Жизнезаменители

Сперва ему предложили столик у самого окна, но здесь было слишком много солнца, сенсоры реагировали напряжением, пришлось щуриться, и Леонард попросил поменять место. Они договорились о встрече на час дня, когда у Маккоя был обед, и он мог покинуть лабораторию. В итоге доктор пришел на свидание раньше на пятнадцать минут: разобрался с "пациентом" быстрее обычного. Опознавательным знаком были брошенные на стол ключи от автомобиля с брелоком-шестеренкой. С его гостем они ни разу не виделись. Это было частью игры. Люди знакомились в сети, назначали встречу, если были приятны друг другу в субреальности. Потом – бывало по-разному. У Маккоя имелся не слишком богатый опыт: близкому общению с человеком он чаще предпочитал компанию нейростимулятора. На встречах он порой ограничивался приятной беседой, однажды сбежал почти сразу, несколько раз побывал в чужой постели, но ни разу не оставался до утра. Насущные проблемы, когда отпускала работа (по счастью, всегда ненадолго) он в основном решал с помощью профессиональных проституток обоих полов, – иногда одновременно, – поскольку это было чище и безопаснее. Но время от времени у него случался, как он сам называл, "припадок экстремизма", и он снова "оказывался в деле". Парень, который назначил ему встречу, много путешествовал. С такими людьми женатому на работе нейрохирургу бывало интересно, с ними всегда находились темы для бесед, они были более раскованы и напитаны аурой экзотики. Затруднение могла вызвать разница в возрасте. Гостю, если верить профилю, было девятнадцать, в два раза меньше, чем Маккою. Но, судя по общению в субреальности, парень был начитанным интеллектуалом, поэтому Леонард решил ответить ему согласием. Сам он никогда не спешил приглашать на свидание, но когда новый знакомый отвесил пару комплиментов ему в целом и его "ворчливой" манере общаться (неужели даже в субе заметно?..) и пригласил встретиться, пасовать было малодушно. И потом – парень с русским именем "Павел" заинтересовал его. Пока Маккой был свободен в своих желаниях от сотрудников древнейшей профессии и ширева – почему бы нет. Подошел официант, – дешевый поточный сур, они все были практически на одно лицо, – и уточнил, не желает ли гость сделать заказ. Маккой выбрал минеральный раствор: рабочий день не окончен, употреблять что-то покрепче сейчас было никак нельзя. Он сидел спиной к стене, так можно было видеть всякого, кто заходил в ресторан. На каждом столе в низкой квадратной вазе стояли маленькие желтые тюльпаны, приятно сочетавшиеся с желтыми же салфетками. Вазы отбрасывали радужные блики на белоснежные скатерти, а те в свою очередь заигрывали с гранями столовых приборов. Ресторан был небольшим, но весьма приличным. Маккой предложил его Павлу, поскольку место было поблизости от лаборатории, можно было успеть пообщаться в обед и составить друг о друге мнение. Доктор взял желтую салфетку и стал теребить в пальцах, складывая из неё многослойные треугольники. В ресторан вошел очередной посетитель. Леонард поднял взгляд и замер, чувствуя, как сердце замерло. Он думал, это выражение придумали романтики, но готов был поклясться: его сердце пропустило удар. Вошедший парень осмотрелся, шаря взглядом по столам – "Не может быть. Это не может быть он" – а потом поднял солнечные очки на лоб и уставился на Маккоя. Когда он приблизился, сомнений не осталось. Парень медленно улыбнулся и указал острым подбородком в сторону лежащего на столе брелока. – Ты так и не ответил на мой последний вопрос: "Почему шестеренка". Маккой смотрел на своего гостя и не очень слышал. Сур был красивым, слишком красивым. Очевидно дорогим, штучным, уж в этом Маккой разбирался. Он не знал, кто его оператор, но отчего-то понадеялся, что это необычное создание разработано с портретным сходством. Парнишка выглядел невинным, юным, сладким, солнечным, притягательным, сексуальным, будоражащим. Как столько эпитетов могло родиться в сухом нейрохирургическом мозгу? Невероятно. Рыжие кудри, спадающие на лоб и придавленные теперь очками, лучистые зелено-голубые глаза, мягкий овал пухлых губ и "птичий" аккуратный нос. Будто осколок солнца на ладони. Сур был одет с легкой подростковой небрежностью, но со вкусом и дорого. "Удивительно, что такие как он тоже встречаются на сайтах знакомств", – поразился Маккой. Все предыдущие "гости" были откровенно попроще, стандартные модели и ничем не выдающиеся операторы. Леонард задумался, чего ждать от такого, как его нынешний "претендент". Судя по общению в субе, он не был заносчивым и пафосным, напротив, подкупал своей искренностью и восторженностью. И при этом так выглядел. Что-то тут было не чисто, обязано было быть. Павел терпеливо ждал, пока Маккой насмотрится, и вдруг смущенно хмыкнул, а потом указал на кресло напротив. – Не возражаешь? Леонард встрепенулся, теперь пришла его очередь сконфузиться. – Прости. Конечно, – привстал, протянул руку и получил крепкое уверенное рукопожатие в ответ. – Теперь мы знакомы ближе, – парень растянул губы в улыбке. Он склонил голову, всматриваясь в Леонарда, сузил глаза. – Позволь, пожалуйста, – он перегнулся через стол и осторожно, самыми кончиками пальцев, пробежался по лицу Маккоя. Тот изумленно замер. – Извини, – сказал Павел и снова лучезарно улыбнулся. – Я – кинестетик. "Он это серьезно?" Спустя еще одну недоуменную паузу, за которую Леонард успел выяснить, что мальчик улыбчивый и часто краснеет, он протянул гостю меню. – Выберем что-нибудь? Когда оба справились с задачей, Павел молча кивнул на ключи и вопросительно посмотрел на Маккоя. – Шестеренка, да, – он действительно так и не ответил на вопрос. – На моей работе шутят, что шестеренка – это промежуточное звено эволюции колеса в сура. Павел приподнял брови: – Ты работаешь с сурами? Маккой едва заметно повел плечом. – Ничего особенного. Парнишка смотрел на него пристально. – Понимаю, – протянул он наконец. – "Только тшш", – и прижал палец к губам. Да, он все верно понял, о такой работе не болтают лишнего, все больше загадочно темнят. Но как он показал это... Леонарду захотелось попросить его повторить жест, но он тут же обругал себя за то, что так быстро потек от симпатичной мордашки. Маккой заметил, что Павел водит пальцами по скатерти следом за бликами от