Онейроид

Подтеки густой карамели на гигантском леденце заманчиво играют бликами в лучах теплого солнца. Они вязко струятся по гладким сладким бокам, с вкусным чавканьем ударяются о ярко-зеленую траву и распространяют вокруг себя дурманящий аромат клубничного ароматизатора. Именно так пахли конфеты из небольшого ларька при кондитерском заводе, в который заходила мама после работы. Очень теплые и вкусные воспоминания, которыми Пиро готов делиться со всеми. Например, с тем очаровательным крылатым ребенком в сбитой набекрень каске. Та, тяжелая и нелепо смотрящаяся на его детской головке, неуклюже падает в пружинистые цветы, когда малыш подлетает ближе и тянется языком к леденцу. Боб – так его зовут – всегда очень порывисто принимает дары. Пиро жмурится, смеется, широким жестом отрывает пухлый кусок тяжелой карамели и отдает мальчишке. Но нельзя делиться этим вкусным счастьем только с одним, ведь здесь так много очаровательных созданий, которые должны по достоинству оценить это лакомство. Не правда ли, сэр Надувнорог? Местный мэр степенно и безмолвно кивает, а Пиро бежит дальше. В небольшой рощице мармеладных деревьев он радостно крутится вокруг своей оси, забрызгивая налитые цветом стволы вязкой жидкостью – волшебная карамель никогда не остывает и не становится твердой. Она стекает вниз, оставляя за собой аппетитные дорожки, и Пиро думает, что и сам не прочь попробовать ее на вкус. Воровато оглядевшись по сторонам, будто это было чем-то постыдным, он подносит гигантский леденец ко рту, но врезается чем-то, что уже давно стало продолжением его тела, в розовую жижу, кривится и приподнимает край противогаза. В нос ударяет едкий запах дыма, но Пиро, уверенный, что ему просто кажется, зажмуривает глаза и тянется языком к притягательно переливающейся карамели. У нее металлический привкус и странная, жидкая консистенция. Пиро вздрагивает и открывает глаза. Конфетный мир лопнул как мыльный пузырь, подернутый масляной пленкой. Леденец оказался тяжелым пожарным топором, потеки карамели на нем – кровью, а чудесные малыши – изуродованными трупами наемников. Пиро отдернул лезвие ото рта и резко опустил противогаз на место, лишь бы не чувствовать запахов крови, гари, пороха и пота. Зря – мышцы пищевода судорожно дернулись в приступе рвоты. Пришлось крепко сомкнуть губы – они скользили друг по другу от крови – и быстро уходить, чтобы не сблевать в собственный противогаз. Это всегда ошеломляюще остро – возвращаться в реальный мир. Пиро не знал, какой именно из своих диагнозов, неровными росчерками украшающих медицинскую книжку, стоит благодарить за Нее – Пироландию. Но на теперешней работе Она стала благословением. Настоящим спасением. Ширмой, за которой можно не видеть того, что происходило на самом деле. Несмотря на плачевное психическое состояние, Пиро полностью отдавал себе отчет в том, что бежит от реальности. Его сознание услужливо прикрывало чужую кровь, грязь и дробленые кости яркими красками, накрывало полотном обманчивого и приторного спокойствия. Грех не воспользоваться таким шансом, когда твоя работа – сжигать людей живьем. К сожалению, содрать эту хрупкую защиту было также просто, как и нацепить – реальность врывалась в разум от