Посланник дождя

Луна медленно плыла по небосводу, словно цветок лотоса по глади озера, источая спокойствие и умиротворенность. Её Высочество принцесса Луна, хоть и продолжала нервозно махать крыльями, но, тем не менее, внутри была спокойна и решительна. Последние тени сомнений улетучились, когда она прочла доклад своей канцелярии. Все кусочки пазла медленно заняли свои места, и картина предстала перед глазами в ясном свете ночного солнца. Беатрис Дэфолес – лучшая ученица принцессы Селестии, талантливейшая выпускница Школы для одаренных единорогов, потомственная аристократка, в чьих жилах течёт благородная кровь старого рода, оказалась волком в овечьей шкуре. В прочем, знаки были и раньше. Чего только стоит тот раз… *** – Чудесная работа, Беатрис! Твои наработки праздничного бала «Дня торжества гармонии» впечатляют, – похвалила подопечную ослепительно белоснежная аликорн, приподнимаясь из-за письменного стола и медленно следуя к чайному столику, что стоял поодаль у окна. – Вы слишком добры ко мне, Ваше Высочество, – максимально учтиво произнесла в поклоне тёмно-розовая кобылка. – Скромность ни к чему, твоя работа достойна наивысших похвал. На моей памяти только один единорог имел такие успехи и в организационном деле, и в освоении магии. И ты, конечно, уже догадалась, о ком я говорю! – При всём уважении к мастеру Старсвирлу, моим кумиром безраздельно являетесь вы, принцесса. Солнечная владычица величественно прошла к широкой горбатой подушке и, потоптавшись на ней с минуту, опустилась на подогнутые копыта. Позолоченный колокольчик поднялся над поверхностью стола, зазвонил, и уже через минуту в кабинет въехала тележка с дымящимся чайником и кремовым десертом. Седой пони без слов поставил чайник с чашками на столик и смиренно удалился. Распорядок всеми любимой принцессы солнца пожилой кофешенк знал лучше собственной седой гривы, и, как ему помнилось, сейчас должна была состояться приватная беседа двух сестёр-аликорнов. – Присоединяйся, Беатрис. – прозвучало предложение со стороны аликорна. – Луна, должно быть, снова задерживается на вечернем разводе караула или на своём гимнастическом полёте. – С удовольствием, Ваше Высочество, – единорожка как будто знала и поджидала момент, пока её наставница сама пригласит её присоединиться, поэтому без суеты проследовала к другой подушке и устроилась напротив принцессы. Душистый аромат свежезаваренного чая разнёсся по помещению, когда охваченный мягкой желтой аурой чайник наполнил чашки. – Ваша сестра стала весьма часто опаздывать, – как бы между делом заметила пони. – Неужели Её Высочество Луна настолько забылась в делах государственных? – Отчасти. Она изъявила желание соответствовать облику идеальной правительницы, поэтому и начинает свой вечер с протокольных мероприятий… которые часто затягиваются. – Ей есть на кого ровняться, моя дорогая наставница. Вы, как старшая сестра, по праву считаетесь эталоном не только для младшей, но и для всех пони Эквестрии. Поэты посвящают вам стихи, барды слагают о вас песни, во всём королевстве нет никого более могущественной, чем вы. Ни единорога, превзошедшего вас в магическом искусстве; ни воина, удостоившегося назваться равным Солнцеликой. И не будет носить земля эквестриийская более мудрого правителя, чем вы, моя принцесса. Иногда мне кажется, что само солнце предлагает мне брать с вас пример. – Ученица принцессы загадочно улыбнулась, пригубив кружку чая и наблюдая из-под полуопущенных век за реакцией наставницы. Белоснежная кобылица без тени смущения откинула нежно-розовый локон вьющейся гривы с правого глаза, греясь в лучах лести. В это время золотое сияние охватило пирожное, и оно