За твоим окном

Слушать:Sister Hazel – Your Winter Хоя любит спокойные вечера перед телевизором, когда на столике стоит стакан с колой и в большой тарелке лежат острые снеки. Он ходит по полу босиком, а его штаны, без сомнения, ему велики, как и огромная белая футболка с забавными надписями. Он смеётся над очередным субботним шоу, разваливается на подушке и мельком просматривает документы с работы, которые вроде бы и омрачают вечер, но от них уже никуда не деться, поэтому приходится ими заниматься так, спустя рукава. На кухне горит свет, и Ховон идёт туда, чтобы найти ещё чего пожевать. Его привлекают помидорки-черри, бекон и два свежих яйца на дверце холодильника. И он решает, что яичница с беконом и помидорами – это не такая уж плохая идея. Хоя не любит, когда его спокойствие нарушают. Он любит вот так, легко танцевать на кухне, проигрывая в голове свою собственную мелодию. А за окном, кажется, сильно метёт и дует ветер. На подоконнике, с другой стороны окна, лежит много снега, и вдалеке горит одинокий фонарь. На кухне пахнет вкусным, а из гостиной доносится голос телевизора. Хоя готов поспорить, что такое спокойствие – это лучшее, о чём может мечтать уставший человек. В его жизни не часто случаются какие-то громкие происшествия, и он даже не помнит, когда в последний раз был в баре или в другом подобном месте. Просто не хочется. Бывает такое, когда весь мир по другую сторону окна, а ты здесь, и тебе больше ничего не надо. Но знаете, он отчаянно скрывает, что иногда такие вечера выходят за рамки нормального. И когда около двенадцати раздаётся дверной звонок, Ховон выключает газ и, сняв фартук, идёт в коридор. Нет смысла смотреть на экран домофона, он и так знает, что в такое время приходит только один человек. Он приходит всегда поздно, в любой день, не позвонив и не предупредив. Просто этот человек уверен, что ему здесь всегда рады, поэтому откроют дверь. И Хоя открывает дверь. Дону улыбается во весь рот и стряхивает снег с капюшона. Ховон отходит в сторону и пропускает ночного гостя. - Ховон-а, там такой снег, такой снег, - Дону щебечет, как ранняя пташка с утра. Хоя кивает. – Мы с Мёнсу замёрзли, как собаки! Я его домой довёз, пусть отогревается, а то ещё заболеет и на работу не явится. Дону поспешно забегает в ванну и включает тёплую воду, чтобы погреть руки. - Что же вы делали на морозе? – Хоя вешает пуховик Дону на вешалку, с пуховика валится снег, и чувствуется запах декабря. - Мы меняли вывеску на витрине, потому что кое-кто её испортил. Ховон мимолётно улыбается и смотрит в проём двери, где лохматый Дону ловит тепло воды. - Я такой голодный, ты знаешь? – Дону вскоре заканчивает греть руки и радостно улыбается, будто быть голодным – это повод для радости. Но Ховон кивает и идёт на кухню, снимать с плиты свою яичницу, которую теперь придётся поделить на двоих. А Дону плюхается на стул и складывает руки перед собой, пряча подбородок в толстый свитер. - Вкусно пахнет!.. – воодушевлённо тянет он. Ховон про себя усмехается, ведь с чего бы невкусно, если готовил он. - Ты не звонил три недели, - говорит Хоя, ставя перед Дону тарелку. Тот на Ховона не смотрит, а лишь втягивает носом такой прекрасный аромат. Дону кажется, что он не ел год. - Ну ты же знаешь, - неохотно отвечает Чан, уже хватая пальцами палочки для еды. Хоя вздыхает и качает головой, ведь знает, что этого человека ничто не исправит. Разговор непринуждённый, о чём-то стороннем и не здешнем. Вернее говорит только Дону, а Хоя кивает и тыкает палочками в край тарелки, считая сколько ещё помидорок-черри осталось. - О! Я, кстати, купил 3D домашний кинотеатр! Это вещь! – уверяет Дону. И Хоя соглашается. Просто соглашается, потому что по-другому он не умеет. Не умеет с Дону. И Чан всё говорит и говорит, заливисто смеётся и активно жестикулирует, рассказывая о том, как он ходил в кино, смотрел комедийное концерт-шоу с Ухёном, а потом они ходили на танцпол с Сонёлем, потому что Мёнсу был занят. И Ховон рад бы сказать, что