лишних запахов, боли, резкой смены температуры или неожиданной тишины. Это научило… избегать неприятных ситуаций: скрываться от прямых столкновений, не лезть на рожон, обходить возможные засады. Неосознанно, конечно – ведь бесшумно ступая по узким коридорчикам, Пиро видел, как бежит под изумрудными сводами мармеладных пещер. За несколько месяцев работы на RED, двух Синих наемников Пиро успел почти полюбить. В каком-то смысле. Снайпер и Шпион были бесконечно милосердны в своей манере убийства. При мгновенной смерти, Ее хрупкая дымка не успевала соскользнуть с глаз, и сознание просто настигало совершенное, нейтральное небытие. Несколько секунд серого ничто перед первым вздохом на Респауне. Но, к сожалению, синий Снайпер предпочитал более важные, чем поджигатель, цели, а Шпион и сам был добычей Пиро на этой карикатурной войне. И в каком бы состоянии Пиро ни был – он об этом помнил. Впрочем, помимо тактической целесообразности, у него была еще одна причина охотиться за вражеским лазутчиком. Пироландия – как назвал продукт его галлюционирования Медик – причудливо связывалась с реальностью и отличалась редкостным постоянством. Например, синий Солдат – немного глуповатый, импульсивный вояка, – становился малышом-Бобом: совсем маленьким мальчишкой со строгим взглядом и неуемной любовью к сладостям. Или Хэви-Джефри – пузатый младенец с пухлыми поджатыми губами, отдающий предпочтение бутербродным кустам, а не сладостям, которые в изобилии произрастали на земле. Или Медик-Мартин – самый игривый из Синих. Единственный, кто так и не удостоился от подсознания Пиро детского альтер-эго, был Шпион. Даже внутри Нее он оставался неизменным: высокий, статный, затянутый в идеально отглаженный костюм. Он был инородным и неправильным элементом в этом конфетном мире, чем сразу же привлекал внимание. Если его вообще удавалось поймать – гораздо чаще Пиро наблюдал просто горящий живой факел, выплывающий из невидимости. Поначалу Пиро испытывал любопытство. Он не понимал, почему именно Шпион был обделен его безумием, и ему хотелось… да он и сам не знал, чего именно. Он просто надеялся на то, что оказавшись ближе, найдет ответы на свои вопросы. Безуспешно, конечно – откуда Синему знать, почему выжженные угарным газом, наркотиками и таблетками мозги поджигателя выделили именно его из всех возможных кандидатур? А сам себе Пиро на этот вопрос не мог дать ответа. Потом любопытство переросло в одержимость. Шпион был странным и зыбким маяком между реальностью и галлюцинациями, тем элементом, за который всегда можно было ухватиться, если что-то во время боя шло не так. Шпион был почти неуловим и тем самым бросал вызов. Шпион был по-своему красив, и в те редкие минуты, когда удавалось пронаблюдать за его работой, Пиро давал себе время для любования, прежде чем убить Синего. Наверное, это внимание было болезненным и нездоровым. Ну, нездоровым даже по меркам Пиро. Но что-то делать с этим он не собирался, тем более, в рамках его теперешних задач, такая одержимость была только на руку. А работу свою Пиро ценил – это редкость, когда непосредственное начальство готово было закрыть глаза как на медицинскую книжку, так и на оставленную в прошлом наркотическую зависимость.

