Я, Кирк

Обзорная площадка на палубе G – объективно не лучшее место для подобного отдыха. Для любого отдыха. – Только не говори, что ты боишься высоты, – вздохнул Джим, заметив, как Леонард косится под ноги. Пальцы сами поджимались в ботинках и очень хотелось сесть прямо на пол, на прозрачное сверхпрочное стекло, под которым где-то там, на невообразимой глубине плыл экватор пустынной, еле прикрытой атмосферой Цессии. А лучше – сесть на пол и отползти подальше к стене, туда, где тянулась полуметровая полоса безопасного черного покрытия. – Я предупреждал, – мрачно сказал Леонард, стараясь не смотреть вниз. – У меня много фобий. Почему мы не могли остаться у тебя в каюте? У меня в каюте? – Да ладно тебе, Боунз. Посмотри, какие звезды! Какая красивая орбита! Это романтично. – Сейчас я блевану, и это будет очень романтично. Джим хмыкнул и уверенно сложил ладони на плечи Леонарда, легонько вдавил кончики пальцев в напряженные мышцы. – Расслабься, – посоветовал он, прижимаясь носом к носу, а потом поцеловал, и Маккой с облегчением закрыл глаза, представляя, что они сейчас в уютной, тесной, темной комнате за запертыми дверьми, а не на общей палубе, в помещении размером с полтора мостика, распахнутом наружу, прямо в чертов космос, прямо к чертовым планетам и звездам, которые еще и кружатся там в чертовой темноте, вызывая желудочные спазмы. То ли воображение у него было хорошее, то ли целовался Джим от души, но уже через пару минут плевать Леонарду было и на тошнотворно оранжевую Цессию, болтающуюся внизу как желток в стакане «устрицы», и на простреливаемый звездным светом потолок, и на твердое холодное стекло под лопатками. Его колотило от потребности, от жидкого огня, который каплями срывался с рук и губ Джима, прилипая к коже как напалм и прожигая до нутра. – Нормально? – спросил Джим, задыхаясь и чуть отстранившись, еще минут через десять, когда Леонард был уже не просто готов, а готов придушить его к чертовой матери, если не вставит прямо сейчас. – Да ты рехнулся, – привычно отозвался Леонард, притягивая его обратно за шею. А потом, когда оставалось уже совсем чуть-чуть, корабль тряхнуло раз, затем еще раз, и надсадно завыла сирена. Кажется, они так и не сказали друг другу ни слова, только Джим, судорожно одеваясь, выругался, на секунду застряв головой в вороте черного свитера. Они разбежались по своим делам – Джим на мостик, Леонард в медотсек – и не виделись до тех пор, пока Джим не назначил их обоих в десант на чертову дохлую планету, внезапно решившую обстрелять неосторожно приблизившийся корабль. Вроде бы они даже перекинулись парой реплик до тех пор, как все не покатилось под откос… Маккой не мог вспомнить. Наверное, это и к лучшему. Легкая стрессовая амнезия. Вот бы еще из головы чудесным образом выветрились красочные воспоминания о том, как очередью из древнего автоматического пулемета ему в фарш перемололо ногу. Как высунувшийся из-за неприметного обломка скалы ржавый решетчатый ствол уперся прямо в грудь Джиму Кирку, и как тело капитана вздрогнуло и осело вниз, в мелкую бурую пыль, совершенно, безнадежно неживое. Как присел и затравлено оглядывался по сторонам обычно такой невозмутимый Спок, не зная, то ли кидаться к мертвому другу, то ли к еще живому Маккою... Все остальное потерялось в тумане сначала болевого шока, а потом – обезболивающих. Время от времени Леонард выныривал из забытья, чтобы услышать, как тихо и спокойно переговаривается с кем-то сестра Чепел (это означало, что в лазарете все в порядке, аврала нет, значит, никто больше не пострадал), как мерно попискивает система жизнеобеспечения (это означало, что у него проблемы не только с оторванной начисто конечностью, но и что-то не в порядке с внутренними органами, возможно, подстрелили еще раз, уже после того, как он отключился), как за занавеской яростным шепотом ругаются Спок и Ухура (что означало… черт его знает, что это могло означать). Как смутно знакомый негромкий голос с умиротворяющими интонациями пытается вмешаться в этот спор, и слышится громкий всхлип, а потом дробный стук каблучков, быстро затихающий вдали. – Мне жаль, – ясно произнес за занавеской Спок. – Ниота – разумная девушка, и со временем она примет ситуацию. – Не обманывай себя, – ответил ему тот самый смутно знакомый голос. – Она не примет. Никто из людей не примет. – Мое