои четырнадцать лет он был слишком хилым и дохлым, но самое страшное было в том, что он плохо передвигался из-за детской травмы, после которой его тазобедренная кость срослась неправильно. Когда назвали его имя, я впервые за всю жизнь в нашем Четвертом Дистрикте поняла, что жалею о том, что у нас не бывает Добровольцев, потому что мы слишком скоро оправляемся от потерь, потому что каждый из нас с самого рождения готов принять смерть, потому что мы не можем сражаться. Потому что мы слишком спокойны. Потому что у нас слишком много таких отговорок и причин на любимое "потому что". Мы слишком мягки. Рожденные морем, не могут биться на суше, да и не желают. Но именно в момент, когда произнесли его имя, я пожалела о нашей трусости. Да, ведь лишь теперь я поняла истинное название нашим поступкам. - Четыре балла - вещает нам мужчина из телевизора и в комнате повисает тишина, а в телевизоре Цезарь отпускает очередную шутку о неумелом трибуте, а Диктор смеется. Но сейчас мы больше не слышим их острот, и, кажется, что весь мир прекратил свое существование, а осталась лишь наша гостиная, где каждый не знал, что сказать или что-то сделать. Да и есть ли смысл нарушать тишину? Из глаз паренька потекли слезы и Мэгз, обняла его, потирая его плечи и пытаясь успокоить. Она стала ему нашептывать то, что могло его утешить. - Я не брошу тебя! - говорю я четко и громко, замечая, что мои руки сжались в кулаки. Мне хотелось заставить их изменить решение, но стоило мне лишь встретится взглядом с Финником, как его холодная ярость, заставляя меня опешить. Он снова сердился. - Я сплел сеть… - проговорил Корри, всхлипывая так, что даже мне захотелось завыть. - И ты не должна этого делать. Он говорит это чуть слышно, понимая о том, что это его участь, и я не обязана погибать с ним, но мне хочется, чтобы он перестал бояться. - Ну и хорошо, - говорит бабушка, поднимаясь с дивана и желая увести его в комнату, чтобы тот успокоился и уснул. Хоть ненадолго забывая о том, что завтра для него уже не будет ни ужина, ни дома, ни следующего дня. У него есть только сейчас, которое утекает, как песок сквозь пальцы. Но ее задерживает голос Диктора. - Дистрикт номер Четыре. Энни Креста! - в следующее мгновение на экране моя фотография - Красивая девушка, и не знаю как ты, Цезарь, но я считаю ее самой милой трибутикой наших шестьдесят девятых голодных игр! - это заставляет меня насторожиться. - Посмотрим, сколько она получила за свою привлекательность! - говорит он, подмигивая диктору. - Одиннадцать баллов! - говорит Мэгз, смотря на экран, но в ее голосе появляется лишь тоска и боль. Я удивлена не меньше всех собравшихся. Первыми возликовали стилисты, и мой от удовольствия вскрикнул и обхватил меня за плечи, прижимая к себе и удерживая в таком нелепом положении слишком долго, что Финник не выдержал и резко выключает дисплей. Комната погружается в мягкую темноту. - Что ты натворила? - обращается он ко мне слишком жестко, и это заставляет меня выпрямиться и подняться с дивана. Я обхватываю себя руками, чтобы выглядеть убедительнее, чем есть на самом деле. Хорошо, что он видит лишь мои очертания от вечернего неба Капитолия, которое так и искрилось разноцветными огнями. - Спела песню, - шутя, произношу я, скрывая то, что заставила спонсоров и судей переполошиться не на шутку. Бедные жители Капитолия забыли, что мы, представители Четвертого Дистрикта неплохо можем продержаться под водой, затаив дыхание. Почему то эту демонстрацию они расценили, как попытку убить себя. Интересно, а подобные случаи бывали уже? Или я заставила их задуматься о возможности такого исхода. Но панику в их взглядах я не забуду никогда. Они запомнили меня, судя по баллам. Мы молчим, глядя друг на друга, и не желаем признать поражение, оставляя все свои мысли внутри себя и эта звенящая пустота становиться страшнее, чем если бы кто-то из нас кричал на другого. Тишина является для нас самым худшим помощником, но отчего-то именно к ней мы и прислушиваемся, словно ее лапы смогли вплестись в наши головы, спутывая мысли. Нас разделяет всего пара