Не в его вкусе

Он не знал, какую линию поведения выбрать из множества тех, что имелись у него в запасе, ведь этот человек ставил его в тупик даже самим фактом своего существования. Эн мрачно пялился на собственное отражение в зеркале и пропускал мимо ушей щебет девушки, занимавшейся его гримом и причёской. В зеркале он взглядом отыскал улыбчивого парня с фотоаппаратом в руках, тот как раз прикрыл правый глаз, прищурил левый, выждал секунду и полыхнул яркой вспышкой, запечатлев на плёнке лицо партнёрши Эна. Девица исполняла роль монахини в полнометражной картине. Прежде она снималась исключительно в сериалах, ну или ей давали крошечные незначительные роли, а тут впервые ― одна из главных. Девица лучилась счастьем, таскалась хвостиком за улыбчивым оператором и позировала при любом удобном случае, требуя внимания. Всё бы ничего, да и Эн всегда легко ладил с людьми, но от партнёрши он успел устать. Не сказать, что она плохо играла. Будь это так, её бы просто не пригласили на эту роль. Но она отличалась довольно безответственным нравом, поэтому несколько сцен Эн вытягивал практически в одиночку. Это утомляло. Ну а теперь девица прилипла именно к тому человеку, который больше всего интересовал Эна и интриговал одновременно. Эн уже навесил в мыслях на него ярлычок: "Моё. Руками не трогать", но девице плевать было на ярлычки, тем более, невидимые и существовавшие исключительно в чужом воображении. Эн вздохнул, вновь уставился на собственное отражение и недовольно поморщился, обнаружив тёмные круги под глазами. ― Надо замазать. В самом деле, ведь по сценарию следовал парадный выход, и герою Эна полагалось щеголять безупречным лицом и не менее безупречными манерами. ― Не этот тон, ― внезапно прозвучал мягкий низкий голос. Кисть замерла в сантиметре от кожи Эна. Потом девушка выпрямилась и удивлённо уставилась на парня с камерой. ― Думаешь, будет слишком тёмным? ― Сама погляди. ― Предмет пристального внимания Эна увеличил яркость лампы у зеркала. ― При хорошем освещении слишком внушительный контраст. Вместо того чтобы спрятать, ты только подчеркнёшь. Могу я?.. Он вопросительно посмотрел на Эна. ― Не волнуйтесь, Хонбин в этом разбирается, ― подмигнула девушка Эну и протянула кисть парню с камерой. Тот вдруг улыбнулся, и Эн прикипел взглядом к его губам. Что ж, зато хоть теперь известно, как зовут этого человека-головоломку. Соглашаться Эн не собирался, но с ужасом осознал реальность именно в тот момент, когда расслышал собственный голос, одобрявший намерения Хонбина. И в который раз он пожалел, что не обладает способностью лишаться дара речи. Сейчас эта способность была бы весьма кстати, но увы. Хонбин оставил камеру на лавке с шарфами, осмотрел принадлежности на столике, выбрал нужный, на его взгляд, тон и основательно взялся за Эна. Убрал волосы со лба осторожными движениями пальцев, нанёс крем, издававший приятный лимонный аромат, и перешёл к деталям. Эн не следил за тем, что именно Хонбин делал с ним и как, а просто смотрел в зеркало и оценивал прикосновения к своему лицу. У него возникло стойкое ощущение, что Хонбин ― художник, который работает с чистым холстом. И что наносит не грим, а раскрашивает краской и рисует ему лицо. Кончики пальцев казались столь же мягкими и нежными, как кисти из беличьего меха. При всём этом Эн точно знал, что Хонбин вовсе не в его вкусе. Его привлекали люди иного типа, точно не такие... такие... Он не знал, какие именно. Может, Хонбин был один такой. Потом на Эна из зеркала смотрел удачливый искатель приключений, самоуверенный и бесстрашный, готовый в любой миг сыграть с самой судьбой. Он выглядел идеально для той сцены, которую намеревались снять сегодня. ― Я думал, ты оператор, ― удивлённо пробормотал Эн, всё ещё изучая черты собственного лица в зеркале. ― Ну да, ― просиял