вазы, будто котенок, играющий с "солнечным зайчиком". Он выглядел при этом невероятно милым. Они перебросились несколькими фразами о погоде, любимой музыке и последних фильмах. Оказалось, что на один из фильмов они оба собирались сходить. – Круто, Леонард! – воскликнул Павел. – Пойдем вместе? Маккой мог любоваться на эту улыбку и ясные сияющие глаза вечно. Кажется, он только что подсел на очередной наркотик. – В какой день? – Маккой приподнял бровь, сохраняя серьезное выражение лица, и несколько ворчливо добавил: – Я могу быть занят до ночи. Павел достал планшет и пролистал календарь, а потом показал его Леонарду. – Через два дня я улетаю в Танзанию. На неделю. Потом вернусь и смогу в любой день и в любое время. Маккой почувствовал странный укол где-то в районе солнечного сплетения. Что это. Они полчаса знакомы, а он уже расстраивается скорой разлуке, тому, что этого паренька не будет рядом на одной с ним земле? "Будет, – ответил себе Маккой. – Его оператор останется здесь". От этого полегчало. Снаружи доктор оставался бесстрастным. – Да, я помню, ты много путешествуешь. Павел хмыкнул. – По долгу службы. Маккой присмотрелся к нему. Возможно, переводчик. Или гид. Или стюарт. Он высказал вслух последнюю версию. – Почти, – ответил парнишка. – Я – второй пилот, авиакомпания Си Эс Глобалс. Маккой недоуменно уставился на него. "Вот лгунишка". – Не волнуйся, Леонард. Я совершеннолетний. "Вот уж верно, – подумал доктор. – Совершенно летний". – И на самом деле старше, чем выгляжу. Ничего удивительного. Возможно, где-то там с ложа оператора этим рыжим красавчиком управляет дряхлый старик. Павел словно прочитал его мысли и вскинул брови, пустив по высокому лбу забавные складки. – Нет! Все не так плохо. Ты не так меня понял. Он сложил пальцы домиком и оперся поверх подбородком. – В реальности я такой же. Почти... Сура делали с меня. Первого мне подарили десять лет назад, когда мне самому было девять. Маккой машинально отметил, что тогда обывательские суры только-только набирали оборот, значит, родители Павла были весьма состоятельными людьми, он получил "куклу" одним из первых. – А это – мой второй "возрастной" сур. – Красивый, – машинально выпалил Маккой и тут же напрягся. Павел улыбнулся, медленно и чуть печально: – Спасибо. …Что касается моей работы... Я влюбился в небо и стремился в него всеми силами. Ну, и еще я хорошо учился, неплохо проявил себя в математике, физике и инженерии. Почему-то Маккой даже не засомневался, что мальчик получил лучшее образование и был одним из первых. – Я думал, сейчас почти никто не летает. – Это так, – согласился Павел. – Путешественники предпочитают оставаться дома и арендовать суров прямо на месте. Правда, это возможно далеко не везде. Иногда сигнал от оператора добивает плохо и сур стопорится или замедляется. Не во все моменты это допустимо, сам понимаешь, – он подмигнул Маккою. Леонард понял, что наслаждается. Этот парнишка говорил с ним на равных. Они и был на равных. И от этого Маккой не чувствовал себя таким уж старым брюзгой. – На этот раз я буду в рейсе по перевозке суров из Красного Креста, – Павел отпил мутного минерального раствора из бокала. – Это же просто потрясающе, Леонард. С полномасштабной и повсеместной эксплуатацией суров живые люди больше не рискуют подцепить холеру, тиф или желтую лихорадку. Конечно, большей части Африки плевать на техногенные заморочки цивилизации, но, по крайней мере, мы можем помочь бедствующим племенам без опаски и гораздо эффективнее. Леонард взглянул на паренька исподлобья, чувствуя к нему уважение, к которому примешивалась непонятная гордость. Павел не был с ним, это было их первое свидание, и Маккой еще ни разу не торопился в своих желаниях. Но во всем случались исключения. Этот юнец притягивал его, и уже сейчас заполнял все его мысли и чувства. Да, когда вот так просто смотрел, когда улыбался или становился сосредоточенным и серьезным. А его дивные складочки на лбу, когда он вдруг вскидывал брови... Интересно, как они ощущаются под губами. А эти длинные темные ресницы..? Мягкие щекотные щеточки. И его румянец – ощущается ли он горячим на коже? – …Леонард? Маккой очнулся и его мир расширился до помещения ресторана, перестав включать в себя только подвижное треугольное лицо и худые руки с длинными тонкими пальцами. Хоть Павел и был невероятно изящным, в нем ощущалась сила, стальной стержень. «Разумеется, – подумал Маккой. – В нем порядка семидесяти килограммов металла, включая титановый позвоночник, два килограмма пласт-кожи и стекло-силиконовые глаза ручной работы». – Как туземцы реагируют на суров? Они отличают их от живых людей? Павел оперся подбородком о кулак и подождал, пока Маккой вытащит пальцы из контейнера с тихо потрескивающей электродами подзарядкой. – Им, находящимся в бедственном положении, все равно, кто доставит им помощь. Они не присматриваются. Однажды ребенок из племени маконде спросил, почему мы все такие красивые. Это всё. Маккой подумал о себе. Выдающийся нейрохирург, он мог бы спасти не одну жизнь, но выбрал суррогатную индустрию, высокооплачиваемую работу. – Уже два. Леонард бросил взгляд на хронограф. – Ты прав. Мне действительно пора. Расплатившись каждый за себя, они вышли на залитую солнцем улицу. Маккой был на полторы головы выше. Это было ему приятно. И так было особенно удобно рассматривать рыжие кудряшки, блестящие на солнце. Хотелось попробовать их пальцами. На вид они были мягкими и ласковыми. От них исходил сладко-свежий аромат парфюма. – Тогда до встречи в субе, – сказал Павел. – И не забудь: я забронировал с тобой поход на «Еще одно завтра». Парнишка сжал руку Леонарда, и Маккой почувствовал острый голод от вида этих ярких губ, растянувшихся в очаровательную улыбку. Ответив на рукопожатие, он заставил себя отпустить его. Павел развернулся, чтобы уйти, но в один миг обернулся. – Ты мне понравился, – сказал он и приподнял руку. – Взаимно, – нарочито сухо ответил Леонард, но внутри себя он чувствовал, что улыбается. Ему пришлось приложить усилие, чтобы не думать о новом знакомом на работе. Но вернувшись домой и прихватив тубус с электродопингом для себя и бутылочку бурбона – для себя же, он решил расслабиться. Уже поднимаясь по лестнице на третий этаж, Маккой думал о Павле, одетом