Вслух

- У тебя такое глупое лицо... - Смеётся Джеймс, пока пытается закурить и одновременно опрокинуть в себя новую порцию виски. - Ты счастлив? Ники вяло отмахивается от назойливых вопросов, слишком заинтересованный окружающим его миром, плавно покачивающимся на наркотических волнах. Сейчас голос Джеймса похож на невнятный шум за окном - так слышишь рев машин и рокот толпы, когда сидишь в болиде, и ждешь зеленого сигнала. Мир сжимается до вот этого круглого окошечка, отрезая ненужную шелуху, и в голове только одна мысль: "Давай". Сейчас всё так же, только никто никуда не поедет, все останутся в комнате, наполненной сладким ароматом травки и горьким - сигарет Джеймса. Ники глупо улыбается, когда едва сжавшийся мир расползается обратно, впуская в сознание буквально каждый звук - тихий звон льда в пустом стакане, хриплое дыхание Джеймса, и стук сердца самого Ники. Весь мир в этой крошечной комнате, на этой кровати, в этом воздухе. Если закрыть глаза, можно представить, что за пределами номера никого нет, теперь на всей земле только они одни, и больше не надо никуда торопиться. Больше нет гонок, машин, женщин, восхитительно пустой мир, где Джеймс никем лишним не интересуется. - Ты рано умрешь, Хант... - Ники переворачивается на живот, с трудом выплевывая горькие слова, и прячет лицо в подушку. - Если не остановишься. Он смеется, как и всегда, самонадеянный осел без чувства страха. Зачем ему останавливаться, когда жизнь так упоительно хороша, весь мир у ног, выкрикивающий его имя? Иди по спинам, пока люди согласны, забирайся выше и старайся не упасть. - А зачем останавливаться, Ники? - слова рассыпаются по коже, обжигая не хуже углей, когда Джеймс слишком близко наклоняется к Лауде, чтобы наверняка донести мысль. - Давай обрежем тормоза? "Давай!" - кричит Ники в своей голове, потому что слишком разучился кричать вслух, "Давай же!" "Научи меня не останавливаться, осел, научи меня пить литрами, курить пачками, научи меня говорить такие простые слова, Хант!" Джеймс смеется. Он не слышит ни слова, но читает в подернутых дымкой глазах буквально всё, что Ники никогда в жизни не скажет вслух, чертов трус. "Я бы хотел умереть с тобой". - Это просто немного химии между нами, Крыса. - Джеймс сжимает мокрые волосы в кулаке, и смотрит Ники прямо в глаза. - Ты чувствуешь. Ники не может кивнуть, обездвиженный рукой Джеймса, но он чувствует. Наркотики, текущие по венам вместо крови, здорово помогают ощущать всё, даже маленькие детали, даже то, что руки у Ханта слишком уж дрожат для его уверенного выражения лица. "Чего ты боишься?" Ники улыбается, ликуя внутри, потому что Джеймс Хант наконец-то оказывается не таким уж несгибаемым, отчего-то не задумываясь, чем это грозит сейчас. А Хант просто улыбается в ответ и запечатывает их улыбки друг другом, смешивая аромат сигарет и травки. - Ты когда-нибудь любил, Хант? - Ники старается не шевелиться, но болит даже там, где болеть-то не может. - Любил? Джеймс не отвечает. - Ты любишь? - Ники выходит из себя, но все еще сохраняет маску, слегка надколотую предыдущим часом, когда он забыл, что весьма спокоен обычно. - Джеймс? Хант закуривает - крошечный огонек, краснеющий в полной темноте. - Осел! - Лауда ударяет по кровати, тайно надеясь попасть по Ханту, но промахивается. Жаль. - Тебя люблю. И улыбается, Ники уверен, что улыбается, хотя не видит ни-че-го. Он знает, что Джеймс слегка щурится и растягивает свой рот в улыбке, радуясь произведенному эффекту, как маленький ребенок. "Я тебя тоже". Джеймс все еще не научил говорить Ники вслух. *** "Мне так больно". Хант без слов понимает, что Ники хочет сказать. Достаточно только закрытых глаз, искривленных губ и сжатых кулаков. - Иди ко мне. И Ники не сопротивляется, потому что больше не может быть сильным. Не может улыбаться на камеру, чтобы поддержать образ героя, когда внутри всё рвется от боли и ужаса: "Только не на трек!". Джеймсу не надо объяснять; у Джеймса можно просто спрятаться, и ни о чем не думать. Можно сжать мокрыми пальцами майку, ткнуться лицом в шею, и позволить себя защищать. Даже Марлен отступает после нескольких минут отчаянного штурма, когда Джеймс едва слышно командует «Уходи». Хант очень добросовестная стена, и не собирается давать поблажек даже особо важным персонам. "Я всё еще тебе нужен?" Ники не волновало мнение Марлен, не волновали косые взгляды и шепот за спиной, но Джеймс должен (обязан!) сказать "Да!" Признать, что любит всё так же, пусть и шрамы, и кожа с бедра, и ухо обгорело - просто должен сказать "Я люблю тебя, Крыса, даже такого". Говорит. Несколько раз, пока беспардонно разглядывает обезображенное лицо, а потом шрам на бедре, а потом еще раз, просто так. В его натуре быть таким прямым, и кто только постарался? *** - Возвращайся, мне нужен соперник... - Говорит Ники, нарочито не глядя на Джеймса. "Ты обещал! Ты говорил, что любишь!" - Кричит он внутри, едва держась, чтобы не начать драку. - Я вернусь, только наслажусь своей славой, Крыса. - Говорит Джеймс, разглядывая Лауду. "Прости", видит Ники в его глазах, и не собирается ничего прощать. Он смотрит в удаляющуюся спину, сжав кулаки до хруста, и повторяет как мантру "Он вернется", хотя прекрасно знает, что все кончено. Ники повторяет это заветное "Он вернется" каждый божий день, пока не узнает, что теперь уже некому возвращаться. Ему сорок пять, он садится в углу своей кухни и закрывает глаза. Он прижимает ладони к глазам, до белых кругов, и молчит, слишком мучительно осознавая эту новость. Джеймс просто взял и умер - иррациональная обида, тебе ведь уже сорок пять лет - а ведь обещал! "Я же говорил, ты рано умер". Джеймс в его мыслях закатывает глаза и криво улыбается, а потом соглашается: "Да, ты был прав, Крыса, счастлив?" "Нет" - думает Ники, и закусывает ребро ладони. "Нет. Я бы всё отдал, чтобы ошибиться". "Ты ведь обещал". "Я ведь люблю тебя". Джеймс так и не научил говорить Ники вслух. И теперь это больше не нужно. Ему сорок пять, и пора начинать жить заново, только все равно просыпаясь с мыслью: "Он обещал" - и, кажется, это уже навсегда.