***

Оказавшись на базе после победного рейда, Пиро сразу же направился в туалет – его до сих пор тошнило. Оттянув низ противогаза, он с булькающим облегченным стоном избавился от содержимого желудка. Ненавистная кровяная корочка на губах зашелушилась в унитаз вслед за рвотными массами. Некоторое время он просто сидел на коленях, восстанавливая дыхание и позволяя густой горькой слюне капать вниз. – Герр Пиро, – раздался сзади холодный, сухой голос. Пиро подскочил, механически нажал кнопку спуска унитаза и резко натянул противогаз на место, размазывая немногочисленные желчные разводы по подбородку. Медик наблюдал за этим со снисходительным равнодушием. – Загляните ко мне, когда приведете себя в порядок. «Зачем?» – Мойффем? Медик скорее догадывался, чем слышал, о чем Пиро его спрашивает. И не такому научишься за пару месяцев работы с таким пациентом. – Хочу провести повторное обследование. Медик коротко кивнул на прощание и вышел за пределы совмещенного санузла. Пиро выдохнул и скривился от тошнотворного запаха, что появился в замкнутой клетке его противогаза. Он почти с ненавистью стянул резиновую маску и еще минут пятнадцать полоскал рот, яростно, до красноты тер губы и очищал свою амуницию. Конечно, ванная не предназначалась для подобных процедур, но тут можно было запереться, не опасаясь незваных гостей. – На кушетку, раздевайся, – бросил Медик, стоило переступить порог лазарета. В приватной обстановке он переходил на «ты». Первое указание Пиро выполнил сразу же, устраиваясь на неудобном и твердом ложе. Со вторым он не торопился, недовольно разглядывая Медика сквозь закоптившиеся стекла – тот надевал перчатки. – Если не снимешь сам, это сделаю я, – констатировал док, когда встал напротив. Пиро замялся. Оттянул пальцами ворот защитного костюма, поджал губы, забрался глубже на кушетку и неуверенно кивнул. Когда это делали другие – было проще. Не так страшно, не так тяжело. И можно было создать видимость насильственного обнажения, что его фобия, почему-то, переносила легче. Медик неодобрительно сощурился, но схватился пальцами за края противогаза и резким движением стянул его. Пиро отчаянно зажмурился. – Спокойно. Открой глаза. Смотри на меня. Пиро сглотнул и выполнил указание. Льдисто-серые глаза Медика гипнотизировали, не давали отвести взгляда, но приступ совсем не облегчали. – Ты должен дышать. Спокойнее, глубже. Давай: вдох-выдох, вдох-выдох. Пиро слушался, пока док быстро стягивал с него перчатку, жестко хватал запястье – удерживая от крупной дрожи – и внутривенно вводил дозу транквилизатора. Препарат подействовал почти сразу, успокаивая глубокую, скребущуюся во всем теле тревогу: сердцебиение выровнялось, дыхание пришло в норму, зрачки расширились, холодный пот стал испаряться. Медик отпустил его руку, когда убедился, что приступ прошел. Он закинул противогаз на кушетку и взялся за огнеупорный костюм. Пиро неуклюже ему помогал. – У тебя ведь не было панических атак, когда ты только пришел сюда работать, – утвердительно промычал Медик и собрал со лба товарища крупную испарину. – Не было, – Пиро помолчал, разглядывая морщинку между бровей дока, и робко поинтересовался: – Это плохо? Естественно, плохо. Но как только Пиро обнаружил, что его костюм не только прекрасно защищал от огня, но и давал непривычное ощущение безопасности, снять его уже не получалось. Какой-то частью своего сознания он понимал, что сам загоняет себя в клетку: в этом резиновом вакууме он мог только смотреть. Но он с охотой принес в жертву возможность нормального общения ради этой плотной горячей защищенности, которая пахла резиной. Спустя пару месяцев почти непрерывного ношения костюма, он стал испытывать панические атаки при попытке снять его в присутствии кого бы то ни было. – Респаун должен был поддерживать твое состояние на стабильном уровне. – Медик оторвался от созерцания влажной пленки на латексе перчаток и потянулся за пустым шприцем, чтобы взять анализ крови. – Похоже, я зря отменил тебе курс лекарств. Пиро молчал и пялился в стену, пока полое брюшко шприца наполнялось красной жидкостью. – Подвигай рукой. Я задам тебе несколько вопросов? – Хорошо. – Что общего между молнией и стамеской? – Они заставляют деревья плакать, – не