в форму пилота, строгую, оттеняющую его юность и невинную притягательность. Он представил его точеное лицо с приятными чертами и кожей, под которую будто бы была проведена особенная теплая подсветка. Леонард усмехнулся – возможно, стоит попробовать провернуть такой фокус на очередной экспериментальной модели, запустить под кожу множество тончайших силиконовых сосудов, заполненных питающейся от сердечника энергией, настроить их на мягкое свечение… Все равно с этим парнем не сравнится никакая техника. Леонард позволил себе не размышлять о вариациях на тему Павла-оператора и сосредоточился на том, что успел увидеть. Маккой открыл кодовый замок и направился в спальню с занавешенными шторами и удобным ложементом посередине. Он поставил бутылку бурбона на столик рядом и покосился на себя-оператора. Не мешало бы побриться и сменить домашнюю одежду. Леонард хмыкнул и потрепал заросшую колючую щеку. Странное ощущение: чувствовать на себе то, что очевидно делаешь с другим. Он уселся в кресло и закрыл глаза. Открыв тубу с допингом, Маккой поднял подбородок и поднес «лекарство» почти к самой коже, но придержал на дистанции в несколько миллиметров. Он нервно облизнул губы, чувствуя, как мелкие разряды, предвестники крупной вспышки, выбиваются из нутра трубки и игриво жалят кожу. Леонард представил Павла, как мальчишка оборачивается и смотрит на него. И да, он, конечно же, был в форме пилота, в темной фуражке с козырьком. Павел стоял, широко расставив ноги, и вот медленно расстегнул ремень и тягуче спустил брюки с бедер. Маккой сглотнул и приложился в первый раз. Разряд бликами прокатился по его голове, отмечая структуру металлического черепа под искусственной кожей. Ягодицы мальчишки он представил маленькими и круглыми, вообразил, как шлепает их, а Павел прогибается в пояснице, предлагая себя, опирается о край кровати и хрипло шепчет: «Возьми меня, Леонард». Маккой застонал сквозь стиснутые зубы и всадил следующий разряд в изгиб шеи. Его рот оскалился от острого удовольствия, перед глазами расплылись мутные синие круги. Желание подкатило остро и невыносимо. Леонард отложил тубус: стоило сберечь немного десерта до следующего раза, – и остался сидеть в кресле с опустевшим взглядом. Живой двойник стянул узкие очки визора, торопливым жестом отложил их в сторону и сжал себя между ног. Ладонь скользнула за резинку пижамных штанов, вздыбившихся палаткой. «Я хочу, чтобы ты трахнул меня». Пальцы оплели твердую от страсти плоть. Маккой задышал прерывисто и шумно, надрачивая себе, кусая губы и представляя кудрявого мальчишку доступным и похотливым. – Лучше называй меня Пашей, ладно? – сказал ему Чехов при следующей встрече, которая состоялась через обещанные две недели, и добавил: – Это звучит менее официально и куда более дружественно. «Паша», – повторил про себя Леонард, смакуя имя. Оно показалось ему мягким и сладким, как сахарная вата, которую он пробовал в далеком детстве. Маккой с удивлением отметил, что ужасно соскучился, но, разумеется, ничего не сказал об этом. Прошедшие две недели они периодически встречались в субе. Павел рассказывал, как продвигаются дела в Африке, о внутренних перелетах из одного угла страны в другой, о местных жителях, о том, что почти выучил суахили, чтобы понимать их лучше. О тяготах, которые наблюдал, он начал рассказывать, когда Маккой попросил. Доктор читал его строки или слушал окаменевший усталый голос, и словно истязал себя осознанием богемности и искусственности своего существования. Он оправдывал свой выбор: создание специализированных суров для военно-космических и медицинских нужд было не менее важным, чем спасение живых людей. И все же, неприятные коготки царапали его сердце. Павел стоял перед ним, как всегда улыбался и выглядел жизнерадостно. Маккой понял, что волновался за него, не за его оператора, с которым, разумеется, ничего и не могло случиться, а именно за него, за славное рыжеволосое создание. Видения его тела, истерзанного хищниками или чернокожими военными, порой вспыхивали в сознании ночью и долго не давали уснуть. Конечно, сура можно было заменить, но некоторые черты, специфика мимики, характерность движений – изменились бы, и это был бы уже кто-то другой. Пока они шли в кинозал, Павел со смешком спросил: – Какое твое мнение, Леонард, почему в наше время люди все еще ходят в кино? Ведь у многих необходимое оборудование есть дома. А общаться удобнее в месте потише. – Не все хотят приглашать к себе, – пожал плечами Маккой. И вспомнил, как в его детстве и юности в их доме часто бывали гости, но с появлением суров жилье превратилось в крепость, в святая святых. И сердцем его был ложемент с оператором, который требовалось уберечь от рисков, связанных с внешней средой. Похоже, Павел подумал о том же и кивнул: – Не все хотят показываться, – откликнулся он эхом. – А мне бы ты показался? – спросил вдруг Маккой. Павел посмотрел на него чуть удивленно, а потом медленно кивнул. Они добрались до мест. Все сидения были парными диванчиками. Их места оказались на заднем ряду. Павел снова вскинул взгляд на Леонарда и ухмыльнулся. «Да, малыш, ты все правильно понял». И не возражал, когда Павел придвинулся ближе, прижавшись к нему теплым бедром. Он ждал этого безмолвного согласия, чтобы обнять за плечи, приподнять подбородок и осторожно накрыть его губы своими. Паша ответил, поднял руку и погладил шею Маккоя, его пальцы скользнули за край рубашки, а ногти царапнули ключицы. «Не так быстро..!» – пронеслось в голове, но скорость собственной эрекции впечатлила. Павел на пробу коснулся его живота, провел ладонью вниз и наткнулся на твердую выпуклость между ног. Он оторвался от губ Леонарда и насмешливо сузил глаза, следя за ним с хитрецой во взгляде. – Хочешь?.. – прошептал он. Маккой почувствовал смущение: будто только за тем, чтобы дать согласие и пригласил сюда мальчишку. Впрочем, стоило быть честным с самим собой. К тому же, Павел явно не возражал. Возможно, будь они живыми людьми, а не продуктами современных технологий, предварительные заигрывания, похожие на брачные танцы голубей, длились бы много дольше. Но суры позволяли быть честными в своих желаниях. Маккой напряженно покосился в одну сторону, потом в другую: рядом с ними места пустовали, а на головы впереди