решение было полностью логичным, я могу обосновать… – Эй, – перебил его голос, Маккой мог бы поклясться, что сейчас владелец его мягко, чуть устало улыбается. – Спасибо. Правда, спасибо, Спок. Лучше это, чем сдохнуть, но просто прими и ты, что теперь уже ничего не будет как раньше. Джим! – через секунду взорвалось в голове у Маккоя узнавание, оглушая и подбрасывая. Это же Джим. Это его голос. Он жив. Господи Иисусе, он выжил. Леонард напрягся изо всех сил, пытаясь шевельнуть рукой, дотянуться до синей просвечивающей занавески, за которой угадывались два знакомых силуэта. В ушах застучало, перед глазами поплыла муть, но когда ему все-таки удалось вцепиться в мягкую голубую ткань пальцами, когда голоса испуганно замолкли, когда занавеска отодвинулась, и над ним склонилось два лица: одно сосредоточенно внимательное с поджатыми губами и острыми бровями вразлет, и второе – родное, загорелое, синеглазое… – Джим, – прохрипел Леонард, мучительно пытаясь приподнять голову с подушки. – Жив. – Боунз, – с зашкаливающей нежностью произнес Джим, касаясь его ладони, пробегаясь теплыми пальцами по запястью. – Извини, Боунз. Ох. Извини. Я умер. И именно в этот момент подкошенный травмой и стрессом организм Леонарда Маккоя не придумал ничего лучшего, чем снова отрубиться, правда, теперь уже ненадолго, только до утра. Он все-таки шел на поправку. Ногу, как Леонард и подозревал, спасти не удалось. Невелика беда, на любой звездной базе можно вырастить новую, а пока… Пока у него был протез. Чертова искусственная нога, которую Спок приволок оттуда же, где сделал… это. Эту штуку, которая теперь толклась на мостике, в коридорах, в столовой, в общем, везде, куда бы ни пошел Маккой. Эту пародию на Джима Кирка. Андроида. Ей-богу, только вулканцу с его компьютерным мозгом могло прийти в голову, что Джима, золотого капитана Джима Кирка можно заменить каким-то роботом. Леонарда и правда хорошо посекло на Цессии: пострадали легкие, печень, были перебиты два позвонка в грудном отделе. Спок едва успел скомандовать транспортаторной подъем, еще немного, и все было бы кончено. И вот пока Маккой валялся в коме и пытался выжить, Спок, как исполняющий обязанности капитана, приказал взять курс на одну мерзкую планетку класса К, с которой они не так давно еле удрали. Он привел «Энтерпрайз» к планете Гарри Мадда и пообещал вызволить засранца из плена андроидов, если Мадд поможет. Естественно, тот не отказался! А теперь Спок не замолкая твердил, что шляющийся по кораблю робот – не просто андроид, что это не машина, что это тончайший механизм, недоступный сгинувшей века назад цивилизации. Что сам Спок приложил руку к его эмоциональному блоку, так что теперь андроид ничем не отличается в своих реакциях от живого человека. Господи, да худшей рекламы представить себе невозможно: Спок, проектирующий эмоциональный блок кого бы то ни было… Он клялся и божился, что перенес в ячейки памяти андроида всю информацию из мозга Джима. Что отстроил его реакции в полном соответствии с оригиналом. Что это самая точная копия капитана, какая только возможна в принципе… И как обычно Спок совершенно не понимал, почему Леонарда мутит от его слов и хочется заехать по такой серьезной и почти растерянной физиономии. Судя по всему, до ушастого гоблина понемногу начало доходить, что он сделал что-то не то. Потому что команда, мягко говоря, от андроида была не в восторге. Джима Кирка не просто любили на «Энтерпрайз», его почти боготворили, его смерть стала тяжелой утратой для каждого, а попытка подсунуть вместо капитана механическую куклу многими воспринималась как издевательство и кощунство. Ну, Маккоем по крайней мере, это точно воспринималось именно так. Поэтому когда эта штука наконец зашла к нему в кабинет во время смены, Леонарду стоило больших трудов взять себя в руки и просто молчать, занимаясь своим делом, пока существо крутилось рядом и пыталось завязать беседу. Надо сказать, что в этом оно копировало Кирка довольно точно, и уже на второй реплике от тоски и злости у Маккоя заныли зубы. – Хей, Боунз, – сказало существо обманчиво-беспечным голосом Джима. – На самом деле все не так страшно, как кажется. Немного не повезло, но Спок успел все исправить. – Да уж… – пробормотал Леонард себе под нос, не поднимая глаз от падда. И существо, словно только того и