beat me, hate me

Бэкхён любит боль. И ещё, когда с ним пожестче. Лишь тогда он чувствует, что живет, что его дрянная душонка колотится где-то внутри, сотрясается от дикого крика, который так и рвется изнутри. Живет, когда ощущает соленые слезы на щеках, кровь во рту от прокушенной губы. Он с мазохистской радостью и восторгом в глазах рассматривает на своей идеально белой шее засосы, оставленные после прошлой ночи, разворачивается и смотрит на изодранную спину, засохшую кровь в ранках. На тонких запястьях всё четче проступают следы пальцев. И он вспоминает, как сильно вчера было больно. И хочется не плакать от досады и обиды, а смеяться с гортанным хрипом. Когда больно, Бэкхен чувствует себя как никогда живым. Утро декабря противно бьется в окно Бэкхеновской комнаты заледенелыми ветками деревьев и крупицами снега. Зима полностью входит в свои права и застилает улицы, проспекты Сеула белым полотном из замерзшей влаги. Лухан гремит на кухне чайником, а Бэкхен лениво разлепляет глаза, морщась и пряча нос под одеяло. Ему сегодня только ко второй паре. Лухан появляется в комнате сразу же, как только Бэкхен подумывает снова вздремнуть. Он молча стягивает одеяло с парня и рассматривает царапины, линии синяков на теле. Бекхен прекрасно знает, что будет потом. Всего один вопрос. Лухану хватает всего этого, чтобы завестись с полоборота, чтобы вспыхнуть, как спичка. - Когда ты успел? – цедит сквозь зубы Лухан и с силой давит на ещё не зажившие запястья. Синяки вспыхивают новой болью: резкой, яркой, до боли в глазах. Бэкхен только криво улыбается и выплевывает ответ, давясь смехом: - Ты его не знаешь. Но он был очень хорош. - Маленькая сука, - шипит Лухан и наносит первый удар. Бэкхен кривится, но не перестает улыбаться. Лухан хоть и хрупкий на вид, но рука у него тяжелая. Тот ещё пару раз бьет и обессилено опускает руки, наблюдая за улыбкой на лице Бена: она не сходит с его лица, как бы больно не было. - Спрашиваю ещё раз: кто? – Лухан садится на самом краю кровати, от греха подальше, чтобы не избить Бена до полусмерти. - Он был неплох, - всего лишь говорит тот и сползает с кровати. Бэкхен заметно прихрамывает, а Лухан лучше рассматривает ровные линии-следы чьих-то ногтей на теле Бэна, проступившие яркие засосы на спине и пояснице. Лухан ненавидит этого мелкого подонка, ненавидит так сильно, что хочет придушить во сне, забить до смерти пинками в живот. Но не может, потому что любит ещё сильнее. Ненормальной, распятой, расхристанной любовью. Они оба в ловушке, которая захлопнулась. Вместе с кофе Бэкхен впихивает в себя две таблетки обезболивающего. Только болеть от того не перестает. Лухан почти не смотрит на него, прячет глаза и больше ничего не говорит. Бэкхен к этому уже давно готов, ему не впервой. Свитер с длинными рукавами еле-еле скрывает запястья, а высокий ворот – засосы. Он обязательно попросит прощения у Лухана. И заставит бросить его, потому что с такими, как он, быть противно и нежелательно. Бэкхен – саморазрушитель, помешанный на боли и сексе. Сколько не подавай второго и третьего, ему всегда мало. А Лухан – хороший, теплый и уютный парень, с ним не должно быть такого отброса, как он, Бэкхен. Просто не должно. Снежинки больно режут бледное лицо, впиваясь острыми краями в щеки, губы. Город трещит по швам от нахлынувшего потока людей, которые спешат на работу/учебу. Улицы шумом впиваются в барабанные перепонки, и Бэкхен просто затыкает уши наушниками. Тяжелые биты рока спасают от бесполезной, тупой болтовни окружающих. В метро он решает не спускаться, дойдет и так, стыкаться с огромным людским морем кажется Бэкхену самым страшным сейчас. Лухан плетется где-то сзади, Бен замечает его, когда поворачивает голову. В аудитории шумно и противно, жарко от большего количества студентов, которые решили прийти и поучиться перед сессией. Кто-то ехидно улыбается, завидев Бэкхёна в дверном проёме, девушки сразу же начинают шептаться. - Вот сука, - злится Бэкхен и, перемахивая сразу через две ступеньки, бежит к виновнику. – Ты всё разболтал, уебок? – почти шипит Бэн и хватает парня за шиворот его идеально выглаженной рубашки. Тот только улыбается: - Но ты ведь был так горяч, - сладко тянет тот и убирает дрожащие руки парня. – Не парься, никто почти ничего не знает. - Ах ты ж, мразь, - Бэкхен хочет врезать по идеальному лицу парня, но кто-то оттягивает его и ведет прочь из аудитории. Уже за дверью Бекхен вырывается и видит Лухана. От вида старшего хочется провалиться под землю и сгореть в аду как можно быстрее, потому что он этого заслуживает как никто другой. - Ты всё слышал? Лухан кивает и возвращается в аудиторию. Бэкхен туда идти не хочет. Он покупает кофе на углу и садится на холодной лавочке, закуривая сигарету. Сейчас даже дым не помогает успокоиться, гнилая душонка нервно трепыхается внутри и совестно просит остановиться. Лухан – самое лучшее, что было в его жизни. А теперь вот и этого не станет. Хотя, он к этому готовился. Бэкхен искренне надеется на то, что когда возвратится домой, то вещей Лухана уже не будет в квартире. Бэкхен возвращается домой вечером, надеясь, что вещей старшего там уже нет, но всё на месте, кроме самого Лухана. Тот приходит где-то под утро, пьяный и с чужим парфюмом на одежде. От него пахнет дорогой выпивкой и сигаретами, на какие у них двоих никогда не было денег. Лухан смеется, почти так же, как и Бэн с утра, что-то бормочет о том, что прошлой ночью у него был секс, и ему понравилось. Бэкхену слушать этого не хочется, он запоздало понимает, что чувствовал Лухан. - Где ты был? – трясет старшего Бэкхен, прислоняя к стене. - Там, где и ты прошлой ночью. Ты был прав, он и правда хорош. И ничего не бьет лучше, как вот эти слова Лухана. Прямо в точку.