можно было не обращать внимание. Вместо ответа он снова коротко поцеловал Пашу в губы и надавил ладонью на макушку. – Этот фильм – просто нечто, – хохотнул Павел, оборачиваясь на Маккоя, притормозившего купить энергетик себе и компаньону. Затем он демонстративно облизнул губы, и Леонарду пришлось глубоко вдохнуть и попереминаться с ноги на ногу. – Ты торопишься? – спросил Маккой, протягивая Паше пластинку с питанием. Тот поблагодарил, сдавил её, активируя заряд, и сунул в рот, принимаясь жевать. – Нет. У меня недельный перерыв в графике полетов и, если не случится экстренных, я совершенно свободен весь этот период. – Прекрасно, – сказал Маккой и сам удивился теплоте в своем голосе. Паша тоже заметил это и улыбнулся. – Прогуляемся? Они отправились в парк и добрели до округлого искусственного пруда. На скамейке сидел темнокожий старик, обычный человек, и кормил голубей, рассыпая перед собой пшеничные зерна. Он улыбался, наблюдая за птицами, отчего его лицо становилось похожим на пригоревшее в печке растрескавшееся и сморщенное яблоко. Павел озадаченно посмотрел на Маккоя. – Странно видеть живого здесь, а не в бессурной зоне. Леонард пожал плечами. – Пусть лучше так, чем бодаться с властями и устраивать митинги. – Кому могут мешать суры? Маккой обернулся и задумчиво скользнул взглядом по глади пруда. – Отношение разное. И мы, как всегда, далеки от толерантности. У человека должен быть выбор: пользоваться суром или нет. За исключением тех случаев, когда потребность в нем обусловлена физиологическим недугом. Павел бросил на Леонарда напряженный взгляд и осторожно заметил: – В бессурных зонах суррогаты запрещены, а у нас не запрещается обходиться без них. – Родители одного моего знакомого запретили ему выходить из дома вне сура, – ответил Леонард. – Он не хотел, но ему не оставили выбора. Они слишком боялись за него. Конечно, после достижения совершеннолетия он решил эту проблему, – Маккой повел плечом. Паша снова посмотрел на старика на скамейке. Леонард проследил за его взглядом. – А ты хотел бы, чтобы голуби, собаки, кошки были суррогатами? Хотел бы держать таких дома? Павел качнул головой. – Нет. – Отчего? – Они стали бы… «Ненастоящими», – закончил за него мысленно Маккой. Павел досадливо фыркнул, так и не закончив фразу. Это был первый раз, когда Маккой предложил Паше забрать его сразу после рейса и когда тот согласился. Леонард ждал уже больше часа, сидя в припаркованной у здания аэропорта машине, но, как всегда, занял время работой: он изучал в планшете отчеты подчиненных о последних экспериментах по совершенствованию суров-морпехов. Читать было не так-то легко: Леонард все время прислушивался к объявлениям и гасил в себе приступы острого беспокойства: самолет Паши задерживался. Наконец, Леонард получил короткую записку через мессенджер – "Полчаса" – и облегченно выдохнул. Он побарабанил пальцами по рулю и бросил короткий взгляд в салонное зеркало, провел пятерней по волосам и поправил ворот рубашки. Когда оставалось еще семь минут до встречи, Леонард потерял терпение и вышел на воздух. Он привалился к правому борту машины, скрестив руки на груди и высматривая Пашу в толпе, сочащейся через "вертушку". Леонард даже не сразу его узнал. Рыжие кудри были строго зачесаны под темно-синюю фуражку. Паша выскользнул наружу, увлекая за собой небольшой плоский чемодан. За ним следовал высокий сур, носящий облик привлекательного сорокалетнего мужчины. Вероятно, это был его начальник. Они попрощались, пожали друг другу руки, как вдруг мужчина тронул Пашу за подбородок, сказав пару слов. Паша улыбнулся, а Маккой, наблюдавший всю сцену, ощутил болезненный укол в сердце. Было неприятно ощущать себя старой псиной, рычащей на того, кто посягнул на её кусок: "Не тронь: моё!" Леонард тряхнул головой. От лишних расспросов ни ему, ни тем более Паше спокойнее не станет. Он дождался, пока парнишка заметит его. Павел так просиял и так радостно замахал рукой, что Маккой понял, почувствовал всем своим существом: он, старый брюзга, для него особенный. Подняв руку в ответ, он так и застыл, купаясь в нежном, золотистом тепле, растопившем ревность и сомнения. А потом опустил эту руку на узкие плечи Паши, привлекая его к себе. – Привет, – Паша обнял его так крепко, что заскрипели титановые ребра, чуть смещаясь в пазах. Маккой заглянул ему в глаза. Мысли путались. Он был просто рад его видеть, но к этому тихому счастью примешивалась давно нереализованная страсть. Облик парнишки в форменной одежде превзошел все ожидания Маккоя, и тот понял, что до вечера не продержится. А тут и Паша счастливо вздохнул и пробормотал: – Ужасно устал. Давай сразу поедем в отель? Маккой поцеловал его в лоб, отчего козырек фуражки "клюнул" его в отместку, а затем сдвинулся назад, освобождая рыжие кудряшки. Сердце сурового доктора сжалось от умиления. Его мальчик. Его чудесный, славный мальчик. Паша хмыкнул и снял мешающий головной убор. – Нет. Оставь, пожалуйста, – Маккой погладил его по плечам, чуть сжал их, а потом заставил себя отлепиться, отшагнул и открыл перед парнишкой дверь автомобиля. Паша смутился такому вниманию. – Куда едем? Маккой закинул Пашин чемодан в багажник, а затем сел за руль и повернулся к пареньку. В глазах доктора горела странная лихорадочная решимость. – Увидишь. Павел принялся нервно теребить фуражку в руках. – Ты меня пугаешь. Вместо ответа Маккой перегнулся через сиденье, просунул руку под поясницу Паши, притискивая его к себе, и крепко поцеловал. Современная высотка Паше понравилась, он постоял, запрокинув голову и изучая бока стеклянного "кита". Судя по его словам, сам он жил на втором этаже таунхауса за городом. "Там воздух свежее". Какая разница оператору, не выбирающемуся на улицу? А суру и подавно. – Какой у тебя этаж? – Двадцать восьмой. – Оттуда, должно быть, клёвый вид, – парнишка расцвел. Иногда он выражался как серьезный взрослый, а иногда – как совершеннейший ребенок. – Проверишь? – Леонард ухмыльнулся в ответ и пропустил Пашу вперед, через автоматически открывшуюся стеклянную дверь просторного холла. Они поднялись на двадцать восьмой. – Больше похоже на отель, – поделился впечатлениями парнишка, шагая по мягкому ковролину и таща за собой чемодан. – Пришли, – Леонард указал на ближайшую дверь. Паша