Comfort zone

Прозрачное стекло отражает пляшущие в камине языки пламени, от чего низкий стакан в руке Хеймитча кажется на два пальца заполненным огнём. Эта иллюзия только усиливается, когда он подносит его ко рту и делает глоток маслянисто-янтарной жидкости. Обжигающий горло поток катится вниз, разнося по всему телу волны тепла, и в эти несколько секунд Эбернети чувствует нечто, могущее, с небольшой натяжкой, сойти за счастье. Взгляд синих глаз лениво скользит с горящих в очаге поленьев к полкам с таинственно поблескивающими на них разнокалиберными бутылками дорогого алкоголя. Победитель может позволить себе эту роскошь: *сверкающие склянки со счастьем*. Тонкие губы кривятся в невесёлой усмешке. Те, кто хоть немного знаком с ним, вероятно, немало удивились бы, узнав об этом странном хобби Хеймитча - составлять тавтограммы. Собственно, он сам никогда не называл это "хобби", это получалось как-то само собой, стоило ему выпить лишнего (состояние, в котором он пребывал практически перманентно). Из отдалённых уголков памяти его затуманенный алкогольными парами мозг доставал слова на одну букву, складывал из них вполне осмысленные сочетания, а порой и целые фразы. Как и почему это происходит, сам ментор вряд ли смог бы объяснить. Да и какая разница, в конце концов, у каждого свои развлечения. Свои игры... По четвергам Хеймитч не запирает входную дверь. В принципе, он мог бы вообще никогда этого не делать: Деревня Победителей - едва ли не самое безопасное место во всём Панеме, но... *Привычные признаки паранойи*. Минутная стрелка стоящих на каминной полке медных часов с коротким щелчком застывает возле потемневшей четвёрки, и Эбернети делает вид, что не слышит скрипа дверных петель за спиной, продолжая следить за причудливым танцем огня на потрескивающих сосновых поленьях. Дверь на секунду приоткрывается и вновь захлопывается, заставляя пламя в камине дёрнуться под дуновением промозглого ночного ветра, успевшего просочиться в душную комнату. Хеймитч слышит тихие приближающиеся шаги, и через пару мгновений холодные ладони мягко опускаются ему на плечи. Каждый раз он втайне надеется, что сегодня его подопечный, наконец, не придёт. Но Пит Мелларк снова и снова возвращается к нему. В ночь с четверга на пятницу, как чёртов вещий сон, *Пит приходит после полуночи*... По четвергам массивная деревянная дверь распахивается от лёгкого толчка. По четвергам Хеймитч не узнаёт своего подопечного. Они смотрят друг другу в глаза, видя в них одну и ту же черноту расплывшихся зрачков с отблесками оранжевого пламени. Хеймитч позволяет Мелларку брать себя за щетинистый подбородок, проводить большим пальцем по полу-раскрытым губам. Палец проскальзывает внутрь, касаясь крупных неровных зубов, и он слегка прикусывает его. Он позволяет класть ладонь себе на затылок, зарываясь пальцами в длинные соломенные волосы, подталкивать вперёд и тянуть обратно, ускоряя ритм, фактически - управлять собой. По четвергам он многое позволяет Питу. На правах победителя. Выгибается, комкая тонкий белый хлопок простыни, кусая и без того уже покрасневшие и саднящие губы, в тщетных попытках подавить рвущийся из груди низкий стон. Он даёт себе эту привилегию - сдаться. Быть слабым. На правах побеждённого. Такой уж это странный день, четверг, растягивающийся на три ночи абсолютного забвения, в течении которых они едва ли могут вспомнить даже свои собственные имена, и весь мир сужается до крошечного пространства между четырьмя стенами спальни и дыхания двоих человек... ...А в воскресенье Хеймитч просыпается один, чувствуя запах свежего хлеба, доносящийся из соседней комнаты. Он знает, что Мелларка там уже нет. Ментор скатывается с кровати, набрасывает на плечи синий шёлковый халат и тяжело ковыляет к входной двери. "- Хочешь нежностей - попроси Пита." Ну да, конечно... Хеймитч - хреновый наставник. Так считает он сам, и у него есть для этого вполне серьёзные основания. И дело даже не в хроническом алкоголизме (хотя и в нём, разумеется, тоже). Просто, настоящий наставник никогда бы не позволил этому произойти. Он должен был с самого начала оттолкнуть Пита, врезать ему хорошенько, чтобы раз и навсегда выбить из него дурь. Но он почему-то не смог этого сделать. Тогда не смог, а потом было уже поздно... Возможно, причина в том, что на самом деле, ему это было нужно даже больше, чем Питу. В конце концов, если разобраться начистоту - в этом мире нет никого, кому было бы хоть какое-то дело до Хеймитча Эбернети. У него нет ни близких, ни родных, ни людей, которых можно было бы просто назвать "друзьями". Те же, для кого он был ментором, как правило, не