новой улыбкой Хонбин. Новой ― во всех отношениях. Эта улыбка казалась немного растерянной и смущённой. ― Я часто работаю с моделями, фотоальбомы и всё такое. Хочешь или нет, а учишься всё равно. ― Не знал, что ты мой поклонник, ― любезно кивнул ему Эн с королевской снисходительностью. ― Э... Но я не поклонник. В смысле... ― Хонбин активно помогал себе хаотичными жестами. Хотя за ним водилось такое: он мог несолидно прыгать на месте, если что-то получалось особенно хорошо, заразительно хохотать и бурно жестикулировать. Эдакий сгусток искреннего веселья. ― Мне нравится Сон Джунги, которого приглашали на эту роль. Правда, ему пришлось отказаться... Эн с огромным удовольствием услышал полузадушенный хрип Хонбина, полюбовался на собственные руки, сдавившие крепкую шею, на широко распахнутые глаза, в которых застыла мольба. Он непременно получил бы "Оскар", если б воплотил эту сцену в реальность, но пришлось ограничиться удушением Хонбина в воображении. "Вот гад! Сон Джунги, да? Какой ещё Сон Джунги, если тут есть я?" Хонбин тем временем открыто и лучисто улыбался, не подозревая о той участи, что постигла его в фантазиях Эна. Впрочем, фантазии сгинули тут же, утонув в этой улыбке. И Эн внезапно пришёл к выводу, что из Хонбина получился бы прекрасный актёр: он словно бы состоял из улыбки и взгляда и всего лишь благодаря двум этим вещам мог меняться полностью, чуть ли не до неузнаваемости. ― А сам не хочешь играть на сцене? ― Язык Эна всегда опережал его разум. Хонбин покачал головой. ― Мне больше нравится быть по ту сторону объектива. Уже начинают. Хонбин прихватил камеру и умчался к декорациям. Во время съёмок удавалось выкроить время на наблюдения, и Эн в который раз отметил, что Хонбин ладит со всеми, причём одинаково хорошо. Но сказать, кто ему друг... Да и вообще, сказать, какой он сам, настоящий, было невозможно. Весь вот как на ладони, вроде бы. А на самом деле... Эн присвоил Хонбина в качестве специалиста по гриму ― тот не возражал. Требовал переснимать отдельные эпизоды ― Хонбин не противоречил, хотя даже дурак давно бы понял, что снимает он великолепно, причём не самые удачные сцены он умудрялся снять так, что зрители после замирали в восхищении. Хонбин выполнял на пять с плюсом всё, что ему поручали, и переделывал, если этого хотели. Он не просил ни объяснений, ни дополнительных указаний ― просто выполнял работу весело и с задором. И неизменно прекрасно. Эн порой шутил над ним, иногда насмехался, пару раз пытался подколоть, но в ответ получал улыбку ― всегда разную. Только обиды или злости никогда в этих улыбках не отражалось. Хонбин спокойно выдерживал все придирки, удачные и не слишком шутки, поддразнивания, оставаясь при этом одним из самых незаменимых людей на съёмочной площадке. Эн в полной мере оценил его незаменимость в хмурый осенний день, когда место у камеры занял другой оператор. И внешним видом Эна вновь озаботилась та девушка, что выполняла эту работу до Хонбина. Эн смотрел на себя в зеркало и отчётливо понимал, что не видит нужного образа ― словно вовсе "без лица". Всё было не так, как должно, включая настроение. Не то чтобы Эн хотел сорвать на ком-то злость ― он не любил этого делать и не делал никогда, но отсутствие Хонбина раздражало. В конце концов, он не выдержал и задал прямой вопрос. ― Уехал по семейным обстоятельствам. Кажется, должен вернуться через неделю или две, ― рассеянно отозвалась девушка, пытавшаяся сделать Эну ту самую причёску, какую делал Хонбин. ― По каким ещё обстоятельствам? ― Понятия не имею, он не вдавался в подробности. ― Совсем? И никто не знает деталей? Она закусила губу, осматривая результат своих стараний, потом покачала головой. ― Нет, никто не знает. Хонбин вообще... То есть, он общительный, конечно, но я не могу припомнить, чтобы он говорил о себе. Вот