вопросительно склонил голову. – Открой сам, пожалуйста, – Маккой протянул ему ключи с брелоком в виде самолетика. Паша потрясенно уставился на подарок. – Они твои. Если захочешь, – Маккой постарался говорить предельно нейтрально, но, кажется, все же выдал своё волнение. Паша все еще серьезно смотрел на Леонарда, а потом поднял руку и вдел безымянный палец в колечко с нанизанными на него ключами-карточками. Оба смутились и опустили взгляды на узорный ковролин. – Это... это так здорово, Леонард, – Паша первым поднял голову и заговорил серьезно и проникновенно. – Ничего особенного, – хмыкнул Маккой и машинально тронул свой затылок в смущенном жесте, но быстро вычислил себя и опустил руку. – Больше всего я думал над этим, – он поддел пальцем самолетик. Паша шагнул к Леонарду и обнял его за шею, принимаясь страстно целовать. Маккой тут же откликнулся, проталкивая язык в податливо открытый рот мальчишки. Даже губы Паши были другими. Они не ощущались как что-то искусственное, скорее, как мягкая теплая кожа с привкусом лесных ягод. Возможно, то была заслуга ароматизатора дыхания, но даже если так – до Паши никто не шел на такие ухищрения, чтобы очаровать доктора. Паша отстранился, разрумянившийся, сияющий. Если бы не убежденность в том, что он – сур, Маккой принял бы его сейчас за живого. Поразительно, сколько тонкостей было заложено в его мальчишку. Тот, кто конструировал и программировал этого сура, был воистину гениален. – Не терпится попробовать, – Паша приложил ключи к датчикам, деактивируя охрану и открывая дверь. Внутри он едва успел расположить чемодан у двери, как Маккой обхватил его за талию и приподнял в воздух. Паша засмеялся и вцепился в широкие плечи, а потом его улыбка замерла, как и взгляд, сосредоточенный на ореховых глазах доктора. Он медленно склонил голову и поцеловал Леонарда в лоб. Тот насмешливо фыркнул, мол: "Какая целомудренность". – Я кое-что придумал, – прошептал Паша и взъерошил волосы Леонарда, а потом любовно пригладил их. – И что же? – Где у тебя спальня? Маккой вскинул бровь: – Вот так сразу? – Не сразу, – ответил Паша. Маккой проводил его. – А где ты-оператор? Леонард чуть напрягся. – Не здесь. В другом месте. – Мм, – Паша понимающе кивнул. Что поделать. Даже пойти на такой шаг – отдать парнишке ключи от квартиры, куда раньше кого только ни водил, а теперь решил остепениться – и то было трудно волку-одиночке. А уж о том, чтобы привести его в святая святых и речи идти не могло. Ну... не сейчас точно. Не в ближайшие год-два. Паша принес свой планшет и покопался в нем. Обернувшись на Маккоя, он подмигнул ему: – Располагайся, – и кивнул на кровать. Леонард, криво ухмыляясь, отправился в указанном направлении и улегся поверх покрывала, скрестив руки на груди и привалившись спиной к изголовью. Паша сделал музыку достаточно громко, и Маккой растянул губы еще шире. Не узнать эту песню было невозможно. Джо Кокер, "You can leave your hat on". "Невероятно", – подумал Маккой. Неужели его фетишистские наклонности было так просто угадать? Паша начал танцевать, пластично, с некоторой небрежностью. Он быстро избавился от пиджака, скинул его, поведя плечами. Пришла очередь рубашки, и парнишка тихонько рассмеялся, от волнения путаясь в пуговицах. Маккой следил за ним неотрывно и ощущал себя воющим на Луну волком. Паша распахнул рубашку и провел ладонями по своему телу. К горлу Маккоя подкатил жесткий ком, пришлось потрудиться, чтобы отправить его обратно. Мальчишка скинул и рубашку, оставшись в одном галстуке, подцепил его за кончик и потянул вперед, запрокинув голову. – О боже... – Леонард провел ладонью по лбу, отдавая себе отчет в том, что случится дальше. Его походы в стриптиз-бары никогда не вызывали такого скорого и сильного эффекта. Между ног все напряглось от предвкушения. Паша развернулся к нему спиной и завел руки за голову, демонстрируя дельту спины, переходящую в узкую талию. Он плавно выписал бедрами "восьмерку", а Маккой мысленно присвоил себе медаль за стойкость и с сочувствием глянул на вздыбившийся в брюках бугор. Парнишка, стоя к нему спиной, лязгнул пряжкой ремня и, раскачиваясь на месте, спустил плотную темную ткань с бедер. "Белые. Ну конечно, какие же еще", – при виде края трусов Паши Леонард на пару мгновений прикрыл глаза, чтобы успокоиться. Да, белое белье тоже было для него особенно привлекательным. С некоторых пор он начал подозревать, что этот сур весь, целиком, независимо от атрибутики, был для него фетишем. Паша развернулся, смущенный, зарумянившийся, но не собиравшийся отступать. Он взялся за края приспущенных брюк и стянул их совсем. Под финальные ритмы песни он победоносно вышагнул из брошенной на полу одежды и провел пальцами по козырьку фуражки, шутливо салютуя. Маккой уже весь изъерзался и немедленно поманил его к себе. – Запрыгивай на борт, пилот. Паша просиял: его маленькое представление понравилось и это обрадовало его. Он забрался на кровать и на четвереньках подобрался к Маккою. А тот наклонился, подцепил его галстук и улегся обратно, притягивая к себе как за поводок. Паша будто случайно наступил ладонью на отвердевший член Маккоя, рвущийся наружу и изнывающий от жесткой ткани трусов и брюк. – Мм, – протянул парнишка, – этому борту нужна экстренная помощь. Он сноровисто расстегнул молнию и вытащил член Леонарда. От соприкосновения с его кожей, Маккой зашипел сквозь зубы: ощущения были такие реальные… И даже лучше. – Поцелуй меня, – попросил он. – Соскучился. Паша сложил брови домиком, выражая сожаление из-за своей долгой отлучки, а потом страстно прижался к губам Леонарда. Маккой проник языком на чужую территорию и столкнулся с таким ответным напором, что перехватило дыхание. Минуту было слышно лишь сопение и чмоканье повлажневших губ. Наконец Леонард не выдержал. – Ты хочешь, чтобы я спустил тебе в кулак? – Никак нет, – хмыкнул Паша. – Но ты говорил, что устал. – Я уже начал отдыхать. Маккой улыбнулся чуть смущенно, чего сам от себя никак не ожидал. – Нужно еще кое-что. Горюче-смазочные. – У меня всё есть, – Паша свесился с кровати, подтянул брюки и выудил из кармана тюбик. Леонард выгнул бровь. – Где ты её взял? Отобрал у африканских аборигенов? Паша встал на колени, и Леонард помог ему избавиться от трусов, после чего жадно огладил