медленно поднялось к её мордочке. Принцесса безмолвно получала удовольствие как от сладкого десерта, так и от речей своей ученицы. – Невольно стала свидетельницей, как на приемё в доме Клеверстоун в честь годовщины воцарения гармонии и конца эры хаоса весь «свет» золотой гвардии возносил вам тризну. Впечатляет! – продолжала на повышенных нотах леди Дэфолес. – Эти пони готовы за вами и в воду, и в огонь. Глядя на всё это, диву даёшься, как вам удаётся поддерживать гармонию уже столько столетий! – На каждом из нас лежит своя миссия, Беатрис, – прервав трапезу, поясняла Селестия. – Кому-то надлежит выращивать яблоки, кому-то – защищать страну, ну а кто-то призван в наш мир, дабы нести доброе, светлое и вечное. – Что бы мы без вас делали, даже подумать страшно! Однако, считаю своим священным долгом сообщить вам, любимая принцесса, что Её Высочество принцесса Луна всеми силами пытается не просто соответствовать идеалу, а превзойти его. Завела себе ученицу, как и вы, недавно перевела в личную «ночную канцелярию» фестралов из эквестрийской тайной полиции. Как результат, чем они там занимаются – неизвестно, а порядка стало меньше. А если порядка становится меньше, значит, Эквестрия вновь погружается в столь ненавистный всем нам хаос. Слова Беатрис заставили белоснежную аликорн задуматься, потому как Селестия доверяла своей ученице, пусть и не так, как сестре. Встав и отложив недоеденное пирожное в сторону, она подошла к стене, где возвышался к потолку огромной величины гобелен. Солнечная богиня упёрлась взглядом в искусно вышитый серебряной нитью и тёмно-синим бархатом силуэт аликорна с отметиной в виде полумесяца. Селестия до сего момента никогда не видела в любимой младшей сестре потенциального соперника и угрозу своему величию. И даже сейчас отказывалась видеть. Но тут как будто сам гобелен стал темнее, а расшитый золотой нитью и галуном силуэт светлой кобылицы, «помеченной» знаком солнца, принялся бледнеть. – А что… – сперва неуверенно, но затем, прочистив голос и придав ему прежней уверенности, Селестия продолжила, – …что говорят пони? Беатрис Дэфолес постаралась изо всех сил изобразить грусть и медленно приблизилась к наставнице. – Многих пони пугает ваша сестра. Всегда холодная, замкнутая и необщительная, она настораживает лишь одним своим присутствием, а её ночная гвардия и вовсе ужас вселяет.... – Ночь – время, полное тайн и загадок, – мягким голосом возразила Селестия. – Некоторых это привлекает, но большинство страшиться всего, чего не может постичь. Им мил солнечный свет, приносящий в мир ясность – их можно понять. Но не стоит бояться ночи, как и моей сестры, дорогая ученица. Луна может и кажется холодной пони, но, если ты проявишь немного смелости, чтобы узнать её получше, то поймёшь, что это не так. Она радеет о благе своего королевства не меньше, чем я, и бесконечно любит своих верноподданных. А её молчаливость и сдержанность – лишь отпечаток многих часов, проведённых под светом луны. – Я боюсь за вас, принцесса… – Беатрис заговорила тихим, осторожным голосом. – Меня посещают дурные видения о том, что в нашем мире снова просыпаются тёмные силы. Эквестрии придёт конец, если с вами что-нибудь случится. Поэтому я молю вас, дорогая наставница, проявить бдительность, ведь зло способно нанести удар оттуда, откуда мы ожидаем меньше всего. Я не смею сомневаться в вашей сестре, но… когда я смотрю в её глаза, меня не отпускает предчувствие чего-то очень плохого… Селестия хотела было что-то сказать, но её остановил раздавшийся в дверном проёме стук копыт. – Мы не отвлекаем, сестра? – спросила принцесса Луна, перешагивая порог и даже не думая извиняться за