Телевизор

Кима ненавидит телевизор, но ей больше нечем заняться. Она тупо следит за мелькающими Кончитами и Хуанами какой-то очередной мелодрамы. Она старается не слушать — но слышит спиной, как ее женщина сюсюкает с агукающим младенцем. Ее женщина пеленает ребенка: мягко шуршат тряпки, с хрустом разворачиваются памперсы, тихо лопаются пузыри на губах мелкого. Кима слышит и это. Скрипит дерево — это ее женщина укладывает ребенка в кроватку. Легко звенят побрякушки, развешанные над изголовьем. Снова это "агу-агу". Кима так устала, что у нее нет сил даже злиться на постоянное отвлекающее сюсюканье. Она — всмятку после рабочего дня в участке: после допросов идиотов-наркоторговцев, после общения с идиотами-начальниками. После бесчисленных бумажек из дел по малолетним преступникам: задержан за грабеж, задержан за взлом, за подозрение в распространении... Она — просто всмятку. А за спиной ребенка укладывают спать. Кима чувствует, что это совсем другой мир. Кима чувствует себя чужой. ** Омар ненавидит телевизор, но он не может сейчас заниматься ничем другим. Он смотрит в одну точку, пока диктор на экране что-то уныло долдонит про хреновую работу полиции. Копы и правда отвратно работают, то есть, совсем не работают, но Омару нет дела. Он слышит спиной пустоту в доме — адскую, высасывающую все силы пустоту, которая возникает, когда твой любимый человек мертв. Омар мог бы слышать, как звякают кружки на кухне, где его светлокожий мальчик намывает посуду. Он мог бы слышать, как с тихим "пуфф!" выходит воздух из матраса на полу, куда садится его Брэндон. Омар мог бы слышать, как скрипят половицы старого ничейного дома под ботинками, которые светлый удачно купил по дешевке у соседа. Но он ничего этого не слышит. В доме никого нет, кроме Омара. ** МакНалти ненавидит телевизор и не смотрит его, а сейчас не смотрит тем более, потому что нажрался в сосиску и храпит на своей кровати, роскошно широкой после развода.