ладонями узкие бедра и сжал маленькие крепкие ягодицы. – Купил в аптеке в аэропорту, – густой прозрачный гель потек на пальцы. Паша завел руку за спину и прикусил губу. Маккой залюбовался им. Такой юный, искренний, страстный... Немыслимо сладкий, невероятно честный. – А ты хорошо подготовился. Маккой думал было снова хмыкнуть, но Паша уже устроился на его бедрах и, шумно сопя, взял член под головку, направляя в себя. Оба вскрикнули и зеркально откинулись назад. Маккой с лязгом приложился затылком об изголовье. Он очнулся от первой сводящей пах вспышки чуть раньше и бережно придержал парнишку за поясницу. Паша закрыл глаза и начал плавно раскачиваться, не торопясь устроить гонку. – Еще бы..! Я хотел тебя... давно... все время о тебе думал... – сбивчиво, хрипло, пылко. Маккой погладил его губы пальцами, и мальчик тут же вобрал их в рот и нежно облизал. Леонард обнял Пашу и прижал к себе, ритмично работая бедрами. – Тшш, – прошептал он в кудрявый висок. – Двигайся. Леонард разлепил глаза и понял, что не может сфокусироваться. Перед глазами расплывался потолок, а лампочек-софитов было не привычно шесть, а целый безумный рой. Маккой повернул голову вправо и обнаружил ярко накрашенную девицу, спящую у него под боком. Под другим боком дрых Кирк, раскинув руки и ноги в стороны и предоставив половину своих конечностей в полное распоряжение друга. Маккой приподнялся, осторожно выбрался из-под девушки, и обнаружил еще одну, примостившуюся у них в ногах. Вокруг кровати валялись опустевшие тубы из-под нейростимулятора и картриджи от электрошокеров. Леонард поразился их количеству и устало потер лоб. Пальцы наткнулись на приличную прореху в пласт-коже поперек переносицы. Доктор глянул на костяшки пальцев: ссажены до металла. Он смутно помнил, как вчера – кажется, вчера – ему позвонил Кирк и пригласил "прошвырнуться". Маккой отнекивался, собираясь банально напиться дома, отключившись от сура и от всего окружающего мира. Он тосковал по Паше, который сейчас был в своей Африке и его отлет обратно переносился каждый раз на несколько дней. Но Джим Кирк не принимал отказов. Он как близкий друг Леонарда знал, где тот живет, и заявился, чтобы буквально выволочь его из квартиры и наглухо закупоренного панциря. И понеслось. Бары сменялись быстро, дозы допинга и его вариации крепко долбили мозг. Они с кем-то подрались, но Маккой не мог вспомнить причину ссоры. И то обрастали какими-то девчонками, справляя половую нужду прямо в туалете очередного бара, то оставались наедине, и тогда уже обдолбанный Кирк лез к нему в брюки, а Леонард не возражал. В конце концов, он устал, ему нужна была крепкая разрядка. И он разрядился: один раз в кулак Кирка и еще пару – в чье-то нутро. После очередного грязного траха Маккой испытал отвращение к самому себе, но избавился от него, напомнив себе, что это – всего лишь суры, как и он сам, и их с Кирком действия ничего не значат, поскольку не затрагивают реальных людей. И вот теперь они в его запасной квартире с очередными спутницами. Девушка, спящая в изножии кровати, приподняла голову и потянулась, затем сфокусировала взгляд на Маккое и соблазнительно улыбнулась. Леонарда передернуло. Он очень некстати вспомнил Пашину улыбку, светлую, чистую и искреннюю, и первое, что ему захотелось сделать – это выставить всех, включая Кирка, вон. Вместо этого он свесился с кровати и нашарил наполовину полный тубус с потрескивающими внутри бордовыми молниями. – Вау! – взвизгнула девушка. – Неужели еще что-то осталось! Она протянула запястье. – Дай мне тоже. Когда трубка коснулась кожи, по всему телу девушки прокатился разряд. Она прогнулась, громко и гортанно застонала и повалилась на спину в томном изнеможении. Маккой ощутил на себе крепкие руки – это Кирк обнял его со спины. – Делись, – хмыкнул он в ухо. Его синие глаза стали совершенно безумными и сияющими. Глядя в них, Маккой вспомнил юность, их с Джимом дружбу, первые эксперименты, которые, тем не менее, ничего не испортили и близкими, родными людьми они быть не перестали. Маккой предпочел бы сейчас быть с Пашей. А что если ему купить билет до Африки и отправиться туда, раз мальчишку ему все никак не вернут?.. Да, это неплохая идея. Хотя, придется оставить работу так надолго... Кирк забрал у него нейростимулятор и ткнул себе в шею. – Черт... – прошипел он, скалясь; по его зубам метнулся голубой отсвет. – Это кайф. Высший класс. Давай сам. Маккой выгнул бровь, и Кирк понимающе ухмыльнулся. Он медленно провел трубкой по ключице Леонарда, позволяя молниям лишь слегка стрекать кожу, а потом скользнул ей ниже, к солнечному сплетению, и еще ниже, к паху. – Джим, не стоит ту... – но он не успел договорить. Разряд опалил его разум едкой вспышкой, Маккой громко вскрикнул и рухнул на кровать, корчась в пароксизме возбуждения. – Вперед, – Кирк подмигнул одной из девушек, а сам разлегся рядом и закинул руки за голову, наблюдая. – Хватит... – прохрипел Маккой. Кирк перекатился к нему ближе и прошептал в самое ухо: – Я тебе не верю, друг мой. Когда девушка приступила к делу, в ушах Леонарда все еще стоял оглушающий гул. Контуры красотки размывались, стопорились, шли помехами, а по всему телу прокатывались мучительные волны искусственного удовольствия. Где-то на краю сознания Маккой различил посторонний звук. Кирк прошептал: – Мы ждем кого-то еще? А следом короткий, изумленный возглас. Леонард вскинулся и различил только тень от невысокой фигуры, исчезнувшей в коридоре. – Что..? Павел?! – он выпрыгнул из кровати, его повело, пришлось распластаться по стене. – Стой..! Он сказал это вслух? Или прокричал мысленно? Когда Маккой по стенке выполз в коридор, Паша ждал его там. Леонард увидел ключи, оставленные мальчиком на полке, от чего в сердце разлились неприятная боль и обида. – Я думал, твой рейс опять отложили на три дня, – ничего глупее он не мог сказать. – Так и было, но после я наконец-то выбрался домой... вернее... – Паша тряхнул головой, словно сопротивлялся чему-то. – Я написал тебе, что возвращаюсь, три дня назад. Дозвониться не мог, ты не отвечал. …Испугался. И сразу приехал сюда, потому что не знал, где еще тебя искать, – он опустил лицо и прикусил губу. Маккой опешил. – Прошло три дня..? Паша нахмурился, а потом тихонько выдохнул и будничным