Хочу гореть

Все произошло как-то слишком быстро. Хотя Ята уже привык к такой жизни. Когда каждый день он мчался, подобно красной яркой молнии, сметая всех врагов на своем пути, оставляя их позади полыхать в пламени. Но сегодня, правда, пронеслось как один миг. Он даже не сразу заметил, что умер его герой. Его кумир. Второй отец, даровавший ему все, что он сейчас имел: силу, друзей, семью. Он и опомниться не успел, как уже стоял и смотрел на снопы красных светлячков на фоне пронзительно черного ночного неба. Мир казался мутным из-за слез. А огонь внутри него больше не согревал. «Хочу гореть, как прежде. Верните мне всё, верните мне его!» Человек, подаривший смысл жизни. Подаривший цель, силу жить, радость каждому новому дню. Его больше нет. И остального тоже.. Ята сидит в одиночестве. Стандартная высотка, самый край. Впереди ночные огни, которые нравились и другому важному человеку, а сверху снова эта мгла. Холодная и пустая, да кому она нужна?! Ята с яростью рвет пачку сигарет и достает одну, зажимает в зубах, приставляет палец. Нет, огонь никуда не делся. Но он все равно что потух без Короля. Он не теплый, он пустой, безжизненный… слабый. Однако его достаточно, чтобы зажечь бумагу и всю высушенную отраву, что она держит собой. Мисаки уже все равно, что будет. Лишь бы только почувствовать присутствие Микото, носом, легкими. Это его сигареты. Легкая струйка дыма бьет по носу. Запах тот же, привычный и родной, но этого недостаточно. Ята затягивается в надежде ощутить знакомое тепло. Но организм резко отторгает подобное надругательство. Мальчик кашляет, сигарета вываливается из губ, падает в желтый ослепляющий городской свет, оставляя после себя капельку дымка и едва уловимое присутствие короля. Ята ничего не замечает, он стискивает зубы, сжимает пачку, пытаясь вложить в нее все свои чувства досады и огорчения, отправляет бесполезные трубочки вслед за их «товарищем», едва не падает сам. Он был бы не против упасть, пожалуй. Но инстинкт самосохранения, не зависит от сознания. «Я идиот! Какой же я..» Снова приступ пустоты, невыносимой, гадкой. Он смешался с противным послевкусием неудачи. Мисаки сжимает рукой футболку на груди, сжимает веки, чтобы не видеть ничего, не дать ничему ни пройти, ни выйти.. Но боль все равно уже стекает тонкими струйками по холодным щекам, поблескивая в свете ночных огней. Которые тоже были не нужны и бесполезны, как и проклятые сигареты с его запахом, уже встретившие после секунд свободного падения твердый асфальт..