дожидалось, совершенно по-джимовому хмыкнуло. – Ладно тебе. Ты тоже потерял ногу, но я тебя не брошу из-за такой малости… Почему-то эти слова словно дернули внутри день за днем закручивавшуюся пружину, и Маккой швырнул тонко хрустнувший падд на стол, резко обернулся, чувствуя, как коверкает лицо оскал. – Джеймс Кирк, мой капитан, – проскрежетал он, надвигаясь на замершее существо, – потерял не ногу. Он все потерял, ты, набор шестеренок! Не смей им прикидываться. Ты понятия не имеешь, кем он был. Существо не испугалось, и черт их знает, способны ли они вообще были пугаться, эти идеальные механизмы вымершей цивилизации Мадда. Оно не отступило. Оно продолжало пялиться на Леонарда своими сияющими синими глазами и молчало, сжав губы. – Ладно, – сказало оно наконец, когда Маккой уже хотел плюнуть и врезать по этой такой до отвращения знакомой физиономии. – Во мне нет ни одной шестеренки, но я понял, что ты имеешь в виду. Оно отвернулось и двинулось к выходу из лазарета, но у самой двери обернулось и произнесло с ужасным, жутким, невыносимым сочувствием: – Мне очень жаль, Боунз. Правда жаль, что все так закончилось. Ты вряд ли мне поверишь, но Джим Кирк очень любил тебя. Паршиво, что у него не получилось сказать это раньше. Маккой не услышал, как оно вышло, он слышал только, как стучит где-то в горле сердце, было очень трудно, почти больно дышать. Закололо под ребрами, а когда Маккой ухватился за стол, мокрые пальцы соскользнули по гладкому металлу, и он опустился на пол. Это было именно то, чего он боялся больше всего, о чем не хотел и не мог думать с того момента, как окончательно пришел в себя в лазарете. Как будто стоит только ненароком приблизиться к запретной теме, как из-под крышки вырывается струя обжигающего пара, и ты отскакиваешь даже не от боли, а только от предчувствия этой чертовой боли, а потом ненавидишь себя за малодушие до тех пор, пока не утаптываешь, не уминаешь воспоминание о своей трусливой попытке поглубже… Это длилось не очень давно. По их меркам – не очень. Три года в Академии, два года в одиночных миссиях и вот уже второй год в пятилетке – столько они были знакомы. А секс был только последние три с половиной месяца. Это началось как-то случайно, само собой, будто бы так и надо. Будто бы иного развития событий и не предполагалось. Просто один раз Джим зашел к нему после смены, да и остался. Они почти не обсуждали это. Вернее, Джим пытался, но Леонард каждый раз его затыкал. Ему было неловко. Не хотелось говорить. Не хотелось все испортить к чертовой матери, потому что это – Джим. Маккой не мог так рисковать. Семь лет держаться вместе, чтобы все похерить из-за пары неловких фраз? Да он лучше рот себе зашьет. И Джиму заодно. Вот он и молчал. И Джим молчал, ему, наверное, так было даже проще. Или нет. Сейчас Леонард уже ни в чем не был уверен. Чертов андроид! Некстати вспомнились уверения Спока о том, что в механизм были перенесены все ячейки памяти Джима. Последние пару лет в списке обязательного оборудования медотсека «Энтерпрайз» всегда значилась исправная криокамера, так, на всякий случай. Никто всерьез не рассчитывал в очередной критический момент отловить еще одного суперчеловека с волшебной кровью, но мало ли что. Вот это мало ли что и случилось и мозг Джима лежал в криокамере, пока Спок изобретал свой уникальный эмоциональный блок. Пока выращивал по новой технологии искусственное тело. А потом по кусочку перекодировал весь объем памяти на псевдокристаллические носители. Спок утверждал, что мозг был почти не поврежден, поэтому у андроида даже провалов в памяти не должно наблюдаться. Несмотря ни на что Маккой все-таки верил Споку, по крайней мере по части добросовестности в работе. А это означало, что зря он все эти три месяца молчал. Хотя, какая уже теперь разница… Где-то через пять минут его отпустило, пульс выровнялся, дыханье успокоилось, и он смог подняться. А еще через десять – заверещал сигнал интеркома. Руководство флота вызывало «Энтерпрайз», и всему старшему офицерскому составу необходимо было срочно явиться в малый переговорный зал. Маккой сам не знал, почему ему не сидится на месте, казалось бы – все решено, все кончено. «Энтерпрайз» самым полным шла к ближайшей звездной базе, впереди команду ждало нудное выматывающее расследование, которое наверняка приведет к отстранению Спока