шагов, которые стали для нас огромной пропастью, которую невозможно было стянуть, при этом не погубив второго. И как бы он не сопротивлялся, но я не дала ему шанса выбирать, отдавая себя на закланье смерти ради его существования в мире к которому он уже так давно принадлежит. Я не отвожу от него свой взгляд, потому что не хочу. Да и не могу. Если бы в это самое мгновение кто-то окликнул бы меня, то я все равно не нашла в себе силы порвать прочную связь, что возникла между нами, вопреки всему. Гнев - лучшее средство остаться. Мы не замечаем, продолжая свое противоборство взглядами, как гостиная опустела. Я опять подвела его. Другие бы менторы радовались за баллы своих участников, но он наоборот злился. Я не могла исправить того, что сделано. Я не могла вернуть тот миг, когда мы стали друзьями. Не могла. Да и не хотела. Я же его отпустила, хоть это было так давно. Это было в детстве, и сейчас он не должен был терзаться муками совести. Мне хотелось объяснить ему то, что он свободен. То, что Финник не должен был думать обо мне больше, чем о любом другом требует. Его жизнь не должна измениться от того, под каким номером прогремит над моим телом пушка и меня заберет планолет. Но я молчу, не находя в себе силы говорить, а он сдаётся первым. - Когда дадут старт - ты должна бежать! - говорит Финник охрипшим голосом, заставляя меня удивиться столь яркой перемене, что в нем произошла за эти семь дней, что было отведено нам. Финник снова ждет моего ответа, но я не могу ему обещать это. Знал бы он, как мне надоело делать то, что мне говорят ради прихоти, и иногда я задумываюсь о том, а разве лучше продолжать существовать после игр, становясь палачом? Его голос заставляет меня вспомнить о том, что он меня отчитывает. Наверное, все девушки до меня, которые были выбраны трибутами на Голодные Игры, не доставляли ему столько хлопот. И только я одна рушу его карточные замки. Внутри меня начинает выть ветер пустоты, напоминая о том, что возможно это наш последний разговор. - Прочь, куда угодно, но не в центр. - Я легонько киваю, желая закончить эту беседу, но это не то, что хочет слышать от меня мой ментор. Он должен услышать мой ответ, но я не готова дать пустые обещания. Не ему. Только не ему. Я чувствую, что это лишь начало. - Тебя убьют первой, раз не создала себе тандем. - Голос Финника словно больше ему не принадлежит. Он другой и пропитан болью, и все его чувства передаться мне, и они словно впиваясь своими колючими иглами в мое сердце, заставляя мои губы задрожать. Неужели стена, которую я создала вокруг своей души, начинает трещать по швам и осыпаться вниз. Я сжала руку, и стараясь не дать волю чувствам, которые были крепко спрятаны внутри меня, приоткрыла губы для ответа, но он не позволил мне говорить, теряя самообладание и смахивая рукой вазу, украшавшую постамент в гостиной Четвертого Дистрикта. - Ты поняла!? - срывается он на крик, который застывает в воздухе, разрывая мою душу и ломая меня изнутри. Мои губы плотно смыкаться, а в глазах появляется отблеск веселья, потому что впервые я поняла, что больше не боюсь. Знал бы он, какое это прекрасное чувство свободы, словно с тебя стянули оковы и ты можешь взлететь, воспарить и все остальное станет мелким и таким незначительным. - Добрых снов. - Произношу я, отступая от дивана, направляясь в комнату и не оборачиваясь в его сторону. Я опять его разочаровала. Я опять стала ему помехой. Он молчит, но все же я чувствую его тяжелый взгляд у меня на спине, словно он тормозит меня, но сейчас я не хочу отступать, понимая, что так будет лучше для нас двоих. Мы слишком запутались и гибнем. Говорят, что если любишь, то приходится жертвовать. Моя жертва - это его свобода. И позже, он должен оценить ее. Каждый шаг, каждый мой шаг, даётся мне с огромной силой и трудом, но все же я стараюсь держаться прямо, не показывая то, что твориться у меня внутри. Он не должен знать. Я не позволю ему сомневаться. И я навсегда запомню этот последний диалог. Пусть он и не был радушным, но все же там был мой друг. Мой Финник. Войдя в комнату я рухнула на постель, впервые