Костры

В тени нисколько не прохладнее, но солнце хотя бы не припекает макушку. Воздух в пустыне жаркий и сухой, как от костра. Поначалу кажется, что здесь повсюду горит невидимый огонь – будто им объяты и твердь под ногами, и воздух, и даже небо. Потом привыкаешь к мысли о том, что это просто пустыня – знойный душный край, нехорошая земля. Иногда проще зажаться в угол, остаться одной, делая вид, что нет ничего важнее полировки винтовки, а не смотреть в глаза сослуживцев – в ином случае начинаешь думать. Думать и бояться того, что у тебя такие же глаза. Именно по этой причине Лиза Хоукай старается не смотреть в зеркало. Всё равно там нельзя увидеть ничего, кроме обгоревшего до красноты лица. Командир обещает, что к вечеру привезут воду и боеприпасы – он говорит это уже целую неделю с настолько убеждённым видом, что Лиза видит в этом наивный самообман: ей кажется, что он и сам в это не верит. Генералы обещают, что война скоро закончится – они говорят это уже четвёртый месяц, с самого первого дня, когда её перевели в эту богом забытую часть, и Лиза знает, что этим заверениям грош цена, как знает и то, что не одна она так думает. Один фюрер ничего не обещает – он приказывает, и Лиза считает, что это, по крайней мере, не так лицемерно. Злая пустыня многому учит. Она иссушает последние слёзы – даже те, что никогда не были пролиты. Порою капралу Хоукай кажется, что пустыня поселилась у неё в душе – что поделать, если душа теперь такая же сухая и бесплодная, как земля Ишвара: разбитая, поверженная, поставленная на колени. Впрочем, думает Лиза, пустыня не может быть повержена. Пустыню нельзя победить – как можно выиграть войну у безразличия? Можно разве победить того, кто безучастно смотрит на смерть тысяч и тысяч своих детей? По ночам Лизе чудятся костры. Сквозь сизое марево сна слышится потрескивание искр. Этот звук невозможно заглушить, он идёт отовсюду. В этом треске слышатся молитвы убитых ишваритов, их хрипы, крики и сиплые проклятия. Лиза знает, что от её выстрела умирают, не успев вздохнуть, не то, что крикнуть. А вот смерть от огня не в пример мучительнее. Лиза знает, кто убивает огнём, и понимает, что виновата в этом она. Это понимание злит её, подтачивает сильную волю, изнутри разрушает, жжётся. Лиза знает, если прислушаться, внутри неё тоже можно услышать треск, как от костра. В этом треске даже можно разобрать голоса – нет, не только ишваритов. - Если я смогу стать одним из атлантов, на которых держится эта страна, если смогу защитить всех её жителей вот этими руками… Я буду счастлив. Старые мечты и новая ложь – всё сгорает, всё умирает в этом непрекращающемся пожаре. Лиза знает, что дождя не будет, а значит, всё должно сгореть. Эта агония когда-нибудь закончится, потому что Лиза с детства знает – ничто не может длиться вечно. Днём Лиза думает – хорошо, что в этом взводе о ней мало кто знает. За спиной её ходят разные слухи, и все они нелицеприятны, но если не обращать внимания, то скоро о ней забудут. Жизнь проста: не обращай внимания на неё, и перестанут обращать внимание на тебя. Это своего рода броня – и ещё одно доказательство того, что пустыня пустила свои душные корни в их души. Кажется, что сегодня ещё жарче, чем раньше, но Лиза знает – дело в кострах. Костры повсюду, от них жарко даже ночью, хотя ночью пустыня из пропечённого солнцем ада превращается в ад ледяной. Сейчас – везде костры, костры, костры… И дым от них идёт густой, едкий, седой с прочернью. Глаза застит, колет – а глаза совершенно сухие, потому что слёз больше нет. Лизе снится, что костры горят по всему Ишвару, их жгут специально, а самый большой разжигает она сама. Они все сошли с ума на этой войне, и лучше сгореть здесь, потому что кругом ложь. Воды не будет ни сегодня, ни завтра, ни через неделю, врал командир, врал им всем, и самому себе тоже. И война не кончится – никогда, генералы лгут, сами своей лжи не замечая, а война не прекратится, пусть даже кончатся все ишвариты: война будет продолжаться в их воспалённом разуме, растравленном убийствами. Лучше сгореть в пламени костра, чем жить дальше, с бесконечной войной внутри тебя самого. Лиза готова сдаться: она ничего не видит в этом дыму, и вокруг только оглушительный треск, и жар такой, что волосы плавятся, а кожа трескается прямо на глазах. Это ведь будет справедливое возмездие: она виновата, что по всему Ишвару горят костры, что всё кругом горит, а безбрежную тишину пустыни нарушают крики сжигаемых заживо и треск костров. - Костры… Это от костров жарко… - говорит Лиза, глядя в брезентовый потолок палатки. Лицо у неё бледное с проступающей синевой, в липком холодном поту, глаза помутневшие. Доктор над ней склоняется низко, осматривает, выносит вердикт, говорит о солнечном ударе, велит не экономить воду на тех, кого свалило беспощадное солнце. - Костры… - твердит Лиза. – Костры… - Бредит, - пожимает плечами доктор, выходя из палатки. Майор Мустанг задерживается на пару минут – поменять компресс на лбу. Глупо, но Рой чувствует себя виноватым – не случись задержки по пути от Клифса, обоз с водой пришёл бы вовремя, и эта девочка не лежала бы в лихорадке. А казалось бы – всего лишь солнечный удар… Рою кажется, что пустыня борется с аместрийскими захватчиками так же, как и её дети-ишвариты, хотя поначалу ему казалось, что пустыня безразлична ко всему. - Костры… Костры… - в забытьи шепчет светловолосая девочка, которую он когда-то звал «мисс Лиза», дочка учителя, даровавшая ему возможность «стать тем, на чьих плечах держится эта страна». – Не тушите костры… Пускай сожгут… нас. Это мы виноваты… Вслушиваясь в её слова отстранённо, Рой думает – Хоукай (почему-то он может называть её сейчас лишь по фамилии) права даже в бреду. Капрал Хоукай поправится через пару дней – но не забудет несколько ночей сумасшествия. В Ишваре костры скоро погаснут – но пожары тушить придётся ещё очень, очень долго. Огонь в душе затушить ведь куда сложнее.