Даже теперь

Доспехи ванахеймского мародера оставили в углу. На самом деле, разведчики умертвили несколько десятков тварей, скрупулезно подбирая фрагменты - шлем, наручи, сапоги, грудные пластины; отряд был достаточно осторожен, чтобы не привлечь к себе внимание асгардцев, но Малекит все-таки отдал приказ: довольно. Он старался не рисковать лишними эльфийскими жизнями. Он думал, что Бер оценил бы иронию, проживи еще несколько тысяч лет. - Защитный экран долго не продержится, милорд, - поклонился разведчик, когда Малекит приблизился к сложенному конструктору-доспеху, рассматривая его со слегка презрительным любопытством: доспех был пестр, неуклюже и апяповато-ярок, и наверняка, тяжел и неудобен. - Знаю. Вылетаем завтра. "Защитный экран". Напрасная трата ресурсов, если задуматься. Разумнее всего было устроить базу на любой другой планете. С пригодной для дыхания атмосферой. Что осталось в Свартальфхейме, кроме отравленного воздуха, радиоактивного пепла и обломков кораблей? Зачем они вообще возвратились сюда? Стоило Малекиту закрыть глаза, он слышал стоны и рыдания в тишине мертвого мира. "Защитный экран". Пещеры и руины приютили их, но энергия на исходе, и все, что может предложить им бывший дом - вечный покой. - Усилить защиту, - приказал Малекит, заметив, что разведчик по-прежнему стоит неподалеку, блестя глазами и почти нервно теребя защитную маску. - И позови Алгрима. Уродливый доспех был единственным ярким пятном в пещере-комнате. Руины оставались руинами. "Покои" Малекита отличались лишь тем, что остальные предпочитали держаться вместе, во сне обнимая друг друга даже сквозь изоляционные костюмы, а он чаще всего был один. Малекит снова зажмурился, улавливая сухое потрескивание камней и пыли под ногами разведчика, а затем затихло, и он сам не дышал, точно пытаясь оставить своим воинам немного больше очищенного воздуха. И выдохнул слишком шумно, когда Алгрим за спиной произнес: - Я готов. * Малекит не отвечал и не оборачивался, позволяя Алгриму рассмотреть ванахеймское облачение, а сам отметив: разведчик забыл свою маску. На черном песке она белела, как обглоданная кость. - По твоему приказу усилили защиту. И готовят боевые корабли, - проговорил Алгрим, и дальше уже нельзя было слабовольно молчать, избегая встретиться лицом к лицу. Малекит оглянулся. - Хорошо. - Начнем прямо сейчас? Лицо Алгрима не выражало ничего. Малекит знал своего верного генерала тысячи лет, но до сих пор не всегда мог угадать мысли. Испытывал ли он когда-либо страх? Сомнение? Неуверенность? Алгрим знал, что повелителю ведомы все эти недостойные чувства, и пред ним Малекит мог раздеться не только лишь физически, освобождаясь от изоляционного костюма и респиратора за экранирующими лучами; он мог сказать: мне страшно. Или: я не уверен. Величайшая роскошь - быть слабым. Больше ее не будет. - Нет, - Малекит покачал головой, и нервным жестом расстегнул крепления шлема, растрепав волосы. - Не сейчас. "Тогда зачем позвал?" - спросил бы кто-нибудь другой, или же не спросил, но моргал, как тот разведчик, верный и готовый сражаться и проливать кровь. - Изучи доспех. Малекит оправдывал свое прозвище "Проклятого". И "Безжалостного", наверное, тоже. Все равно, что потребовать от смертника заточить меч, которым ему отрубят голову. Алгрим тронул выступы-клыки. Малекит подумал, что это якобы угрожающее ванахеймское снаряжение смотрится просто смехотворно - и уродливо, как все, что сотворено кривыми руками слепцов - тварей света. - Сгодится. Асгардцы ничего не заподозрят, - кивнул Алгрим, отложив шлем, и снова выпрямляясь. Теперь он стоял рядом - дыхание Малекита касалось его груди и подбородка. Алгрим последний из истинных воинов. Сильнейший, было его прозвище, которое он завоевал в тысяче и одном бою с другими подобными себе - рослыми, с темной кожей и литыми мускулами. Асгардцы уничтожали таких эльфов первыми, страшась их до воя, подобно тому, как гиены боятся крупных и более опасных хищников. - Я разрушу защиту изнутри, - продолжал Алгрим. - Они используют экраны, наподобие наших, но слабее. Ничего сложного. "Кроме того, что для тебя не будет возврата". - Не трать времени