вроде бы знаю его хорошо, а сейчас, когда вы спросили... как будто я его не знаю вовсе. Девушка озадаченно нахмурилась и растерянно пожала плечами. Ну вот, то же самое. Общительный, да уж, а если копнуть чуть глубже, сразу ясно будет, что никто о нём ничего толком не знает. Эффектный парень, улыбчивый и весёлый, всегда поможет, если попросить, ― и это всё. Хотя Эн мог похвастать чуть большим: он знал, какой актёр Хонбину по душе. Достижение, уж конечно... ― Нет, не то, ― осмотрев себя в зеркале, вынес он приговор. И девушка вновь занялась его причёской. Только вот он точно знал, что у неё ничего не выйдет ни сейчас, ни при следующей попытке ― никогда. Со съёмками творилось то же самое: новый оператор никого не устраивал, всем был нужен именно Хонбин. Вообще всем. Поголовно. Без Хонбина не получалось вообще ничего и ни у кого. Чёрт его знает, как так выходило. Хонбин никогда не демонстрировал любви к славе, не пытался быть в центре внимания, но без него все будто без рук оказались. На следующий день Эн упорно домогался встречи с продюсером, потом не менее упорно выжимал из продюсера сведения о Хонбине. Выяснить ни черта не удалось, кроме того, что Хонбин уехал то ли в Пусан, то ли куда-то рядом с Пусаном. И уехал на десять дней. Сделали перерыв на время отсутствия Хонбина, перекроив расписание и график съёмок. Эн торчал дома и рисовал портрет за портретом простым карандашом на обычной бумаге. Рисовал портрет одного и того же человека, а казалось, что это разные люди. Словно тысяча масок на одном и том же лице. "Моё! Руками не трогать!" ― именно так до сих пор считал Эн. За прошедшее время это не изменилось, скорее уж, Хонбин стал интересовать его ещё больше. Несмотря на то, что был не в его вкусе. Эн выбил из продюсера номера телефонов и принялся названивать. Два дня безупречный женский голос ему сообщал, что с абонентом ему не судьба переговорить, но упрямство Эна не знало границ. На третий день после двенадцатого гудка возле уха прозвучал немного усталый знакомый голос: ― Я вас слушаю. ― Привет, сто лет не виделись. Ты вроде бы по семейным делам уехал? Когда возвращаешься? И как вообще дела? Да, точно, это Эн. Так ты там как? ― обрушился Эн на Хонбина ливнем из слов, но остановиться не получалось. Он вновь преисполнился сожалений об отсутствующей у него способности лишаться дара речи в удобные ― и не очень ― моменты. ― Эн?.. ― удивился Хонбин и умолк. ― Ну да. Мы же вместе работаем, или ты забыл? Тебя уже давно нет... ― Шесть дней всего, ― поправили Эна, но поправлять его было бесполезно. ― Ну вот, целых шесть дней!!! Только представь, какая это прорва времени! Кстати, а почему это у тебя телефон был отключен? Ты вообще где сейчас? ― Подъезжаю к Сеулу, ― после долгой паузы тихо ответил Хонбин. ― Получилось вернуться раньше. ― Так, когда будешь... Ты на чём едешь? ― На поезде. ― Ага, когда будешь на вокзале? Куда вообще поезд прибывает? Погоди, сейчас возьму ручку... ― Зачем? ― Запишу. Я тебя встречу. ― В этом нет необходимости. ― Есть, диктуй. ― Совсем не обязательно меня встречать, к тому же... ― Диктуй. Мне хочется тебя встретить, поэтому сопротивление бесполезно. Попробуешь удрать, я и тогда найду способ до тебя добраться. Хонбин помолчал немного, но продиктовал время и место прибытия поезда, номер и маршрут. Он насмотрелся на Эна во время съёмок и в перерывах между, так что прекрасно знал, что тот слов на ветер не бросает: раз сказал, что хочет встретить, значит, встретит даже в разгар апокалипсиса. Через четыре часа Эн волок к машине сумку Хонбина, хотя терпеть не мог таскать тяжести. Причём эту сумку он чуть ли не силой у Хонбина отобрал. Тот плёлся следом со слегка ошарашенным видом. Ничего, привыкнет, никуда не денется. Эн даже не стал ничего спрашивать, просто повёз Хонбина к себе. ― Я