и перетасовке основных постов. На корабль назначат нового капитана, нового первого офицера, и все начнется заново – звезды, опасности, болезни… только без Леонарда. Как-то это решилось само, почти без участия разума. Просто в какой-то момент экстренного совещания с адмиралом Комаком Маккою стало понятно, что дальше «Энтерпрайз» пойдет без него. Нечего ему было тут делать, и плевать на три года, зря потраченные в Академии, это с самого начала было дурной затеей, он знал, что ничего хорошего не выйдет, но зачем-то позволил заморочить себе голову… Но теперь настала пора возвращаться обратно. Пора попытаться действительно что-то сделать со своей жизнью, а не просто засунуть себя чертову жестяную банку и надеяться на лучшее... Бояться и надеяться день за днем, час за часом, минута за минутой, что со взбалмошным мальчишкой не случится ничего катастрофического, беречь, прикрывать, обнимать ночами, штопать после наиболее идиотских выходок и молиться, что когда-нибудь это все кончится и можно будет просто жить. И знать, что пока Джим Кирк жив, это не кончится никогда… Наверное, виной была проклятая сентиментальность, но ноги сами понесли его на обзорную площадку палубы G. Конечно же там никого не было, там никогда никого не было, только темная пустынная комната и чернота за огромным, во всю стену и часть потолка и пола, стеклом. И еле заметный в скупом свете смазанных звездных дорожек силуэт: существо сидело на полу, прямо над самыми струнами натянувшихся звезд. Сидело, обхватив колени руками и глядя куда-то вдаль, такое похожее на человека, которого Маккой запомнил на этом самом месте. Леонард не смог сдержать досадливого вздоха, и существо явственно напряглось, но головы не повернуло. Может быть, оно ожидало, что Маккой уйдет сам, и не придется покидать облюбованное местечко. Может быть, так и стоило сделать, но до семнадцатой звездной базы оставалось не больше суток пути, а это значило, что другой возможности побывать здесь в гамма-смену у Леонарда не было. И он не собирался уступать эту возможность какому-то подменышу. – Что сказал Комак? – поинтересовалось существо через несколько минут напряженного молчания. Маккой пожал плечами, неожиданно чувствуя невероятную усталость. Ругаться совсем не хотелось. Вообще ничего не хотелось, если честно. Только смотреть на острые пики проносящихся мимо звезд и ни о чем не думать. – Будет расследование и трибунал, – сказал он через силу. – Спока скорей всего снимут, – добавил он зачем-то и вздрогнул, услышав болезненное цыканье. Он скосил глаза на существо. Оно сидело почти в той же позе, но теперь закрывало ладонями лицо, медленно и отчаянно качая головой. – По крайней мере, пока он исполняет обязанности капитана, – пробормотал Маккой, безотчетно хмурясь. – Это хороший знак. – Если не получится доказать, что у него были все основания считать создание меня правомерным, его признают эмоционально скомпрометированным, – вздохнуло существо, и Леонард раздраженно фыркнул. – Пожалуй, с этим будут проблемы, потому что я не знаю, чем нужно думать, чтобы сделать… то, что он сделал. Кажется, вулканские мозги не так хорошо работают, как нам пытались доказать последние сто лет. Раздался тихий звук, и Маккой во все глаза уставился на существо, не веря своим ушам. Оно негромко смеялось, поглядывая на Леонарда снизу вверх и прикрывая лицо растопыренными пальцами. – Господи, Боунз, – сказало оно, отсмеявшись. – Некоторые вещи никогда не меняются. Ты ведь переживаешь за него. – Это не твое дело. – Да, – легко согласилось существо, снова отворачиваясь и глядя в черноту за стеклом. Маккой помолчал немного, но его распирало, было невозможно сдержаться. – Спок сказал, что ты – прототип нового поколения андроидов. Проект, пафосно названный им «Искусственная душа». Что ты способен испытывать эмоции, как человек. – Да, – так же легко ответило существо, не оборачиваясь. – И что ты сейчас чувствуешь? Ты же должен что-то чувствовать, если ты не обычный безмозглый робот из секс-коллекции Мадда. Существо невесело усмехнулось и потерло шею – совершенно так, как это делал Джим, будучи в замешательстве, и от этого простого жеста у Леонарда перехватило дыхание, он смотрел на эту шею, невольно вспоминая, как под пальцами топорщились короткие волоски, как Джим упирался затылком в подставленную ладонь, как