тоном спросил: – Давно долбишься? Маккой заговорил с ним одновременно. – Послушай, не надо так реагировать. Мне было плохо без тебя, я хотел забыться. Она всего лишь сур. – Всего лишь? – Павел опалил Маккоя сердитым взглядом. – Я тоже всего лишь сур для тебя? – Нет! Разумеется, нет, – Леонард начал сердиться. Почему этот мальчишка не понимает? Есть же разница. – Она тоже человек. Нельзя обесценивать ответственность за свои поступки только потому, что действуешь руками сура, Леонард, – Паша отмахнулся. – Да и не она меня расстраивает. Я никогда не позволял себе рассчитывать, что ты – только мой. Леонард нахмурился. Они никогда не обсуждали подобные романтические темы. Маккой считал, что и так все понятно и Паше не нужны особенные доказательства. Он всегда был с ним честен, даже сейчас. А мальчишка ничего не требовал, но он был обижен. "У него есть все права на это", – упрекнул себя Маккой и взгляд его смягчился. – Я хотел отправиться за тобой, – сказал он. Паша сморщился, но быстро унял эмоции, хотя его боль была для Леонарда очевидна. И это он, Маккой, был виновен. Может быть, его мальчик никогда больше не поверит ему. – Павел, – голос Маккоя стал строгим. – Мы же взрослые люди. Не стоит так реагировать на банальные вещи. Парнишка вскинул стальной взгляд на Леонарда. – Ты употребляешь нейростимуляторы, хотя как никто другой должен знать об их побочных эффектах. Ты губишь свой мозг, Леонард. Я хотел уважать тебя, выдающегося человека, а не осознавать, что твоя героическая роль – всего лишь ширма для наркомана. Павел говорил запальчиво, сердито, и это в свою очередь спровоцировало Маккоя на вспышку. – Кто ты такой, чтобы воспитывать меня, мальчишка. От сурового взгляда Паша отшагнул назад. Он с легко читаемой болью посмотрел на Леонарда. – Всего лишь сур. После чего он вышел и тихо прикрыл за собой дверь. А Маккой так и остался стоять, стискивая кулаки до треска. Затем он вернулся в спальню и попросил Кирка и девушек уйти. Джим смотрел обеспокоено. – Тебе нужна помощь, Боунс. Я могу... – Не сегодня, – жестко отрезал Леонард. Он был на работе, когда его выкинуло из сура. Это было ни на что не похожее ощущение, далекое от аккуратного рассоединения при добровольном обрыве контакта. Возможно, так себя чувствовали одну или две секунды те несчастные, которых сбил грузовик. Леонард около десяти минут просто лежал, не в силах пошевелиться, шокированный, испытывающий головную боль и головокружение. Что случилось? Каждый сур был оборудован защитной платой, и без особых причин столь болезненного рассоединения не случилось бы. "Возможно, Павел был прав..." Хоть Леонард давно не "долбился", это мог быть накопленный эффект. Наконец он нашел в себе силы сползти с ложемента, посидел немного на краю, а затем подошел к окну и сдвинул подрагивающими пальцами толстую занавесь. Брови Леонарда всползли высоко вверх, он не мог поверить в то, что видел. Все улицы были усыпаны сурами, недавно еще спешившими по своим делам. Автомобили на дорогах превратились в искореженные конгломераты металла: как самих машин, так и их водителей. Были отключены все суррогаты. Маккой метнулся к телефону и набрал номер Кирка. Учитывая место работы его близкого друга, тот должен быть в курсе событий. – Приезжай, – сухо сказал Джим. – Это не телефонный разговор. Благо, они жили поблизости. На машине приехать было невозможно, и Маккою пришлось похитить первый попавшийся велосипед, столкнув с него перегоревшего сура-школьника. Когда он доехал до дома Кирка, весь его лоб заливал пот. Всего-то четыре квартала, а такая бурная реакция. Но это сейчас не слишком беспокоило доктора. Джим открыл, и Маккой в первый миг даже не узнал его, а в следующий – удивился тому, как давно не видел его – настоящего. Сур Кирка делался строго по образу и подобию, но в отличие от него живой Джим был бледнокожим из-за постоянного пребывания в четырех стенах, под глазами залегли синяки от бессонницы, подбородок покрывала темная колючая щетина, сквозь которую можно было рассмотреть красные пятнышки аллергии. Сам Маккой выглядел не лучше. Они совсем забыли о своих родных телах, полностью растворившись в красоте и функциональности искусственных. Сейчас это было особенно заметно, словно кто-то бросил им всем неприятную правду в лицо. – Это внутренний саботаж, – сказал Кирк. – Некто, чье имя тебе знать нет никакого смысла, подключился к общей базе суров и сжег им платы. По счастью, в его цель не входил геноцид, и он предварительно отсоединил операторов. – Кто-то из оппозиционеров... – Люди Пророка, – Джеймс Кирк ухмыльнулся так, что стало ясно: Маккою от него всей правды не услышать, типично для представителя спецслужб. Леонард тронул его плечо и с тоской подумал о том бесконечном времени, когда они не прикасались друг к другу как обычные люди: ни дружеских тычков локтем под ребра, ни одобрительных хлопков по спине, ни живых рукопожатий. Они все обкрадывали себя долгие годы, скрываясь за ширмой безопасности. – Джим, – Маккой собрался с мыслями. – Помоги мне найти одного человека. Он описал другу Пашу, поскольку тот его совсем не запомнил. При этом Леонард мысленно отметил, что у него нет ни одной совместной фотографии, это не казалось важным тогда, пока Паша был рядом. А теперь, если Джим не сможет помочь, у него не останется и крошечного кусочка от того чудесного времени. – Найти уникального сура не так просто, как тебе кажется, – проворчал Кирк, но открыл базу и начал поиск по возрастным параметрам, добавляя всё новые и показывая Маккою претендентов. Они работали уже три часа, оба вымотались, Маккой начал отчаиваться и чуть не пропустил знакомое лицо. – Вот! Стой! Назад! Кирк вернул на экран фотографию рыжеволосого парнишки и хитро глянул на Леонарда. – Неплохо, Боунс. Что теперь? – Узнай, где он был во время отключки. Джим побарабанил пальцами по клавишам и с беспокойством обернулся к другу. – Твой приятель летчик? – Маккой кивнул. – Этот сур погиб. Их самолет упал прямо на пригород Циско, – Кирк гневно ударил кулаком по столу. Маккой понимал его: из-за теракта погибли обычные люди. – Помоги мне найти его оператора, Джим! Кирк нахмурился: – Боунс, подумай, тебе действительно это нужно? Ты влюбился в сура. Его больше нет. Стоит ли искать его оператора? Тебя, возможно, ждет разочарование. Сохрани его в памяти таким, каким он был тебе дорог, и отпусти. – Нет. Он дорог мне и теперь. Я хочу знать, как он. ...