А ты помнишь?...

Здравствуй, Владиус! А ты помнишь меня?.. Чёрт возьми, глупый вопрос. Конечно, ты меня помнишь. Ты не можешь забыть. Другой вопрос - помнишь ли ты то, что было между нами? Или хочешь запрятать в глубину сознания и больше никогда, никогда не вспоминать? Я не могу знать, а потому не буду гадать. А ты помнишь, что Владиусом тебя только я называл? Помнишь, как злился, когда кто-то другой тебя так звал? Конечно, никогда никому этого не показывал, это знал только ты. Многое знал только ты. Ты знал меня настоящего. Помнишь ли ты, как мы познакомились на том кастинге? Как горланили песни от радости? Как пытались найти контакт втроём, вместе с Корнелией тогда ещё, понимая, что будем вместе на одном проекте? Мы увиделись потом через несколько дней только на третьем туре с тобой, но не было ни дня, чтобы я о тебе не вспоминал. Мы попали с тобой в одну группу на медосмотр, потом поехали с Корнелией по магазинам. После этого мы уже не расставались, каждый день вместе. Помнишь наши клички, которые она придумала нам? "Блондинчик" и "Кудряшка". Разница в возрасте тогда казалась такой ничтожной, правда же? Главное, что нам было хорошо вместе. Ты всегда это говорил... С такой искренней верой в глазах. Ты верил в это, ты это чувствовал точно так же, как и я. Ну не говори, что это были иллюзии! Помнишь, как мы просиживали все репетиции друг друга, порой из-за этого не могли сосредоточиться, и оба получали по полной программе? Помнишь, как выбирали друг другу репертуар, когда ещё не были группой, мечтали стать известными на всю страну музыкантами? Мы ходили тогда на все записи вместе, нас выпинывали в "не наше" время. Помнишь свои эмоции, когда я попал в самую первую свою номинацию? Ты тогда сразу вызвался участвовать в номере, даже без разницы кем, как и зачем. Я был рад этому, потому что жутко трусил сам, хотя пытался казаться сильным. У меня получалось? Я переиграл, перебесился на сцене в тот день, разнёс просто всё и вся. Я бы не простил себе, если бы вылетел тогда. Только твои объятия, как сейчас помню, мне помогали держаться на плаву (долбаная я ванилька). Тому, что я остался, ты радовался чуть ли не больше меня. Ты едва меня не задушил тогда в объятиях. Не знаю, что бы я делал, если бы не ты. - Тебя на этом свете любят только три человека. - Кто? - Папа, мама и я. - А тебя на этом свете так, как я, не любит никто. Помнишь, как с этих слов все началось? Начались несколько лет счастья, боли, ругани, ссор, бурных перемирий. Постоянно швыряли друг в друга всё, что под руку попадёт. Помню, как нас обоих бесили эти сплетни, сводки то с одной, то с другой. Я ревновал тебя к Дакоте, к Юле Паршута; ты столько раз психовал по поводу наших "отношений" с Настей Приходько. Я никого не любил так, как тебя. Не знаю, смогу ли ещё полюбить. И не для красного слова сейчас это говорю. Я не знаю, что я чувствовал к Насте. Меня ломало. Ты сам видел, как мне было плохо. Видел же. Только ты знал истинную причину моей почти что наркоманской ломки. Помнишь, с каким кайфом мы готовились к каждому номеру, в котором участвовали вдвоём? Сколько бесились на сцене и опять-таки получали по пятое число, потому как срывали репетиции? Помнишь наши напряженные отношения перед нашей последней личной номинацией? Той-Самой? Как мы чуть не разругались тогда? Как бы я ни уважал Марка, мое сердце оборвалось, когда его спасли зрители. Я предполагал, что это возможно, но до последнего надеялся, что спасут кого-то из нас. Однако здесь было все решено: мы стоим с тобой на сцене. Я почти наверняка знал, что спасут тебя, хотя был готов уйти сам, если тебя выгонят. Я был уверен, что право вето в мой адрес не будет использовано. И не ошибся. Я улыбался, не должен был показывать, как мне плохо. Я тогда решил, что больше времени уделю учебе в ГИТИСе. Твои объятия тогда... Я думал, что не смогу тебя больше отпустить. Тогда ты впервые признался мне в любви. Произнес те заветные три слова, которые я так хотел услышать. "Я тебя тоже", - еле слышно произнес я. Никогда у меня не было столь двояких чувств. Я был и счастлив, и убит одновременно. Только тогда я понял, что ты действительно любишь меня, и это не гормоны сносят тебе крышу, как я думал до. А я. Мне было втройне сложнее уходить после твоих слов. Помню, как мне в тайне от тебя позвонил Костя Меладзе, сделав предложение, от которого я не смог отказаться. Именно тогда я узнал, что ты в номинации. Я не мог смотреть "Фабрику". Костя ещё тогда сказал, что ты ничего не знаешь об этой затее, об идее создать группу. Конечно, я тебе ничего не рассказывал. Даже если бы и мог, то вряд ли рассказал бы, наверно. Интрига, она такая интрига. Зато такая реакция непередаваемая была у всех, кто нас знал, когда мы спели дуэтом первую нашу песню, которую потом пели везде, где можно и нельзя. А все те концертные туры помнишь? Сначала с "Фабрикой" объездили всю страну и СНГ, потом сами. Наверное, это было самое любимое моё время, проведённое с тобой. Даже вымотанные до невозможности мы всегда находили время друг на друга. Нам всегда было хорошо. Или это мне только так казалось? А потом это всё закончилось. Группа "БиС" изжила себя. Мы виделись после официального распада пару раз, но что толку от этого было? Я не мог смириться с ножом в спину. И тут дело было не только в профессиональном расколе. Тут было нечто большее, что-то, что связывало нас. Видимо, твой юношеский максимализм всё-таки имел место быть. Прости, если чем-то обидел, что-то делал не так, не так, как ты хотел. Прости за мою память, за то, что я всё помню. Некоторые моменты даже слишком хорошо. Спасибо тебе за те несколько лет, что мы вместе провели. Спасибо просто за то, что ты был в моей жизни. Всегда твой, Дима. 2007 - ∞ *** Дмитрий Бикбаев, сидящий за письменным столом, в очередной раз перечитал строчки письма. Кажется, он сейчас сказал всё, что хотел бы донести до Влада. Владиуса. Он запечатал конверт, подписал адреса и имена. Отпил кофе из кружки. Да уж, такого кофемана стоит ещё поискать, конечно. Закурил. Последнее время он очень часто курил. Он курил ещё и на "Фабрике", но потом бросил. Однако сейчас в его жизни был явно не самый лучший период. Потому курил он много, с затягом, не жалея своего голоса, который постепенно грубел. Он щёлкнул зажигалкой ещё раз, несколько секунд непрерывно смотрел на трепещущее пламя, после чего взял конверт и поджёг его вместе с письмом, которое лежало внутри. Дима с самого начала знал, что это письмо никогда не дойдёт до адресата. Однако сам он молчать уже не мог и потому написал строки, которые после предал языкам пламени. Засмотревшись на пламя, он обжёг руки точно так же, как некогда обжёгся о те отношения. Несколько секунд смотрел на тлеющий пепел, после чего встал с места и вышел из комнаты.