Безумие и красная вода

С войной покончено. Теперь, когда Столица пала, больше нет смысла сражаться. Воздух, все еще пропитанный запахом крови, смешанной с бензином, источает едкий аромат смерти и разрушения, однако битве пришел конец. Крестьяне заносят в дома своих раненых, им нужна помощь молодой жрицы, без нее не справиться. Вот только Кирары нигде нету. По крайней мере, никто не может ее найти. Она пропала. Глухой удар сменяется то ли хриплым стоном, то ли сдавленным криком. Девушка сползает вниз по широкому стволу старого дерева. Спина болит. Цепкие пальцы в латексных перчатках с силой дёргают ее за волосы, заставляя запрокинуть голову вверх. — Открой, — что-то странное с его голосом. Срывается. — Посмотри на меня, ну, давай же, — слишком много истерических ноток. Она боится смотреть в лиловые глаза. Боится увидеть в них свой, пока еще не озвученный, приговор. Отрицательно мотает головой, однако звонкая пощечина, обжигающая щеку, говорит о том, что приказу нужно повиноваться беспрекословно. — Хорошая девочка, — его безумная улыбка заставляет содрогнуться. — Зачем?.. — Зачем?! Что значит это твое "Зачем?", Кирара? Я всего лишь решил тебя спасти. Увести с поля боя, понимаешь? Если это спасение, то и войну можно назвать перемирием. Жрица не отвечает. Просто не знает, что можно ответить в подобной ситуации. — Кирара, знаешь, — на мгновение в его глазах проскальзывает тень чего-то человеческого, но лишь на мгновение, после вновь сменяется какой-то маниакальной одержимостью, — Ты очень красивая, очень умная девушка. Признаюсь честно, я даже в какой-то момент подумал о том, что можно было бы на тебе жениться. — Ни за что. — Что ты сейчас сказала? Повтори, давай же! От этого дикого смеха внутри все сжимается. — Я бы... Ни за что на свете я бы не вышла за такого человека. За такого жалкого, за такого... — она делает паузу, словно раздумывая над тем, стоит ли продолжать: — Ничтожного. Новый приступ боли заставляет кричать в полный голос. — Какая жалость. Твои прекрасные волосы... — Укё с интересом изучает то, что осталось в руке: не рассчитав силы, он выдернул прядь вместе с кожей. Совсем немного, но ведь и этого достаточно, — Так что ты там говорила про «жалкого и ничтожного»? Я не расслышал, прости. Тебе придется сказать это снова. — Я бы... Никогда... — Ну же, не томи, — он направляет на нее пистолет, секунду назад извлеченный из-под плаща, — Я весь во внимании. Однако девушка не произносит ни слова. — Кирара, давай же, — водит оружием туда-сюда, словно примериваясь, в какой момент лучше нажать на спусковой крючок. Хотя... Почему словно? Так оно и есть. Жрица отрицательно мотает головой. — Как обидно. Щелчок. Выстрел. Крик. — Больно? — Укё любуется тем, как алое пятно на ее бедре разрастается, пачкая юбку. — Нет... — Вот и славно. Я никогда не хотел, что бы ты страдала, — облизывает пересохшие от волнения губы, — Так на чем мы остановились? — он прокручивает в пальцах пистолет, словно держит в руках игрушку, — Ах, точно. Ты станешь моей женой. Мы будем счастливы. У нас будут красивые дети. Как ты на это смотришь? Тебе нравится? Слишком больно, чтобы что-то ответить. Даже простое "нет" стоит слишком многих усилий. — Давай немного прогуляемся, а? — Молодой Амануси подходит к девушке, подхватывает ее на руки, прижимая к груди. Чересчур много нежности в этих движениях, — Тут ведь где-то была речка? Знаешь, скоро закат. Мне нравится закат, а тебе? — касается губами ее виска, — Твое молчание — знак согласия? Я рад. — Хочешь искупаться, да? — нагибается, отпуская жрицу в воду, — Кра-а-сный, кра-а-асный, — тянет гласные, словно маленький ребенок, — Вода окрасится в красный. — Что это был за звук? — Похоже на выстрел. Наверняка какой-то из уцелевших бандитов наложил на себя руки, чтобы не мучиться. Сегодня красивый закат. Он пропитался кровью всех погибших в этой войне.