опоздание. – Нет, разумеется. Проходи. – Мне оставить вас? – обратилась к Селестии леди Дэфолес. Получив от той еле видимый кивок, кобылка покинула кабинет, одарив принцессу ночи сдержанно-почтительным поклоном. Тогда единорожка не знала, как долго принцесса Луна стояла за дверью, но это было не главное. В любом случае выигрыш был на стороне Беатрис – она посеяла в почву сёстринских отношений первые семена раздора, вбила между ними первый кол. И далеко не последний. Как только дверь за леди Дэфолес закрылась, Селестия высказалась прямо и открыто: – Хорошо, что ты пришла, сестра. Настало время нам серьёзно поговорить. – Мы согласны с тобой, – кивнула принцесса ночи и приблизилась к столу, чтобы налить себе чай. – «День Гармонии» – это торжество, в том числе и существ, ведущих ночной образ жизни, так почему моя ученица Элиабель сообщила мне, что ты распорядилась провести празднование днём? Как же так, дорогая сестра? У нас была договорённость, что в этом году время празднования придётся на ночные часы. Мы хотели показать верноподданным небосвод, устланный мириадами звезд и созвездий, над которым долго трудились. Мы желаем слышать причины. – Луна, моё решение выражает ничто иное, как желание этих самых верноподданных. Иссиня-чёрная кобылица после такого ответа долго и напряжённо смотрела в глаза Селестии. Та только сейчас поняла, какую боль нанесла Луне своими словами. Но прощение просить и не думала. Напротив – с вызовом держала взгляд. – Мы думали, наши обещания что-то значат, – сухо проговорила ночная принцесса. – Мы всего лишь сместим начало праздника на более раннее время. Тебе ли не знать, что в этом году время сбора урожая настало гораздо раньше и многим простым пони предстоит утром вернуться к работе в полях, чтобы обеспечить королевство запасами на зиму. Празднование ночью сильно утомит их, поэтому веселью они будут предаваться днём. Можно пожертвовать обещанием ради наших верноподданных, Луна… – Подобное случалось и раньше, но от традиций мы не отходили. – Те, кто захотят, не сомкнут глаз до самого восхода луны, чтобы увидеть плоды твоих трудов. Разве этого тебе недостаточно? – Мы бы всё поняли, будь это твоей идеей, – с упрёком бросила Луна. – Беатрис – моя верная ученица, и в её предложении был толк, – голос Селестии заметно напрягся. – Ты согласишься с ней, если твоё тщеславие хоть немного потеснится здравомыслием. Последнее принцесса ночи приняла на свой счёт, в глазах её зажглась обида. Свет на улице давно померк, но в кабинете, где разговаривали принцессы, окончательно стемнело только сейчас. Хлопнув дверью, Луна ушла, после чего они не общались с Селестией почти месяц. Принцесса даже уклонилась от традиционного участия в праздновании «Дня Гармонии» – дня, когда она с сестрой одержала великую победу над Дискордом; когда, благодаря их единству, землям Эквестрии и всем живущим на ней существам был возвращён покой и порядок.

***

В мокрых от слёз глазах ночной принцессы вновь плескалась обида и злость. Обида на сестру, но её она могла прощать бесконечно, ибо не было в мире души более близкой и родственной. Для аликорнов время видится неумолимой силой, вечно меняющей всё вокруг, разрушающей и создающей на руинах новое. И в этом водовороте непостоянства особенно начинаешь любить всё то, что время тронуть не способно. Именно поэтому она так боялась лишиться сестры. Именно поэтому в сердце её бушевала злость, обращённая на сеятеля раздора, Беатрис Дэфолес. Ещё мгновение, и Луна почти слилась с ночной мглой. Сейчас не время придаваться эмоциям. Сегодня тот, кто покусился на святое для неё, должен умереть, а для этого нужна незамутненная голова и крепкие копыта.