горячо и сорвано выдыхал, откидываясь... – …был прав, – будто сквозь вату услышал он голос существа. – Я действительно потерял все. «Энтерпрайз», звезды, тебя. Даже себя. Вряд ли когда-нибудь я получу право носить имя Джеймса Кирка. Вполне возможно, что меня вообще в ближайшем времени уничтожат, чтобы не создавать прецедентов, и большинство людей, которых я люблю, испытают облегчение, когда это произойдет. Что, по-твоему, я должен чувствовать? Леонард облизнул губы, все еще чувствуя себя оглушенным. – Не знаю. Отчаянье? Страх? Существо покосилось на него с укоризной, и Маккой неожиданно для себя ухмыльнулся, чувствуя, как что-то очень мерзкое и тяжелое сползает с плеч, отпускает придушенное горло, выдергивает тупую иглу из левого виска, не дававшую покоя вот уже несколько дней. – Господи, ты в своем уме? Сидишь тут и изобретаешь очередной победный сценарий? – Безвыходных ситуаций не бывает, – пробормотал себе под нос Джим, кусая губу. – Мне нужно вытащить Спока и, Боунз, клянусь, я не дам им так просто себя списать. – Что ты собираешься делать? Джим запрокинул голову, с улыбкой глядя на Леонарда. – Собираюсь доказать трибуналу, что я – Джим Кирк, и Спок поступил абсолютно правильно, спасая своего капитана. – Трибунал – это еще не весь мир, – сказал Маккой, не в силах отвести взгляда от синих, будто изнутри подсвеченных глаз и почему-то уже ни капли не сомневаясь, что у этого… что у Джима все получится. – Плевал я на весь мир, – сказал Джим. – Мне нужна моя «Энтерпрайз» и моя команда. – Они никогда не признают тебя человеком. – Значит, нужно их убедить, что командовать флагманом звездного флота может и андроид. – Всего-то, – Маккой покачал головой, хмурясь. – Твоя команда… Уверен, что сможешь убедить и их? В глазах Джима что-то мелькнуло, и он расплылся в привычной самодовольной улыбке. – Ты был самым сложным пунктом в моем плане. Маккой фыркнул, передернув плечами и отступая на шаг. – Думаешь, что ты меня очаровал? – проворчал он себе под нос. – Поверь, для этого требуется побольше, чем пара сентиментальных реплик… – Я знаю, – неожиданно серьезно ответил Джим, и Леонард осекся. Множество слов крутились на языке, множество вопросов, от элементарных до самых тяжелых, самых неуместных. Не здесь. Не сейчас, Господи. К этому всему еще нужно будет привыкать. Долго привыкать и, наверняка, непросто. – Ладно, – сказал он наконец. – Может, тебе теперь и не нужен отдых, но мне перед прибытием на семнадцатую базу стоит все-таки выспаться. – Добрых снов, – пожелал Джим, тихо улыбаясь каким-то своим мыслям, и Маккой привычно скривился. – Ох, заткнись. Не представляешь, какое я испытываю облегчение, зная, что мне больше не придется тебя чинить. – Ну, не в ближайшее время, – легкомысленно пожал плечами Джим, встрепетываясь. – В каком смысле? – Боунз… Помнишь, как андроиды соблазняли Ухуру? Вечная молодость, идеальное тело... Думаешь, когда звездный флот создаст прецедент, окажется мало желающих получить идеальное тело и вечную молодость? Рано или поздно тебе придется пройти перепрофилирование... – Черт тебя раздери! – прервал его измышления Маккой, быстро шагая прочь с обзорной площадки. Вслед ему несся беззаботный хохот очень довольного собой андроида по имени Джим Кирк. …И надо бы отозвать заявку на клонирование конечности, подумал Леонард, заходя в свою каюту. В сущности, чем мешает протез? Джим прав, он, пожалуй, будет подолговечней обычной ноги, да и… так, из чувства солидарности. Но полная замена тела – это все-таки чушь, нереально. Это что, вот так как Спок брать и переписывать живой мозг в эту штуку? И что потом делать с мозгом, с функционирующим телом? Пускать на удобрения? Нет, нет, если эта процедура и получит официальное одобрение, то только как крайняя мера в тех случаях, когда нет другого выхода... А вот на этот случай нужны криокамеры, и Маккой еще три года назад писал обращение в Минздрав, но нет, они же там сильно умные, академики сплошь, зачем нужна обязательная криокамера, устаревшая техника, нет необходимости... Ну-ну. Устаревшая техника… Это еще вопрос, кто тут устарел… Он заснул почти сразу, как только голова коснулась подушки, и впервые за последнюю неделю спокойно и крепко проспал до самого утра. Кажется, ему даже ничего не снилось. Только неперсонифицированное тепло и приятная тяжесть объятий.