Человек, который сбивал дирижабли.

В жизни Курильщика было много женщин, лживых друзей, торгашей, улиц и всего три вредные привычки. Мне как раз хватит оставшихся пальцев, чтобы их пересчитать, и я не поленюсь сделать это. Запомните хорошенько: сигареты, живопись и покупка снов, оказавшаяся самой отвратительной из списка и, как и прочие его вредные привычки, она вызвала привыкание. Оно-то его и сгубило. Оно и я – старый глупый Гусь - подаривший ему билет в один конец. В первый раз Курильщик пришел ко мне второго ноября, пасмурным холодным днем, которыми полнится осень – страшная пора Города. Если с человеком и случается что-то плохое, то только осенью, но Курильщик был удачлив, как черт – я и не ждал беды. Так вот, он пришел ко мне второго ноября, нервно теребя кошель на поясе, постоял в пороге, покачиваясь, как пьяный, а после, решившись, ринулся к прилавку. С глухим стуком посыпались монеты, подпрыгивая несколько раз на месте и замирая, ловя серебряными боками тусклый свет газовой лампы, а он даже не глянул на них, возвращая пустой кошель на место, и прихлопнул его ладонью, превращая в тканевую лепешку. Пальцы его вцепились в прилавок до побеления костяшек. Я поднял голову, задумчиво скользнув взглядом по дрожащим рукам, россыпи монет, по бледному лицу и мешкам под запавшими глазами. Выглядел Курильщик неважно, но художники все со странностями были, никогда не угадаешь, какая дурь взбрела в голову, поэтому я только плечами повел, кивком головы указывая на прилавок. - Чего тебе, Курильщик? - С-снов, - воздух вырвался из легких со свистом. – Х-хочу спать. Прос-спать несколько дней подряд, не просыпаясь, не шевелясь даже, и со снами… Только теперь он поднял голову, и я смог увидеть его лицо при свете – припухшие веки, мешки под глазами, кожа рыхлая, из-под нечесаных рыжих патл дико косятся глаза. У Курильщика затравленный вид и настороженный взгляд, он принюхивается ко всему так, будто пытается почувствовать даже запах крови в моих жилах и сипит снова: - С-снов. Гус-сь, у тебя есть с-сон? Пожалуйста… Пожалуйста, Гусь. П-по… П-по… Лопнувшие в глазах сосуды, почерневшие подушечки пальцев и слишком блестящие на фоне этой запущенности монеты. - Во что ты вляпался, сынок? Как будто я не знаю. Спрашивать надо, кто продал ему первый сон, чтобы потом вытрясти из этой гниды душу, размазав ее по мостовой. - Не продам ни одного, если не расскажешь. Курильщик как-то растерянно улыбается и начинает вздрагивать мелко. - Знаешь, Гусь, я никогда раньше не видел снов. Никогда, даже в детстве, уже тогда их выпивали картины. Я закрывал глаза и проваливался в пустоту, в черную дыру, затягивающую даже свет, и это так страшно, Гусь. Гусь… Гусь… Он произносит мое имя на разный манер, то растягивая единственную гласную, то по-змеиному шипя, то четко, коротко, громко, а потом улыбается снова и повторяет: - Гусь. А что ты видишь во сне? Я кашлянул в кулак и пожал плечами, блуждая взглядом по потолку. Так легче собраться с мыслями и упорядочить их, а еще перестают кулаки чесаться. Я ведь старый и глупый Гусь, мне не пристало бить клиентов, даже если это поможет выбить из них всю дурь - Я не запоминаю сны, - наконец, подумав, сказал я, а Курильщик кивнул, вполне удовлетворенный ответом. - Что такое сны я узнал два года назад. Точнее, встретил женщину, которая на них сидела – провидица, кажется. Им не снятся сны, они только захламляют сознание. Представь, та же пустота, черная пустота, тихая, густая, страшная... Что может быть страшнее пустоты? Она знала многое из того, о чем я даже не слышал ни разу – о душах, нас окружающих, техническом прогрессе в мире-по-ту-сторону, искусственных снах. Всегда хотел понять, как себя чувствуют люди, которые видят сны, а тут… и я решил, что терять нечего, черт дери! Снами торговали подпольно, через третьи руки, я вышел на них через провидицу, но видел всего один раз. После чего каждую неделю мальчишка-молочник оставлял на крыльце бутылку снов, забирал деньги и уходил, чтобы прийти снова, ровно через неделю, а я наконец-то почувствовал себя живым. Почти настоящим человеком, только умеющим рисовать. Настоящие нормальные люди ведь не пишут, не рисуют, не играют на сцене, они видят сны и умирают. Ты знал об этом, Гусь? А еще ты знал, что во сне неба не видно из-за дирижаблей? Несколько дней я наблюдал за ними из окна. Сотни дирижаблей, похожие на перетянутые паутиной мыльные пузыри, готовые вот-вот лопнуть, разорваться на ошметки и усеять ими мостовые. В дирижаблях живут боги. Я точно знаю, там живут боги. Смертные слабые боги, и в какой-то момент я понял, что чем больше богов убью, тем божественнее стану сам. Тогда я впервые вышел на улицы с гарпунной пушкой, не знаю, откуда она у меня, но пришлась весьма кстати. Я начал сбивать дирижабли. Курильщик хрипло рассмеялся, упираясь ладонями в прилавок. - Я сбил сотни дирижаблей, Гусь. Сотни, ты понимаешь? Сотни мыльных пузырей. Остался один, один чертов пузырь… Мне нужен сон, Гусь. У тебя есть сон? По телу его прошла дрожь, и Курильщик согнулся пополам. Его вырвало, судя по звуку, а я понял, что дело плохо. - Сон, - хрипло выдохнул он снова, не разгибаясь, рассмеялся хрипло, а я понял, что дело зашло слишком далеко. – Сон… Его пальцы нашарили рукоять ножа на поясе. - Отдай мне сон, Гусь. Черт возьми, отдай мне гребаный сон, иначе я тебя прирежу. Нож трясся в его руках, дергался из стороны в сторону. Хорошо сбалансированный, острый нож, опасный больше для владельца, но эти дикие глаза, едва видные из-за копны путаных рыжих волос… - Продай мне сон… Я качаю головой и выставляю на прилавок маленький пузырек. Дверь за Курильщиком закрывается через несколько секунд – он все так же покачивается из стороны в сторону, из-за стойки воняет блевотиной, но я не обращаю на это внимания, потому что перед глазами стоит яркая картина. Палец нежно оглаживает корпус из гладкого красного дерева, останавливаясь на спусковом крючке. Подрагивает едва-едва, но он не струсит, остался ведь всего один-единственный дирижабль. Частыми рывками выпуская воздух из легких, Курильщик закрывает глаза и тянет крючок на себя, дергаясь от отдачи в плечо. Настоящие нормальные люди не рисуют, не пишут книг и не выступают на сцене. Они видят сны и умирают. Курильщик умирает одновременно с последним подбитым дирижаблем.