за все это время понимая, что мне так нахватает моего дома с покосившимися стенами и циновками, застилавшими пол. Красота столицы и ее дары, которыми пичкают трибутов, никогда не сможет заменить им то, что отобрали ради развлечения. Какими бы нас не делала арена, но все же нет ни одного, который бы забыл дом. Мне повезло больше, чем многим. Я прожила семнадцать лет. И если бы сейчас мое имя не было бы названо на этой церемонии Жатвы, то я бы никогда больше не боялась этих игр. Но судьба не всегда благоволит. Она избирает тех, кто позволит ей хорошо развлечься, для того, чтобы другие не скучали. Кто скажет, что семнадцать лет пролетают незаметно, то тот никогда не жил в Дистриктах, переживая жатвы и теряя людей, которых ты знаешь и любишь. Редко ты не слышал о погибшем трибуте, ведь боль Голодных Игр проникала в каждый дом, вселяя в сердца людей страх или отчаяние. За все шестьдесят восемь игр каждый из нас смирился с тем, что Четвертый Дистрикт идет на убой. Нас не тренируют, да и кого сможет остановить связанные наспех рыболовные снасти? "Я сплел сеть." Слова Корри бьют меня по ушам, от чего я непроизвольно застонала, выдыхая свой голос в шелковые простыни Капитолия, которые все же не сдерживают в тайне мой крик. Я ненавижу эту красоту. Я хочу домой, но знаю, что это никогда не осуществиться. Сжимая дорогую ткань своими руками, я хочу порвать эти тряпки, и лишь треск простыни заставляет меня очнуться от агонии и злости. Давно я стала такой? Этот вопрос заставляет меня остановиться. Но я не нахожу на него ответа. Мои руки трясутся, и эту дрожь я не могу унять, но слез нет. Как бы мне хотелось, чтобы она пришли и тогда, я бы успокоилась. Их нет назло, но мое тело сотрясается и ломается. Я свернулась в клубочек, обхватывая колени руками и понимая, что сейчас все пишут камеры и это в очередной раз докажет, что я подвела своего ментора. Просто еще один минус рядом с моим именем. Я показала им всем насколько я слаба. Закрыв глаза, я все жду прихода сна. Я не знаю, сколько пробыла в этом состоянии дикой пустоты, но оно меня пугает еще сильнее. Мне стало казаться, что время остановилось, замерло, позволяя в комнату проникнуть тишине, которая давила на меня, и даже мое дыхание и всхлипы не могли пробить этот вакуум, что образовала звенящая пустота. Тишина, которую ты молишь наполниться звуками. Глухой звон пустоты, что заставляет тебя выть... Мой ментор, наверное, уже лег спать, что и мне следовало сделать, ведь не выспавшийся трибут - это мертвый трибут. Хоть сейчас плевать высплюсь я или нет, если Финник сказал, что я буду первым трупом на арене. Он сказал, а значит так и будет. Опять мысль о нем заставила меня разозлиться и плотно сжать губы. Раскрыв глаза, я понимаю, что мне не следовало с ним так вести себя. Что была неправа именно я. Что Финник не виноват, что жребий выбрал меня, просто он точно так же, как и я пытается выжить в этом мире. Он просто хорошо адаптировался, а я очередной плохой ученик, который разочаровал его. Боже, я не знаю, сколько раз произнесла это слово или подумала о нем. Интересно, а мой ментор знает, как больно понимать то, что ты не справился с поставленной задачей? Опять мои мысли вернулись к Финнику. Я была зла. От гнева я прокричала что-то бессвязное, но мне было плевать, что меня могли услышать. Сегодня была моя ночь. Моя и Корри, и мы имели право делать то, что хотим. Ведь завтра мы сдохнем. Сейчас это так отчетливо осознавалось, что меня начали бесить секундные стрелки, которые явно не работали в нужном ритме, превращая время в резину. Опять я вспомнила его голос, его глаза и то с какой он силы швырнул вазу. И этому была я виной. Я не заметила, как надкусила ноготь на указательном пальце левой руки, слыша треск ногтевой пластины и с ужасом представляя лицо моего стилиста, которого хватит завтра удар. От этой мысли на моем лице появилась улыбка, кажется, что я начинаю приходить в норму, а затем возможно все же усну. Коснувшись дистанционного пульта, я нажала кнопку номер четыре, и на огромной стене появился морской пейзаж, который так