***

В могильной тишине темницы можно было услышать лишь учащённое сердцебиение узника и скрип плохо смазанных петель. Кандалы словно стали холоднее, и Генрих подтянул руки ближе к груди. Сама чернота коридора впилась вострыми зрачками чуть ли не в душу человека, а потом не торопясь шагнула ближе. Это была Тень ночной принцессы. Безумие, но человек был не против увидеть любого, даже её. Лишь бы не Беатрис. – Мы хотим поговорить с тобой другим, – бросила чёрная аликорн через порог. Человек устало обхватил руками голову и обречённо уставился в каменный пол, словно не слыша оппонента. – Это не просьба! – властно изрекла кобылица. Чёрная тьма вместе с шагнувшим в камеру аликорном стала заполнять собой всё помещение, словно пожирая любой проблеск света. Зловещие зрачки и острые клыки будто уже наметили свою жертву, что беспомощно сидит и ждёт своей участи. Она не спешила, подходила ближе, а Генриху стало ещё холоднее, как перед ликом бездны. Один шаг или неверное движение – и долгое падение, в конце которого почти неминуемая смерть. Тишина нарушалась лишь хрипением холодной стали об шлифованный камень, режущим нервы не хуже палача. Внутри него обострялась тяга к жизни, и все мысли вторили ей. Узник инстинктивно зажмурил глаза так сильно, как только мог, а когда открыл, в них уже не было никаких страхов, свойственных смертному. Казалось, в мгновение ока он сам стал частью воцарившихся в узилище холода и тьмы. – Приветствую, королева, – прозвучал шипящий голос, того кто раньше был безмолвен и бесплотен, а ныне вновь в теле и в силе. – Столь чудесная лунная ночь обязательно должна служить чьим-то концом, не правда ли? – Продолжай, – заходя на круги, словно акула, бросила королевская Тень. – Мы прекрасно понимаем, что за преступление должно прийти наказание, но и ваша милость наверняка понимает, что от нас живых и свободных может быть больше пользы. Особенно в тех делах, – узник сделал двусмысленный жест руками, – которые требуют тишины и молчания. А в награду для нас позвольте просить лишь свободу. – Ты чего-то не договариваешь, – чёрный аликорн вплотную приблизилась к человеку, – не пытаешься ли ты играть с Нами? – Как можно, ведь мои руки связаны! – человек вновь потряс кандалами, в подтверждении своих слов. – А вот леди Беатрис… совсем другое дело. В бирюзовых холодных глазах королевы заблестело строго определённое желание и чувство, которое её собеседник прекрасно знал и чувствовал, явно получая удовлетворение. – Расскажи мне всё и тогда… Мы подумаем. – Лучше скажу, что аналогичное предложение свободы мне сделали на более простых условиях. – Так почему же ты его не принял? – с любопытством в голосе спросила аликорн. – Подумал, что более разумно помочь вам, Ваше Величество. – Так и есть, – благосклонно произнесла повелительница ночи. Клыки чёрного аликорна кратко блеснули улыбкой во тьме, и Генрих резко очнулся. Рядом никого не было, дверь в узилище была заперта. Камера по-прежнему плохо освещалась светом полной луны, но всё равно было не так темно, как мгновение назад. Невольно Генрих засомневался в правдивости происходящего. Устало, он сел на кровать и попытался осмыслить только что пережитое. Он – это он, значит, Тень оставила его тело. Принцесса Луна действительно приходила сюда или всё это просто очередное наваждение, дурной сон? «Нет, дурной сон – это вся моя жизнь…» – невесело подумал человек. «Как же трудно жить, не веря своим глазам, еженощно борясь не только с миром внешним, но и внутренним. Не знать, что будет дальше, кто подставит, а кто поможет». Генрих опять посмотрел на свои руки, и ему уже мерещилось, что они полностью покрыты бурой кровью, будто измазаны в густом вязком масле. Дрожь прострелила всё тело. Человек свернулся калачиком на кровати и попытался уснуть, забыв о предстоящем. Ему очень хотелось забыть о том, что должно произойти. Дверь темницы медленно открылась, и в полумраке коридора загорелись два зелёных малахита. Цвета тёмной розы кобылка с той же непробиваемой маской из гордыни и самоуверенности, уже как будто заранее празднуя победу, шагнула за порог тюремной камеры. Леди Беатрис Дэфолес не торопилась приближаться к закованному в цепи человеку, который не находил себе места, хоть и старался принять максимально спокойную позу. Кобылка чувствовала в человеке его смятение и внутренний конфликт. И, судя по расширяющейся улыбке, ей это нравилось. – Доброй