Не попадаю пальцами по струнам

Виолончель давно стихла. Парень стирает кровь с губы. - Что мы натворили? Тлеющую сигарету гасят о нотную тетрадь. - Твоя жена, дочь, отец. - Ты вспоминал Неверленд почти двенадцать лет. А все почему? - Какая разница? Пропади оно все пропадом. Эти руки покрыты уродливыми черными синяками. Он специально не промыл землю со слезшей кожи, чтобы испытать всю агонию: от заражения до своего последнего мучительного хрипа. - А чувства? Язвительный голос заглушался мерзким скрежетом скрипки. По струнам бежала кровь. Она, словно бесконечно, стекала с порезов на пальцах исполнителя. - Пошли к черту эти сраные чувства. От смеха становилось больно. Собственная рука сжала редеющие волосы. "Это нервы", - отмахнется в который раз. Он медленно умирает и ... - наркоз. Куроко смотрит украдкой, сцепив зубы, чтобы не плюнуть кровавым комком. Он опирается, делая упор на левую ногу, почему-то временами ступая и на другую, связки которой почти разорваны. - Ты уничтожил мою жизнь. Они говорят одновременно. Один - от большой любви. Другой - от телесных и душевных мук. "Я всегда вижу тебя. В таком случае лучше никогда не открывать глаз" "Не видеть, не слышать, не говорить - все это означает "покончить". Нет смысла. Ведь ты никогда и не жил. - Когда ты уже сдохнешь, Сейджуро? Слышишь шепот в темноте? Он напоминает о тебе. О дне, когда, отдавшись высоте, Я задохнулся в собственной мечте. Тетсуя спиной чувствует презрение отовсюду. - Когда начнешь молиться, давясь слезами. Он давно плачет. - Когда сломаешься. Он не хотел, чтобы так вышло. - Когда проснешься. Куроко усмехается. Одежда - в багровом бархате. И в упор... Смотрит. Он смотрит. Смотрит. Смотрит. Смотрит. - Ты все еще рядом.