Последняя встреча

Всадник мчался сквозь чащу, едва различая дорогу. Его сердце бешено билось в волнении. Он преследовал лишь одну цель: доехать до деревни, к которой держал путь, как можно быстрее. Время от времени он останавливался, чтобы спросить у проходивших мимо путников дорогу, а потом вновь тут же пускался вперед. Он не щадил своего бедного коня, едва переводившего дух, и мало-помалу силы его иссякали. В конце концов, животное не выдержало и остановилось, судорожно ловя воздух, и мужчине пришлось слезть с него и идти пешком. К счастью, деревня племени ганьягэха была недалеко, и скоро на пути путника встретился индеец его лет, в котором, на свою удачу, он узнал одного из тех, кого когда-то давно спас от рабства. При его приближении индеец достал томагавк и принял боевую стойку. Но, похоже, тоже узнав чужеземца и не увидев за ним кого-либо ещё, он немного опустил оружие, хотя и не ослабил своего осторожного взгляда: – Что тебе нужно? – спросил он на английском. – Дзио... мне нужно увидеть её… – только и смог вымолвить путник. Индеец опустил томагавк и, посмотрев на него понимающим взглядом, рассказал, где находилось то, что тот искал. Путник поблагодарил его и было собрался сесть на своего немного отдохнувшего жеребца, как индеец вновь обратился к нему со словами: – Тебе лучше не попадаться на глаза остальным. Я помог тебе, потому что ты когда-то помог мне, но многие из нас не могут простить белым то, что они сотворили в тот день. Я не знаю, как они отреагируют на твоё появление. Выслушав его, путник решил обойти деревню. Ведя под уздцы своего скакуна, он дошел пешком до берега озера и увидел ту самую одинокую сосну, которую искал. Забыв об осторожности, он в ту же минуту не помня себя ринулся к ней. Почувствовав, как похолодело сердце, Хэйтем Кенуэй в раскаянии рухнул на колени перед могилой самой дорогой для него женщины, чье имя было выцарапано на стволе охранявшей ее покой сосны. Рядом лежали цветы. Он видел много смертей дорогих ему людей, но поверить в эту, когда ему рассказали, он так и не смог. Не хотел верить. До этого момента. Он остался тогда спокоен, не показав перед членами ордена своих чувств, спрятав их глубоко в себе, чтобы не дать новой ране в измученном сердце разойтись больше. Но теперь, когда он стоял перед этой могилой, которая скрывала последнее, что осталось от его любимой Дзио после того жуткого пожара, его сердце более не могло сдержать те боль и горечь, которые хранило в себе столько лет. Воспоминания нахлынули на него. О лучших мгновениях своей жизни, которые она ему подарила. И том дне, когда, узнав правду, которую он скрывал от нее, она прогнала его, сказав больше никогда не возвращаться. А также мысли о счастье и семье, что могли бы быть, если бы не орден, верность которому заставила его принести слишком много жертв. Теперь ничего нельзя было изменить. Без слез – ведь он не мог проявлять таких сильных чувств, что были чужды ему, пусть в тот момент в его глазах и заблестела влага, а на щеке осталась мокрая дорожка, – он смотрел перед собой, не видя ничего, а перед глазами был тот милый образ смелой орлицы, навечно покорившей его сердце. И так хотелось снова посмотреть в те гордые и некогда столь нежные к нему карие глаза, о которых так напоминали глаза их единственного сына, сказать всё, что так и не будет сказано, и обнять их владелицу, чтобы больше никогда не отпускать... То было странное, внезапное чувство, словно он здесь был не один. Кенуэй поднялся, осматриваясь по сторонам, и будто бы заметил, как бледная тень мелькнула между деревьями и тут же исчезла в лучах заходившего солнца. – Показалось… Он вновь перевел глаза на могилу, едва слыша фырканье своего коня, подошедшего к нему. Ветер легко играл с ветками деревьев и трепал полы его камзола, а закравшаяся мысль и чувство, что здесь был еще кто-то, не покинули его. – Прощай, Дзио. После чего, бросив на могилу последний взгляд, побрёл обратно к заждавшемуся скакуну.