напоминал мне мой родной Дистрикт. Я смотрела, как волны скользили по песчаному берегу, ощущая каждой клеточкой тела тоску по дому и моей маме, которая сейчас была одна. Капитолий забрал у нее всех, отнимая последнюю часть души. Закрыв лицо ладонями, я отвернулась на другую сторону, утыкаясь лицом в подушки и разорванные лоскуты простыни. Утро не желало начинаться, хоть ночь уже долго царила над городом. Стоило мне закрыть глаза, как мозг заставлял мня снова увидеть своего ментора, его глаза, его волосы, которые непослушными золотыми кудрями спадали на его лицо. Он был создан для этого города. Он был создан для этих комнат и этой жизни. Не зря он за десять лет все так же оставался любимчиком у публики в Капитолии. Финник смог адаптироваться. Потому что это он. И я была рада за него. А все потому, что он знал секрет, но не мог его донести до нас, трибутов. И стоило лишь мне это понять, как вдруг стало неимоверно его жаль. Ведь я слишком хорошо знала своего наставника. И возможно он был мне дорог. Возможно, я его ценила и любила, как брата, которого у меня забрала Жатва. Возможно, если бы тот был рядом, в моем сердце не появилось бы места Финнику. Возможно, так было бы легче нам обоим. Возможно, так бы и было, но не будет. Никогда история не измениться, а время не обратиться вспять. Я дорожила им, хоть это было не то чувство, что я к нему испытывала сейчас. Мы были друзьями, и это светлое воспоминание не выцарапал из меня Капитолий, как бы он не старался. А затем, хоть наше общение и разделялось месяцами молчаний, но все же я ценила ту теплоту, что он дарил мне в эти короткие моменты между "Привет" и "Пока, Энни". Я сощурилась от боли. Решение извиниться перед ним бьёт меня в под дых, и я задыхаюсь, разрываемая совестью и гордостью на две части. Мое сердце бешено бьётся и теперь мне не хватает кислорода, от чего я вскакиваю с кровати и начинаю метаться по комнате, вышагивая из одной стороны в другую. Всего три шага и поворот, а затем все вновь повторяется, словно я заведенный болванчик. На тридцать восьмом шаге я сбилась, точнее, задумалась, теряя счет, но продолжая безвольную гонку тела. Очередной разворот и смена ритма, который, то заставлял меня медлить, то практически бежать. Когда я запыхалась, и моя голова стала идти кругом, я говорю себе стоп. Слишком резко, что мое тело еще делает пару шагов, прежде чем я чуть не падаю на стену, но вовремя хватаясь за дверную ручку рукой и пытаясь отдышаться. Мои глаза плотно сжаты, так сильно, что мои скулы заболели, но слез нет. Как же я их жду, чтобы найти хоть одну причину способную заглушить вой совести в моей душе. Каждый нерв оголен. Каждый вдох я делаю через силу. Каждая секунда - это лишнее мучение. Есть одно решение, и я знаю, что нужно делать. - Если он будет спать, то я просто уйду, и тогда Финник не заметит, что я приходила, - успокаиваю я себя. Интересно, а давно ли я стала бояться его? Давно ли я потеряла друга? Еще пару вдохов и я резко распахнула дверь, выходя в просторный коридор. Босая, в платье, которое я все еще не сняла с момента выставления баллов, с растрепанными волосами. Я не та Энни, которую он помнил и знал. Я та, которая боится что-то не успеть, но не может решиться. Такое странное сочетание, что тревожит меня и все же не оставляет выбора. Вечное перепутье в моей душе и все из-за того, что это мой Финник и мой ментор. И эти двое не могут существовать одновременно в одном человеке. Хоть они и едины. И все это из-за того, что это я, глупая девчонка Энни Креста. Я, а не любая другая из Четвертого Дистрикта. - Я не хочу говорить об этой девчонке! - слышится голос Финника из-за закрытой двери и это заставляет меня остановиться. Опешить и в очередной раз пожалеть о том, что пришла сюда. - Прости меня, - произношу я, не понимая того, что только что слетело с моих губ. Ведь это не мой голос, который звонок, а шелест умирающей океанской пены. - Она сделала все! - он срывается на крик - Сделала все, чтобы лишить себя шанса! Ты понимаешь меня, Мэгз? Ты все видела! - сердце клокочет в моей груди, бешено, нетерпеливо