Уходили из дома

Я в деталях помню тот момент. Как солнце, еще стараясь пальнуть жарким лучом в лагерь, скрывалось за жареными холмами, потихоньку покрывающиеся бурой корочкой тени. Как ветер утих, перестав теребить зеленый флаг на высоком шесте, на котором был изображен герб Нимфея - греческий парусный корабль под таким же дневным светилом. Еще помню, когда мимо нашего лагеря проходили растаманы, которым я продавала фенечки, сказали, что наш флаг похож на радугу. Тогда все посмеялись, а теперь я вспоминаю это с грустной улыбкой. Наши ребята возвращались с раскопа, уставшие, голые и мокрые от пота. Парни толкали перед собой тачки, девушки и женщины несли тазы с щетками и канистрами воды внутри. Вот проходят мимо "Бродвея" - полосы палаток-ижор, где обычно наши пили шампанское с сиропом. Потом мимо палатки нашей начальницы, угрюмо перечитывавшей списки керамики за последнюю неделю. И тем не менее, все больше краснело и желтело небо, понемногу как-бы сужаясь. Люди заходят в палатки, хватают полотенца и теплую одежду и бегут мимо кухни на море по узкой вертикальной тропе, ведущей прямо на пляж. Это был наш специальный участок пляжа. По ночам девушки купались там голыми, порой там проходили файр-шоу или боди-арты, после которых все дружно неслись купаться. А потом был ужин, после него песни под гитару и отбой, после которого мои ровесники еще долго не спали и играли в карты. А однажды ты приехал, потому что не мог без меня. Мы встретились в выходной около Феодосии и ты так долго и крепко меня обнимал, что я думала, будто и отпускать ты не собираешься. А как пахли твои дреды... Что-то похожее на мед или те индийские благовония, какими обычно воняют твои сумки и одежда. Такие сладкие и ароматные, до боли на тебя похожие. Но ты с горчинкой, какая бывает у черноплодной рябины или у клюквы. У тебя тогда не было футболки, ты ждал на обочине и вспотел. А я после бани была в своих шароварах и верхе от купальника. Я прижималась к тебе, точно хотела врасти в твое тело, и ощущала каменный пресс, такой горячий, под ним где-то в глубине пряталось сердце, сильно бившее мне по ребрам. Я даже не успела рассмотреть твое лицо, настолько была удивлена и счастлива. Голос в телефонной трубке я ненавижу, ты же меня знаешь. И мы поехали в лагерь, с тобой, доном Алехандро и Мари Фюрер, помнишь? Как в душной маршрутке мне пришлось держаться за тебя и петли твоих джинсов, чтобы не упасть. Потом жаркий путь от остановки до лагеря, недоумения Соколовой и знакомство с товарищами по несчастью. Я боялась, что экспедиция не примет тебя, но очень повезло, ведь не с каждым до рассвета болтают Миша Асварищ и Витя Зозовский. А еще я припоминаю, как пришла под тент. Было наверное два или три часа ночи. Сидели там кое-кто из новичков и пара стариков. Спрашиваю: - Дракона не видели? - Он недавно ушел с Севой Грачом с бутылкой медовухи под мышкой. С тех пор его нет. Ржали все, ведь только там поймут тонкость сего юмора. А затем мы пошли в палатку Данилы, где ты обыграл Сандрика в походные шахматы пару раз. Когда уснули они с Михой, ты неожиданно сказал: - А давай убежим? - Давай, - ответила я с легкой усмешкой. Я думала, что то была шутка. Но ты не шутил. Всю ночь мы не спали. Ты целовал меня, затем хихикал и говорил, что я такая беспомощная и маленькая, что глядя на меня плакать хочется. А я еще больше прижималась к тебе. В такую холодную ночь, к тебе, такому теплому и родному. Словно мы знакомы с рождения, хотя наверное я родилась год назад. Зул родилась именно год назад... И ты лез ко мне под майку, я смеялась и убирала оттуда твои руки. Мы боролись в шутку, вылезали из палатки и бегали по склону, стараясь сильно не кричать, чтобы никого не разбудить. Потом лежали под небом среди степи, когда желтая луна поднималась над Крымом. И снова целовались, ведь тогда о чем еще можно было думать? И потом мы сбежали. Всего на три дня, но все-таки. Мы убежали ночью по пляжу, когда пансионат был закрыт. Перелезли через ограду и сквозь сад с алычей выбежали на шоссе. На обочине в старом сарае были те самые растаманы. Оказывается Саша Белое Перо сломала ногу и ей нужна помощь. С нами они добрели до большого пансионата и там ей помогли. Тогда они остались у нас в долгу. Дальше мы шли по степи, где заночевали. Ты развел костер и тогда впервые за всю жизнь я сказала тебе, что люблю тебя. Помню это лучше всего, мы сидели на теплых камнях, уходящее солнце жарило нам головы и я, дразня тебя, сказала это. Мои губы были на сантиметр дальше от твоих. И твой выдох с ответом, который служил началом, я запомнила слишком хорошо. Он пах костром, тем самым. Пока мы ходили, все стало для нас родным. Прежде всего, мы сами. Ветер теперь не сдувал нас левее, а ласкал длинными прозрачными руками и освежал после жары. А небо становилось огромным шатром, под сводом которого мы и шли. Ты прости меня мать, я не хотела. Таки времена были и у тебя, ты прекрасно это знаешь. Когда и ты уходила из дома. Навсегда. Тогда практически никто не кричал, когда мы вернулись. Все посмотрели с легкими улыбками, моя опекунша немного удивилась, однако чрезвычайных ситуаций не было. Но ты был грустен. Ты уезжал сам. В тот вечер мы провожали тебя. Все. все до одного решили тебя проводить, потому что твоя душа была вложена в наш лагерь. Ты, хоть и был у нас всего-то неделю, заплатил Ольге Юрьевне столько, сколько посчитал нужным и всеми силами старался помогать экспедиции. И я плакала, когда видела, как приближается машина, должная увезти вас с сестрой. И на прощание мы поцеловались. И так, что послышались вздохи администраторов и задорные крики стариков. Все были приятно удивлены, хотя девочки-новички немного злобно вздрогнули. Это было тогда, когда мы уходили из дома. Времена такие были. А сейчас я вспоминаю это со слезами, ведь никогда больше мы там не встретимся. Родители забрали тебя, но ты обещал приехать во что бы то не стало. И я надеюсь, что если ты и вправду этого хочешь, оно сбудется. И чья вина, что мы все уходили из дома? Это случается с каждым. И помню твою теплоту рук, когда ты обещал уйти. Помню все. Я встречусь с тобой и снова возьму за руку, чтобы почувствовать тот укол в сердце. Это напоминает мне то время. Времена, когда мы уходили из дома.