он тоже чем-то занимался, но просто это не так. Он сидел дома, завалившись бумагами, пил колу и смотрел в окно в ожидании кого-то. Просто Хоя не любит, когда всё в жизни катится кувырком, но, похоже, в жизни Чан Дону всё именно так, потому что он так стремительно врывается в жизнь Ховона, а потом так же стремительно её покидает. И даже когда Дону заваливается на хоину кровать, то Ховон лишь зябко вжимает шею в плечи и смиряется с этим. Просто мирится. Он молча идёт мыть посуду, периодически смотря в окно, за которым так привычно темно и снежно. И только сейчас он чувствует, как босые ноги мёрзнут без тапок. Или это что-то внутри мёрзнет? В прошлый раз Дону приходил, когда шёл мокрый дождь. Чан весь был холодный, от него пахло сырыми улицами. А сегодня от него пахнет декабрём. И снег в его волосах напомнил Хое, как когда-то они вместе возвращались вечерами домой, когда учились в университете. Они пили коктейли в пакетиках, ели топпоки, а потом рисовали на замёрзших окнах в автобусах. А потом столько воды утекло. Но Дону всё равно помнит дорогу до этого дома, он вспоминает о ней раз в месяц и привычно бредёт в темноте, чтобы ворваться в чужое тепло. Дону спит так же – уютно накрывшись одеялом, спрятав нос. И Хоя выключает телевизор в гостиной, убирает все свои бумаги и допивает колу, морщась, ведь все пузырьки уже кончились. Он гасит свет в квартире, всё так же шлёпая по полу босиком. Тенью проскользает в комнату и ложится на кровать, повернувшись спиной к Дону. Он думает о том, что Дону, наверное, не знает, что Хоя хотел бы видеть его чаще, не только по тёмным вечерам, но и по ранним утрам и светлым дням. И даже по понедельникам, когда всё так опротивело и достало. Хоя готов видеть его в дождливые четверги и слишком длинные вторники. Просто потому что тогда, именно в такие дни, когда Дону здесь, квартира начинает жить каким-то особенным теплом. Дону поворачивается к Хое, укрывая его одеялом, и прижимается так близко, что Ховон чувствует, как бьётся его сердце. - Знаешь… - тихо говорит Дону. – Я вдруг вспомнил, как мы с тобой справляли Рождество и Новый Год, готовили утки по-пекински и много-много закусок к рису. Конечно, готовил ты, - он тихо смеётся, - я лишь мешался. Но… мне хотелось бы это повторить. Ребёнок, который живёт внутри него, будто испаряется. И Хоя понимает, что серьёзный Дону тоже существует. Он другой, но всё равно такой же тёплый и знакомый. - Что думаешь? – Дону утыкается Хое в плечо. - Мне нравится… - тянет Хоя. – А ещё… - Ещё? - Ещё я хочу, чтобы мы готовили не только по праздникам. А так же по понедельникам и субботам, по вторникам и четвергам… - А в остальные дни? Хоя на мгновение замолкает. - А в остальные дни мы просто могли бы быть. Дону снова улыбается. Просто Дону теперь понимает, что он наконец-то нашёл то, что так долго искал. Он много раз сбивался с пути, или просто время было не то. Но он всё равно приходил сюда, ведь здесь оставалось его сердце. - Ты думаешь, это правильно? – нет, не потому что Дону сомневается, а потому что хочет уже услышать это заветное… - Да. Теперь Дону точно знает, что его место здесь, а не где-то в этом мире. Его место по эту сторону окна, где вечно пахнет чем-то вкусным, свежим бельём и мёдом, а ещё болтает телевизор, потому что именно так Хоя коротает время, пока ждёт его. Хоя всегда ждёт, даже если говорит, что это не так. Даже если уверяет себя, что тишина прекрасна, но это не так, ведь звонкий голос Чан Дону намного лучше, когда заполняет этот мир небольшой квартиры смехом. - Завтра придёшь? – спрашивает Хоя, а Дону немного медлит. - Завтра я никуда не уйду. Правильно, всё потому, что теперь есть только одна дорога, которая, несомненно, ведёт сюда, в дом с огромными окнами, за которыми горит фонарь. И Хоя забывает, что ещё час назад он думал, что Дону никогда не меняется. Просто они оба были по разные стороны окна. Просто Хоя не мог понять, почему всё ещё молчит дверной звонок. А Дону ждал, пока в окнах загорится свет.