и я вынуждена замолчать. Его голос заставляет меня почувствовать боль, ту от которой я бежала. А его слова бьют сильнее, чем настоящая пощечина. И эта мука растекается по моим жилам, как раскаленная лава. Сделав вдох, я понимаю, что его речь настолько сильно проникла мне под кожу, впиваясь в каждую клетку тела, что я падаю и даже не удивляюсь тому, что его голос сбивает меня с ног так, что я вынуждена прижаться спиной к стене, а руками упереться в колени. По моему телу пробегает спазм, но слезы все не приходят. - Прости… - одними губами шепчу я, словно он может это услышать. - Я пытался! - выкрикивает он фразу, и в ней нет его обычной мелодичности и самолюбования, которое стало ему присуще в Капитолии. Сейчас он снова говорит все так, словно он просто мой друг. И от этого я усмехнулась, выплевывая очередное "Прости", словно тихий шёпот вереска. - Я старался. Объяснить. Ей. - Отрывисто и четко произносит мой ментор, а я стою и пялюсь в закрытую дверь, не смея сбежать и не желая оставаться. Я словно примерзла к этому месту не в силах шевельнуться, но моя душа стремиться сорваться вниз, разбиваясь у его ног. - Прошу, прости! - понимая, что выгляжу глупо для пишущих камер Капитолия, но я продолжала твердить себе эту фразу. - Прости, прости... Прости. - Я говорю это быстро, как мантру, но все равно это лишь тихое завывание осеннего ветра. - Я не хочу видеть ее нелепую смерть! - произносит он так, словно в этот миг подписал мне приговор. - Я не могу. И не хочу. - Каждое слово. Каждый слог. Каждая буква. Каждый звук - впивались в мое горло, вгрызаясь в мякоть и вырывая клочья моих чувств. Я словно оглохла, погружаемая в вакуум. Я словно сдалась, хоть никогда и не начинала войну. Наверное, я не должна была слышать этот разговор. Хоть нет, в этом "наверное" и есть ошибка. Мне не предназначалось услышанное. Я, как трибут, должна быть в своей комнате и делать вид, что эту ночь я буду спать. Но я здесь. Я зачем то здесь и надеюсь, что моя совесть теперь спокойна. Финник обыграл меня в шахматы судьбы, хоть сложно быть наравне с тем, кто мыслит на несколько ходов вперед. Но я здесь, и каждый звук из апартаментов моего ментора заставляет меня страдать. А я еще думала, что Финник будет спать. О Боже, какая же я наивная. В этой какофонии чувств и эмоций, сметающих мне душу и терзающих мое тело, я забываюсь во времени и пространстве, теряясь в своем страхе, который парализовал меня. - Дитя мое, ты не спишь? - резко и так неожиданно услышала я голос Мэгз, второго ментора, понимая, что все еще стою полусогнутая и пытаюсь отдышаться. А она только вышла из-за закрытой двери. - Я не смогла, - шепчу я губами, но понимая то, что ничего не произношу. Что ответа не последовало, и бабушка все еще ждет его от меня. На мне словно что-то давит на грудь, делая меня безмолвной, хоть я и хочу ей ответить, но мои губы отказываться повелеваться мне. Я выгляжу нелепо, а сердце бешено стучит, пытаясь растормошить меня, но вся мой кровь сгустилась в ногах, напряженных и не позволяющих упасть, отхлынув от побелевшего лица, которое на фоне медных волос приобрело фарфоровый оттенок. Я похожа на выброшенную на сушу маленькую морскую рыбку, которая открывает свой рот в надежде на глоток жизни, а взамен этого получая обжигающий воздух, дарящий смерть. Женщина стоит ко мне достаточно близко, а Финник прижался лбом к прохладному стеклу в глубине комнаты, и я не понимаю, почему мною не был услышан тот момент, когда он перестал кричать. Тогда бы я, наверное, смогла спрятаться или сбежать. Я непроизвольно взглянула на ментора и заметила, как он сосредоточен, словно само мое присутствие заставило его напрячься. На его спине теперь играют мышцы, выдавая его злость. Как давно он стал испытывать ко мне лишь это его чувство? Как давно? И почему? Мне хочется кричать, чтобы он слышал. Чтобы слышал каждый житель этой Столицы о том, что я сожалею, что подвела его. Ох, как же мне хочется вбить в его голову то, что мне жаль. Как же это стало для меня необходимо, чтобы он простил меня. Мне хочется смеяться от безысходности и