живу в другой части города, ― словно бы между прочим заметил тот, когда машина свернула на запад. ― Понятия не имею, где живёшь ты, зато знаю, где живу я, ― отрезал Эн. Дальше они ехали в тишине. Хонбин смотрел в окно, а Эн размышлял, что ему теперь делать. Выходка получилась откровенно бессмысленной и странной, но он не впервые отмачивал всякие чудачества. Можно сказать, чудачества стали его визитной карточкой и неотъемлемой частью имиджа. А имидж ― это святое. За пару кварталов до дома он соизволил поинтересоваться, что такое у Хонбина случилось, раз тот отпросился аж на десять дней. Услышал в ответ много слов и узнал на собственном опыте значение фразы: "Сказать всё, не рассказав при этом ничего". Сделал правильный вывод: у Хонбина нет желания делиться такими подробностями и говорить на эту тему. Ну ладно. Возле дома Эну пришлось распрощаться с сумкой ― Хонбин отобрал её мягко, но решительно. И хорошо, потому что лифт не работал, и пришлось подниматься по лестнице на одиннадцатый этаж, а Эн сомневался, что смог бы дотащить такую тяжесть до двери. ― Всего ступенек триста пятьдесят вверх. ― Будь добр, не произноси больше такие пугающие числа вслух, ― попросил он Хонбина и обречённо стал подниматься по лестнице, цепляясь за перила. До одиннадцатого добрался на последнем издыхании и долго пытался попасть ключом в замочную скважину. Ключ у него отобрал Хонбин и отпер дверь. Эн вылакал две чашки воды на кухне, затем облюбовал косяк, к которому и прислонился, наблюдая за Хонбином. Тот пристроил сумку в углу, снял ботинки и потянул с плеч куртку. Задумался над тем, куда эту куртку девать. Эн сбросил собственную куртку и повесил в шкаф, прихватив и чужую одежду заодно. Закрыл шкаф, развернулся и едва не врезался в Хонбина, топтавшегося на месте. Пришлось поймать за руку и оттащить в просторную комнату. ― Чай? Кофе? ― Всё равно. Эн умчался на кухню, когда вернулся с двумя чашками кофе, застал Хонбина у стола. Хотелось уронить чашки на пол и схватиться руками за голову, потому что из этой самой садовой головы напрочь вылетело, что он на досуге баловался рисованием. Другое дело, что подобный сценарий не вписывался в обычные жизненные рамки Эна, так что кофе чёрта с два он выронил, нет уж ― аккуратно донёс до стола и поставил на один из портретов. ― Не думал, что... ― ...я увлекаюсь рисованием? Подумаешь, бывает иногда. Просто с вдохновением туго, редко удаётся найти модель, которую хотелось бы рисовать. ― "Заткните меня кто-нибудь! Что за чушь я порю?" ― Тут вот делать было нечего, стал водить карандашом, почему-то подумал о тебе, а оно каааак... И вот. Вдохновился. Тебе нравится? "Твою за ногу..." ― Эн отчаянно затосковал от нелепости всего сказанного. Хонбин не смотрел на него, а перебирал рисунки, разглядывая на них собственное лицо. Потом немного сонно поинтересовался: ― Значит, это я? Надо же, никогда бы не догадался. Эн вылил ему кофе на голову, врезал по загривку битой и сбросил с балкона. В воображении. И получил за это "Оскар". В воображении. Хонбин понятия не имел об особенностях и безграничных возможностях воображения Эна, поэтому и ухом не повёл, продолжая изучать рисунки. Не поленился даже кончиком пальца повторить пару карандашных линий. ― Что? ― Нет, ничего. Просто линии чёткие и уверенные. Иногда рисуют мелкими и тонкими штрихами, а иногда ― вот так. Мне интересно стало, от чего это зависит. ― На штрихи мне терпения не хватает. ― Вот как... ― Хонбин отложил рисунки, взял чашку и сделал глоток кофе. Глаза у него были задумчивыми и немного грустными. Хотя он вообще выглядел усталым и слегка безразличным. ― Можно мне лечь на диване? ― Зачем на диване? У меня кровать есть! ― И Эн отволок гостя в спальню, показал кровать, вручил полотенце и отбуксировал в ванную. О том, что кровать вообще-то одна, он