ночи, Генрих, – максимально учтиво поздоровалась единорожка, на что человек никак ответил. – Вижу, ты ожидал меня. – Да, – полушепотом ответил узник, – ожидал. – Значит, ты обдумал наш последний разговор, и я жду ответа. – Убирайся… Такой ответ весьма не понравился Беатрис, но принимать его она не собиралась. Ей не удалось бы достичь таких карьерных высот, не умей она настоять на своем. Изумрудные глаза этой пони уже давно видели лишь цель, способную оправдать любые средства и жертвы. В ту же секунду с её рога сорвалось несколько молний, что подобно змеям бросились на Генриха. Задеревеневшие мышцы выкручивало разрядами тока в дуги, принося узнику страшные муки. Генрих извивался как уж на сковородке, но чувствовал себя скорее червём на раскаленной солнцем брусчатке. То самое чувство беспомощной злобы вступало в конфликт с ещё недавно доминировавшим в человеке куражом собственной значимости. Хотелось кричать, но челюстью не шевельнуть. Свело. Вдруг всё кончилось. Так же резко, как и началось. – Генрих, только не подумай, что мне приятно тебя мучить, – выравнивая дыхание, произнесла Беатрис, гася рог, – но времени почти нет, а твоё упрямство уже утомило всех. Она решительно приблизилась к человеку, всё ещё лежащему на кровати без движения. Генрих еле-еле отдышался и бросил на свою мучительницу усталый взгляд. – Всё, что мне нужно, это увидеть силу, чью тень я видела тогда. – Я… не… могу, – проскрежетал узник, сжимаясь на кровати в позу эмбриона и глядя на мучительницу полуоткрытыми глазами. Больше всего в ту минуту Генрих жалел, что не может добраться до худой шеи ненавистной ему мучительницы. Он так и видел, как с оглушительным треском железные цепи вырываются из стены. И он, гордо возвысившись над Беатрис, обрушивается на неё всем своим весом. Вот кисти сходятся на узкой шее мёртвым замком, а зубы остервенело вгрызаются в плоть горла, чтобы сделать её кончину ещё мучительнее. Горячая, горькая кровь чувствуется на языке и на руках, повсюду. Это прекрасно... Проходит минута. Две. Дыхание постепенно восстанавливается, но тут реальность судорогами вернула Генриха в ту же самую темницу. Кровоточащие раны на руках под браслетами болели и щипали. Генрих всё также лежал на боку, как побитая собака, а над ним стояла самодовольная и нетронутая Беатрис. – Ты меня очень сильно расстроил, – неожиданно спокойно и даже с некоторым сожалением в голосе выдала она. – Не держи на меня зла за то, что мне придётся сделать. Ты должен понять, что теперь знаешь нечто такое, что тебе придётся унести с собой в могилу. Ничего личного, просто… Договорить леди Дэфолес не успела, последняя фраза застыла у неё в глотке, когда тьма с двумя бирюзовыми огнями, собравшись за её спиной в огромное бесформенное нечто, зверем накинулась на пони. Тело жертвы окуталось чёрными лоскутами, а воля подчинилась напавшей Тени. Обнажённый кинжал выпал из магического захвата и звякнул об пол. Генрих с упоением смотрел на своё отражение в меркнущем взгляде Беатрис. В следующий миг браслеты на его запястьях раскрылись, а единорожка окликнула его глубоким, не принадлежащим ей голосом: «Встань и иди за мной!». То, какую форму обретала помощь королевы, приводило его в изумление и, в тоже время, пугало своей непредсказуемостью. На плохо слушавшихся его ногах заключённый поднялся и, натягивая на ноги сапоги, увидел лежащий на полу уготованный для его смерти кинжал. Схватив оружие и спрятав его в голенище сапога, он поспешил на выход из опостылевшей тюрьмы. Резкий подъём с кровати отозвался раскатом боли по затёкшим без движения мышцам и суставам, отчего узник был вынужден искать опору в стене. По счастливой случайности походный плащ висел на выходе прямо за деревянной дверью, там же спал крепким сном стражник. Но толком осмотреться человек не успел, с нижнего яруса винтовой лестницы его окликнул всё тот же обезличенный голос кобылки, что минуту назад хотела его убить. Плохо соображая, Генрих плёлся вниз, держась за стену и стараясь идти как можно быстрее и аккуратнее, чтобы не поскользнуться. Так он, наконец, добрался до основания башни. Выйдя в открытую дверь, человек стал свидетелем ещё более необычайного зрелища. Беатрис стояла на открытом пространстве абсолютно пустого плаца и водила зажженным рогом, пока вокруг неё собирались сгустки магии, нитями сплетаясь в форму колесницы. Зачарованные клубы магии обретали форму и превращались в материю достаточно