нелепости, но я не смею. Я не могу сделать ни одного действия из того что хочу. Я начинаю дрожать то ли от холода, то ли от того, что мне стало душно и жарко. И эту дрожь видит Мэгз, мой второй ментор. Сейчас я выгляжу так глупо, что даже не знаю какое найти оправдание тому, что я нахожусь здесь, там где меня не должно быть и слушаю то, что не предназначено для моих ушей. Мне хочется испариться, исчезнуть после его последних слов, но я не могу промолвить ни звука, и словно поняв мои чувства, бабушка приходит мне на помощь. Как же я благодарна ей. - Мне посидеть с тобой? - говорит женщина, точно так же, как это делала моя матушка, и я поднимаю на нее свой взгляд, произнося безмолвное спасибо. Ее рука касается моего плеча и от этого легкого прикосновения по моему телу начинает расползаться боль, словно лава. Как бы я не хотела этого, как бы я не боялась того, что произошло, но мой стон слетает с губ. И я, не знаю почему, подняла на Финника свой взгляд, точно так же, как не понимаю отчего он развернулся, чтобы взглянуть на меня. Но наши взгляды встретились, и я знаю, что увижу перед тем, как погибну на арене. Его глаза. Небесно-синие глаза моего друга, наставника, тренера. Глаза человека, которого я люблю. И в этот миг, все стены и преграды, что я возводила в своей душе, отгораживая его от себя и себя от него, рухнули, сметаясь захватившими меня чувствами. Моя броня пала, больше не давая мне шанса отступить, а предательские слезы покатились по моим щекам. - Прости меня, - шепчут мои губы, дрожа и не желая подчиняться, но я знаю, что для него это было так явно и понятно произнесено, словно я кричала. Мне так тяжело дались эти слова, что сил больше не осталось. Все поплыло перед глазами, но стоило лишь их закрыть, как он оказался рядом со мной, и его ладони обхватили мои щеки, заставляя смотреть на него. Хоть я делала все для того, чтобы отвести свой взгляд от ментора. - Ты давно стояла здесь? - на выдохе говорит он, и впервые за все время знакомства с ним я ощущаю его страх. И мне хочется успокоить его, солгав, что я только что пришла и ничего не слышала, но я не могу. Я только тихо киваю, но он не доволен этим ответом и он снова сердится. - Я хотела лишь извиниться. - Говорю я отрывисто, словно у меня есть пара секунд. Хоть так оно и было, ведь от такого моего поступка у него явно будут проблемы. - Потому что подвела тебя. Но я старалась. Я правда хотела, чтобы ты был спокоен. Чтобы потом, когда меня не станет, ты не сжигал себя чувством вины! - я начинаю говорить тихо, но сама того не понимая последние свои слова выкрикиваю. - Я делала все для того, чтобы ты забыл, что мы друзья! Все! - я удивлена своему голосу, который теперь напоминает мне стонущую выпь. И то, что мой ментор так близко от меня делает мне еще больнее. Как я хочу оттолкнуть его, чтобы утереть свои слезы, но он не дает мне этого и мои руки лишь упираются в его грудную клетку. Проходит секунда, другая, третья, а мы не движемся. Мы замерли, и Финник все так же держит мое лицо очень крепко, фиксируя, и запоминая. - Прости! - говорю я, вкладывая в это слово все то светлое чувство, что еще теплилось в моей душе к нему, а он лишь просит Мэгз принести мне воды. А что я хотела? Чтобы он просто простил девушку, которая в очередной раз по своей глупости станет пушечным мясом и заставит Финика скрываться в Капитолии, чтобы не сметь соваться в Четвертый Дистрикт. Я хотела, чтобы он сумел отпустить меня с добрыми намерениями на смерть, когда я отказалась от его помощи? Я хотела, чтобы он понял меня? Я начинаю тяжело дышать, а мысли мне не дают покоя. Я хотела того, что он мне не мог дать. Он не мог меня простить. Он не хотел этого делать. Он не понимал, что мне это так было надо. Одно его слово, а не эта проклятая вода. Его простое прощение! Когда я отвожу взгляд на уходящую бабушку, то понимаю, что находиться рядом с ним становится мучительно больно, и делаю очередную попытку сбежать, как трус, но он пресекает ее, накрыв мои губы своими и целуя. В этот миг я разучилась дышать, думать и понимать то, что происходит вокруг.