доживали до конца Игр. Всё, что у него до сих пор было: он сам, его одиночество и алкоголь. "Что ж," - усмехается он своим мыслям - "теперь у тебя есть ещё и четверги..." *** Однажды всё же случилось так, что Хеймитч уснул в кресле, так и не дождавшись Пита. Утром его разбудила уже ставшая привычной головная боль, тело ныло после сна в неудобной позе, но всё же он испытывал определённое чувство облегчения: всё кончено. Мальчишка в конце концов смог разобраться в себе и в том, что ему на самом деле нужно в жизни. И кто нужен. Он больше не придёт. Эбернети встал, поморщившись от усилившегося звона в ушах, с хрустом потянулся и, щурясь на льющийся из окна белёсый свет позднего осеннего утра, протянул было руку к ближайшей бутылке - промочить пересохшее горло, а за одно избавиться от ни с того ни с сего образовавшегося там кома странной, неуместной тоски. Снаружи послышались шаги, а следом за ними - стук в дверь. Четыре нарочито громких удара. Ментор двумя широкими шагами пересёк комнату и уже взялся за холодный металл ручки, но тут дверь, так и не запертая им с ночи, сама широко распахнулась внутрь и в следующую секунду он навзничь растянулся на полу, сбитый с ног и придавленный к холодным доскам небольшим, но достаточно тяжёлым телом. Мокрые волосы мазнули его по щеке, шею обдало горячим прерывистым дыханием. Пита колотила крупная дрожь, он ничего не соображал и был, казалось, до самых корней спутанных светлых волос, пропитан спиртом. Позже, даже окончательно придя в себя и протрезвев, он не сможет ответить ментору на вопрос, что конкретно и в каких количествах он пил накануне вечером. Кажется, всё подряд. Всё, до чего только мог дотянуться. "-Достойный преемник, Хеймитч, браво!" - раздаётся ядовитый смешок в голове горе-наставника. Хеймитч с трудом поднимается, потирая ушибленный затылок, пинком захлопывает входную дверь и кое-как доволакивает слабо сопротивляющегося молодого человека до спальни, попутно сбрасывая с него промокшую под ледяным дождём верхнюю одежду. Тот бормочет что-то невнятное и жалобное, и время от времени в этом потоке сознания можно разобрать имя "Китнисс", но ментор не прислушивается - всю боль и обиду своего подопечного он давно уже знал наизусть. Он укладывает Пита на свою кровать и слегка наклоняется, чтобы прикрыть его пледом. Тот резко замолкает и вытягивает руки вперёд, обвивая его за шею и притягивая ближе к себе до тех пор, пока кончик его носа не упирается в плотно сомкнутые губы Эбернети. - Китнисс... - выдыхает он куда-то в подбородок ментору, медленно разжимая слабеющие руки, - Хеймитч... - Да знаю, знаю, мы потом об этом поговорим, хорошо? Отцепись-ка от меня... Наставник высвобождается из объятий проваливающегося в сон Мелларка, выходит из комнаты, осторожно прикрывая за собой дверь. Пит переворачивается на бок, закрывает глаза. - ...я люблю тебя... Хеймитч не услышал этой фразы. А даже если и услышал, она ведь не могла иметь к нему отношение? *** Ментор полу-лежит на диване, закинув ноги на низкий стол и потягивая виски из тонкой чайной чашки. Была у него и такая привычка - он находил забавным то, что в белом фарфоре виски смотрится почти как чай. Чай, пахнущий пшеницей и спиртом, оставляющий на стенках маслянистые подтёки. Лучший чай, который только можно найти... Нос начищенного ботинка задевает стоящее на столе хрустальное блюдце и оно со звоном летит на пол. Хеймитч смотрит на лежащие в блестящих осколках хлебные крошки. *Пит печёт печенье* Почему-то эта фраза никак не желает покидать его мозг, накрепко застряв там и крутится, стуча в такт колёсам скоростного поезда. Поезда, несущегося по однообразному унылому ландшафту из дистрикта в дистрикт, временами ныряющего в тоннели, чтобы вынырнуть окружённым колючей проволокой и белыми доспехами миротворцев. "Удача никогда не бывает на нашей стороне". В одном из тоннелей ярко вспыхивает и тут же погасает лампа, на секунду осветив остроклювую птицу, нарисованную красным на серой стене. Сойка-пересмешница. Китнисс Эвердин. Символ и надежда повстанцев. *Китнисс крушит Капитолий* Стеклянное горлышко бутылки стучит о край фарфоровой чашки. *Хеймитч хлещет Хеннеси* За окном - серое небо, чёрные блестящие бока броневиков, белые шлемы, угрюмые лица. Поезд начинает замедлять ход, и Эбернети залпом опустошает чашку, ставит её на пол рядом с диваном и со вздохом встаёт. Нетвёрдой походкой пересекает вагоны один за другим, чтобы у выхода встретиться с Эффи, Китнисс и Питом. В тёмно-зелёных глазах Пита - спокойствие и мрачная решимость. Тяжёлые металлические двери бесшумно раздвигаются. *Война - вопрос времени* Fin