прочную, что Генрих подтвердил, усаживаясь в призванную повозку вместе с одержимой Беатрис. Тут её рог стал светиться ярче, заливая уже всю площадь своим светом, и в упряжке нарисовались четыре тени. В считанные секунды они стали такими же материально-осязаемыми, как и тот стражник, что дежурил у его камеры, отличаясь разве что абсолютным отсутствием какой-либо жизни. Колесница резко дернулась, и чёрные пегасы-фамильяры понесли её прочь, вознося всё выше и выше к облакам. Он видел величественный дворец, возвышающиеся башенки, золотые маковки куполов и своды замка, где ему пришлось принудительно погостить, и был рад, когда колесница, преодолев крепостную стену, полетела над городом. Впервые за многие дни в заточении Генрих был счастлив. Он не знал, куда его везут, не знал, что произойдёт по прилёту, но он вновь почувствовал ветер в своих волосах. И какое-то необычайно знакомое чувство проскользнуло в нём, когда он посмотрел вниз на, казалось, игрушечные, тускло подсвеченные домики, проплывающие под чёрной колесницей. Как будто нечто подобное ему уже приходилось видеть. Может, даже в своей прошлой жизни. Той, которую он не помнил и не вспомнит уже, скорее всего, никогда. В это время колесница вылетела за пределы города и устремилась вдаль на север. Внизу, как рои светлячков на дальних полянах, сверкали огоньки небольших городков. Может быть и Зелёного Дола, хотя во тьме ночной что-то разобрать было практически невозможно. Время в полёте шло незаметно. Беатрис сидела тихо, практически неподвижно, словно фарфоровая статуя. Через час, а может быть и два, с её бледных губ слетело «Здесь». Повозка моментально стала снижаться на еле заметную поляну среди раскидистых деревьев и молодых плакучих ив. Едва колёса коснулись земли, а сам экипаж остановился, Генрих выпрыгнул из него, готовый моментально скрыться в чаще. – Стой, Генрих, – заговорила Беатрис узнаваемым теперь голосом королевы. – Я знаю, ты спешишь, но не забывай, что за любую услугу надо платить. Твоя очередь. Человек ничего не понял и просто встал столбом, смотря, как колесница и пегасы растворяются в воздухе, словно дым. Беатрис с остекленевшими глазами неспешно приближалась к нему. Бывший узник вновь оценил всю грацию и изящество этой пони, её причёску, талию, изящно покрывающий грудь чёрный бархатный фрак, метку в виде змеи над фолиантом и сам предмет его долгих вожделений – хрупкую лебяжью шею в обрамлении воздушного белого жабо. – Чего ты ждешь? – спросила тень, недвусмысленно намекая человеку на то, что от него требуется. – Это необходимо. Такова наша плата. – Я… я… не могу! – Можешь! – покровительственно ответила тьма внутри человека. – Мы оба это знаем, а ещё ты этого хочешь. Просто вспомни! В миг перед глазами промелькнули шериф Дола и чета Спригов, а ещё кровь, чувство ужаса и какого-то безумного помешательства. Завершили картину допросы Беатрис, всё, от их первой встречи до последних её ударов магическими молниями. В голове набатом било: «Мсти! Убей! Мсти! Живи! Убей! Убей! Убей!..» Генрих упал на колени и, крепко обхватив голову руками, закричал – настолько пронзительно бил колокол в голове. Он сам не заметил, как зверем бросился на рядом стоящую пони, сцепил пальцы на её горле и, заглянув в её зелёные глаза, смотрел, как медленно в них гаснет жизнь. Слабые копытца в манжетах пытались спихнуть или оттолкнуть убийцу от себя, но всё было тщетно. По жестокой прихоти королевы к Беатрис вернулось её сознание. Вернулось лишь для того, чтобы показать ей её смерть. Ночью. В лесу. На незнакомой поляне. Задушенная чужаком и брошенная на съедение диким тварям. Ничего величественного. Абсолютно. Бесславная. Смерть. Генрих напоследок сжал пальцы ещё крепче и, уже не надменный, а полный низменного страха взгляд единорожки потух навсегда, тело обмякло, копытца обвисли, а бой сердца остался слышим лишь в голове убийцы. Он отпустил искаженное в гримасе боли тело кобылки и сел рядом на устланную травами лесную землю. Генрих даже не вспомнил о спрятанном в сапоге кинжале, который мог бы облегчить её страдания и его работу. Он впервые с ужасом осознал, что убил осознанно и даже с некоторым удовольствием. Ночь подходила к концу, луна медленно уходила за горизонт, освобождая место солнечному диску. Вот первым светом зацепило макушки деревьев и небольшую поляну. А вскоре лучи коснулись и одинокого хладного трупа в окружении распускающихся полевых цветов.