на убийства. Ищи главный генератор. Алгриму не нужно объяснять. Алгрим способен в одиночку противостоять армии. До сих пор Малекит спрашивает себя: возглавляй он войско эльфов в той битве, а не охраняй своего короля вместе с Эфиром, не одержали ли бы тогда победы? Не пришлось бы сейчас приносить жертву? "Я обращу время вспять". Но Малекит - Проклятый, Безжалостный, с кровью сородичей на руках, никогда не умел лгать. - У нас не так много шансов, - сказал и теперь. - Вся надежда лишь на тебя. И протянул руку, зная, что Алгрим ждет этого, жаждет, словно очищенного воздуха после отравы зараженного Свартальфхейма в легких. С закрытыми глазами Малекит прикоснулся к щеке, осязая глянцево-гладкую кожу, уголок жестких волос на виске и полные губы. Что он, король без королевства, принесший однажды в жертву собственный народ, мог дать лучшему своему генералу? Лишь собственное тело, остатки веры и безумную, как сама вселенская аномалия-Схождение, цель. Малекит никогда не умел лгать, но порой чувствовал, что обманывает Алгрима и остальных. - Прости меня, - говорит он, прежде чем опуститься на колени, и, словно в первый раз, опасаясь, что Алгрим вежливо отступит - как будто на пепелище что-то значат еще иерархия, титулы и прочая чушь разряженных в базальтовые шелка вельмож, от которых не осталось даже праха. Теплая ткань доспеха расступилась от прикосновения. Алгрим не отталкивал. Алгрим был мудр, и понимал - Малекит, король без королевства, не может одарить его землями, рабами и почестями, как должно, как тот заслуживает. Зато может аккуратно забрать крупный даже в расслабленном состоянии член в рот, норовя проглотить и облизывая теплую головку. Они стосковались по ласке, друг по другу; в своих холодных пещерах-казармах солдаты ласкают друг друга, и это свято; смущение и стыд придумали те же твари света, что отняли у эльфов родину; но сами эльфы помнят: ночь свята, ночь нежна, и темнота - пора любви. Во тьме не было стыда и греха, пока свет не осквернил ее, подобно тому, как мужчина оскверняет женщину. Алгрим возбуждается быстро, кажется, от одного дыхания и прикосновений губ. Спустя пару минут он гортанно вскрикивает, гладя Малекита за ухом. Малекит ласкает и себя, но едва появляется на языке соленый привкус близящейся готовности заполнить рот семенем, Алгрим подхватывает, прижимает к стене, почти жестоко закидывая ноги на бедра. Когда-то Алгрим был с ним осторожен до той робости, что свойственна воинам, привыкшим убивать, а не дарить блаженство; но теперь сам Малекит просит о боли, просит о наказании; глупый способ расплатиться за веру и верность. (Которых он не заслуживает). Алгрим входит рывком, на весу, почти раздирая пополам - так разрывал своих врагов голыми руками, темными и блестящими от крови. Член слишком велик. Малекит прикусывает губу, и тогда Алгрим целует его, глотая вместе со слюной эту каплю. Волосы паутинно растрепало по сырым выступам. Алгрим впивается ногтями, оставляя раны, втискиваясь глубже и заставляя Малекита запрокидывать голову, жмуриться. (Не думать о том, что будет после - самому тоже?) Алгрим оставляет следы на заголенной шее; они потемнеют и расплывутся, словно кляксы, но доспех сокроет их. Боль внутри сменяется тянущим теплом, от которого сладко ноет в паху и где-то в позвоночнике. Малекит пытается запомнить. Алгрим тоже. Удерживая Малекита на весу, Алгрим ложится на спину, позволяя тому выбирать темп; Малекит же останавливается на несколько мгновений - между его ног горячо пульсирует, и собственный член истекает смазкой, но оба молчат, и смотрят друг на друга, словно забыв о страсти. Это очень долгое мгновение. Малекит повторяет: прости, одними губами. Алгрим закрывает глаза. После они еще долго обнимают друг друга, не произнося ни единого слова, пытаясь запомнить не только дыхание, запах волос, пота, семени, но запретить времени отсчитывать свой ход. Они почти верят в это, словно вернулись к материнскому началу первохаоса. * Малекит протянул руку к оставленной разведчиком маске. Металл был холоден и немного скользил. Он осторожно закрыл лицо Алгрима, думая о том, что верит - тот простил его, прощает даже теперь.