Какой он. Помоги, Джим. Кирк досадливо дернул плечом и снова вывел на экран фотографию сура, а затем запросил информацию о владельце. – Павел Андреевич Чехов, – сказал Джим и глянул на Леонарда, чье лицо вытянулось от изумления. Он много слышал об Андрее Чехове, выдающемся русском кибернетике и программисте, принимавшем участие в проектировании суров на начальных этапах. После размолвок с Лайонелом Кэнтором, основоположником VSI, он оставил работу в компании и больше никто не задавался вопросом о его судьбе. Маккой не удивился бы, если бы именно он и оказался проектировщиком и программистом сура для своего сына. Кирк кашлянул, привлекая внимание друга, замершего с пустым взглядом, погруженного в свои мысли. – Ты сейчас был словно отключенный сур, – осторожно пошутил Джим. – Ты нашел что-то еще? – Маккой перегнулся через плечо Кирка. Джеймс провел курсором по строке текста на экране, выделяя ее: – У меня плохие новости. Маккой замер, не видя ничего, кроме этой строчки, вернее, одного слова. Желваки на скулах напряженно вздулись, зубы скрипнули, пальцы сжались в кулаки. – Джим, – хрипло сказал Леонард. – Окажи мне еще одну услугу. Дай на время "ключ-от-всех-дверей". Кирк удрученно качнул головой, но все же полез в сейф и вручил Маккою карточку-отмычку. – После такого, Боунс, ты со мной не расплатишься. Маккой решительно сдвинул брови. – Я предприму все усилия, – и стремительно зашагал прочь. Адрес из личного дела владельца привел Маккоя в тихий район с двухэтажными таун-хаусами. Кругом было оглушающе тихо: полиция еще не добралась сюда, чтобы разобрать аварии и завалы из омертвевших тел, валяющихся повсюду, на тротуарах, лужайках и проезжей части. Царство манекенов вызывало неприятные мурашки по всему телу. Маккой взбежал по лестнице к искомой двери и приложил карточку Кирка к кодовому замку. Тот гостеприимно мигнул зеленым. Леонард прошел через короткий коридор в гостиную и прислушался. Слева раздался щелчок, и Маккой немедленно обозначил себя: – Паша, – позвал он. – Это я, доктор Маккой. Парнишка, одетый в пижаму, вжимавшийся в стену, вмиг уронил руку, пряча пистолет. Он смотрел перед собой, но Леонард знал, что Паша его не видит. Маккой в два шага преодолел расстояние между ними и крепко обнял мальчишку, тесно прижал к себе. – Я с тобой. Все хорошо. – Я мог пристрелить тебя, – выдохнул Паша, а Маккой с облегчением рассмеялся: да что угодно, главное, что с его мальчиком все было в порядке. Насколько это было физиологически возможно, конечно... Паша поднял руку и осторожно потрогал пальцами лицо Леонарда. Он заново узнавал его, читал его по-другому. В памяти вспыхнул момент из их самой первой встречи: тогда Паша, будучи суром, так же ощупал лицо Маккоя. Теперь он понял – это была просто привычка. Так мальчик знакомился с людьми, которых собирался подпустить ближе. Леонард последовал примеру Паши и сжал его лицо в ладонях. Слепые глаза смотрели в одну точку, но губы обозначили чувства, растянувшись в теплой улыбке. Лицо парнишки было бледным, а волосы – такими же рыжими и кудрявыми, как у его сура. Похоже, Андрей Чехов основательно потрудился, воплощая в суре своего сына: мимика, морщинки на лбу и эта способность легко краснеть – в жизни все было точно так же. – Мой сур. Он отключился. Я не знал, что произошло, но запаниковал, – вдруг он напрягся в руках Маккоя. – ...Леонард. А как ты нашел меня? Было бессмысленно что-то утаивать, как ни хотелось Маккою оградить мальчика от произошедшего. – Все суры? – бесцветным голосом прошептал Паша. – Но мы же... Мы только начали набирать высоту. Под нами были жилые районы. …Леонард. Мы упали на живых людей?.. – его голос сорвался. Он приоткрыл рот и часто задышал, борясь с подступившей к горлу горечью и резью в глазах. Маккой прижал его к груди и стал гладить по плечам и спине, утешая. Паша боднул его в ключицу горячим лбом и обнял за талию. Он заметно дрожал. – Ты не должен себя винить, – Маккой гладил кудрявую макушку, а потом убрал ладонь и прижался к кудрям губами. Они ощущались куда восхитительнее, чем волосы сура. – Ты ничего не мог с этим поделать. Когда Паша немного успокоился, Леонард попросил его рассказать свою историю. – Ничего особенного, – они сидели на кожаном диване обнявшись. Маккой пробежался взглядом по минималистичному убранству комнаты и поразился чистоте и аккуратности, с его "хлевом" не сравнить. – Я – слепой от рождения. Но родители тащили меня на свет изо всех сил. Я учился по азбуке Брайля – как маньяк, честное слово, – много читал, но никак не мог решить, кем же я хочу – могу – быть. Павел повесил голову, вспоминая. – Когда отец услышал о проекте "Суррогаты", он был воодушевлен как никогда. Добился аудиенции с Кэнтором и смог заинтересовать его. ...В девять лет я получил сура. Я знаю, что тогда их почти не было у гражданских. ...Первое, что я увидел, когда мой сур открыл глаза – чистое голубое небо в открытом окне. Оно потрясло меня, я представлял себе его иначе. Я заболел небом и тогда понял, кем хочу быть. В одиннадцать я поступил в Американский институт авиации и космонавтики в Нью-Йорке. В шестнадцать закончил и сразу начал летать. Мой босс – друг отца. Паша замолчал. Леонард ждал, что он продолжит, но этого не произошло. Тогда он приоткрыл было рот, чтобы извиниться за их размолвку, но решил: не стоит бередить прошлое. То, что он изменился, Паше будет проще понять по его поступкам. Парнишка вздохнул так тяжко, что больше походило на всхлип. Леонард притиснул его покрепче и склонился к нему, чтобы утешить. – Если сгорели все суры, значит, я никогда больше не увижу неба. И тебя, Леонард. Я снова буду один бесконечно блуждать во тьме... Маккой стиснул зубы. Он чувствовал, как его захлестывает глухая ярость. Ему было плевать на поклонников суррогатов и на их оппозицию – до тех пор, пока борьба не коснулась его персонально. Доктор поклялся себе, что пойдет на все, чтобы вернуть Паше зрение. – Я все исправлю, – твердо сказал Леонард. – Тебе не стоит беспокоиться. Паша кивнул, доверяясь ему, и Маккой преисполнился решимостью. Он восстановит суррогатов. Он вернет все обратно.