тактично умолчал. Пока Хонбин торчал в ванной, Эн рассматривал рисунки. На звание художника он никогда не претендовал ― это действительно лишь увлечение. Но он хорошо рисовал. Пусть не идеально и не гениально, однако сходство портретов с оригиналом было несомненным. И Хонбин не мог не заметить этого, тогда почему... Эн сгрёб рисунки и двинул в ванную. Он жил один, так что ни о каких замках и речи быть не могло. Ввалившись внутрь, обнаружил Хонбина под душем. Проигнорировав ошарашенный взгляд, спросил в лоб: ― Ты почему сказал, что не похоже? Ведь похоже же! Вот, даже ямочки на щеках есть. Дар речи, как обычно, изменять Эну отказывался, несмотря на то, что мысли целиком и полностью занимал вид мокрого Хонбина. Потяжелевшие волосы свесились на лоб и почти закрыли глаза, с подбородка срывались прозрачные капли, падавшие сверху струи разбивались о широкие плечи, гладкая кожа блестела от влаги... Ну, наверное, Эн погорячился с "не в его вкусе". Если раздеть и сунуть под душ, то очень даже в его вкусе. Хуже всего, что он произнёс это вслух, а спохватился лишь тогда, когда договорил фразу до конца. Рисунки выскользнули из пальцев и рассыпались по ванной. *** Он проснулся намного раньше, чем обычно, и проснулся в тёплом кольце рук. Размеренное дыхание приятно грело затылок, поэтому он плотнее прижался спиной к груди всё ещё спящего Хонбина. В стекло стучал тяжёлыми каплями затяжной осенний дождь, а в голову назойливо лезли мысли, что лишь он один знает, что Хонбин уже в Сеуле. Если так прикинуть, то у них есть четыре дня, свободных от съёмок. При условии, что Эн не станет никому говорить о приезде Хонбина, а ведь делать такую глупость он точно не станет. При надобности даже напишет маркером на лбу Хонбина "Моё!" и добавит личную подпись. Эн покрутился немного и повернул голову, чтобы оценить вид на кровать в целом. Картина впечатляла, поскольку Хонбин улыбался во сне. Эн дотянулся кончиком пальца и обвёл ямочку на щеке. Что ж, теперь он затруднялся с определением: то ли Хонбин тот, кто хочет всё сразу и прямо сейчас, то ли просто считает нужным следовать порывам души. С другой стороны, и первое, и второе одинаково привлекательно, по-своему привлекательно, особенно для Эна с учётом его сложного характера. Хонбин проснулся через два часа, приподнял голову над подушкой и удивлённо огляделся, чтобы тут же слегка отшатнуться, потому что прямо перед собой увидел Эна. ― Кофе? ― поинтересовался Эн, предвкушая лёгкие прикосновения пальцев Хонбина к своей коже. ― Прямо сейчас? Хонбин уставился на возникшую перед ним чашку с упомянутым кофе, потянул носом пряный аромат и явно вознамерился сказать кое-что, но не успел ― Эн опередил его. ― Я знаю, что я романтик, можешь не повторять лишний раз и пить кофе спокойно. А я пока буду тебя рисовать... Этот человек по-прежнему ставил его в тупик самим фактом своего существования, а крупицы новых знаний о нём лишь увеличивали количество вопросов. Эн отобрал у Хонбина чашку с недопитым кофе и поставил на пол у кровати, подался вперёд, чтобы поймать губами лёгкую улыбку. ― Ты всегда такой танк? ― Гхм... ― поперхнулся на вдохе от столь сомнительного комплимента Эн. ― Почему танк? ― Потому что чёрта с два остановишь на пути к цели. ― А, ― довольно протянул Эн, ― ага, всегда. А теперь посиди вот так, я тебя рисовать буду. Мне надо нарисовать тебя тысячу раз. Он заготовил подходящее объяснение на случай, если Хонбин спросит. Но Хонбин не стал спрашивать, на кой чёрт надо рисовать тысячу раз одного и того же человека. И хорошо. Потому что Эн сам себе не мог внятно это объяснить. Просто надеялся, что тысяча рисунков даст ответ на один вопрос и расскажет всё о человеке, ненавязчиво занявшем существенное место в его жизни. Вариант, что Хонбин просто есть и сейчас рядом, Эна не устраивал.