задумываясь, ответил Пиро. Это было очевидно. – Между фундаментом и водой? – С них начинается жизнь. – Надеждой и ложкой? – Они сделаны из латуни. Во время «допроса» Медик внимательно осмотрел Пиро: зрачок и его реакцию на свет; расцветку языка; скорость и силу пателлярного рефлекса. И если физическое состояние Пиро было по большей части нормальным, то психическое оставляло желать лучшего. – Как тебя зовут? – наконец, спросил Медик, внимательно заглядывая своему пациенту в глаза. Тот насупился. – Пиро. – Мне нужно твое имя. – Пиро! Медик едва удержался, чтобы не рявкнуть имя самому, но в итоге сжал губы и строго посмотрел на Пиро. – Ник-колас Маклаф-флин, – наконец, нехотя и запинаясь, произнес тот. – Хорошо, Ник, хорошо. Молодец. – Мне не нравится, когда меня так называют, – сообщил Пиро и опустил лохматую голову. Медик только закатил глаза: идиотская традиция наемников не называть друг друга по именам не шла на пользу их поджигателю, и без того теряющему связи с реальностью. А судя по сегодняшнему инциденту, состояние становилось только хуже. Хотя сам Ник так не считал и с упоением погружался в свои нездоровые фантазии, чем неимоверно раздражал Медика. Ведь именно он был единственным, кто мог следить за состоянием Пиро, но его компетенция в области психиатрии была далека до идеальной. – Одевайся, можешь идти, – напряженно проговорил Медик, – с завтрашнего дня будешь приходить ко мне два раза в день и принимать таблетки. Не придешь – я сам отыщу тебя на базе и, сам понимаешь, это будет намного хуже. Пиро понимал. Он был благодарен доку за специфическую заботу, но даже рвущееся на куски ощущение реальности позволяло понять – Медик в гневе ужасен. – Я буду приходить, – робко сказал он, быстро и неловко запрыгивая в свой костюм. – А от лекарств я… я не буду видеть Ее? Ее – Пироландию. Медик прикрыл глаза, желваки на его челюсти зло и тяжело заходили. Взяв себя в руки, он ответил – уже не в мальчишеское лицо, а в маску противогаза. – Да. «Это грустно. Но не беспокойтесь, я все равно буду к вам приходить» – Уыф пфуфо. Уо уе мффпфффь, уа пфе фафо фуфу х фап фифопифь. Медик не понял ни слова из сказанного, но уловил печально-благодарные интонации. В каком-то смысле это можно было считать согласием. Когда Пиро ушел, он брезгливо выкинул шприц с транквилизатором в мусорное ведро и решительно направился к замаскированному под аптечку бару. После разговоров с поджигателем всегда хотелось выпить, и Медик сам не знал точных причин своей чрезмерной впечатлительности. Но он точно знал, что разум умирает гораздо медленнее, страшнее и мучительнее тела.

***

После возобновления курса лекарств Она стала тускнеть: лишилась текстуры, красок, запахов, ощущений. Пиро это не нравилось – привычный и любимый мир истончался, высыхал без благотворного влияния его безумия. Она стала напоминать грязную тряпку, которую набросили на глаза, чтобы не видеть еще большую грязь. И от того, чтобы категорически отказаться от приема таблеток, Пиро удерживало только одно: он чаще стал видеть Шпиона. Может быть, тот начал ошибаться; возможно, наоборот – почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы не считать маскировку необходимой; а возможно, это Она по-своему ревновала и не позволяла кому-то еще занять мысли Пиро. Но под действием таблеток Она слабела. Нечем стало прикрыть кровавый ужас беспрерывных смертей, и Пиро сконцентрировался на том, что позволяло просто не замечать творившуюся вокруг бойню – на Шпионе. Он не вписывался не только в Ее мир. Он и в реальности казался каким-то несуразным: ловкий, изящный, всегда чистый, будто бы и не было постоянных взрывов, свиста пуль и неровного полотна влажной грязи под ногами. Пиро он казался даже безумнее, чем все его галлюцинации – как восхитительная в своей красоте аппликация, приклеенная к уродливому холсту безыскусным художником. Шпиону здесь было не место. Это было по-своему печально, что изо дня в день он умирал от руки Пиро – единственного, кто мог оценить его красоту по достоинству. Но Пиро помнил о своей работе, помнил всегда и не мог позволить этой странной привязанности влиять на результат. Вот только каждый раз, рассматривая пузырящуюся под огнем кожу, он думал о том, что хотел бы встретиться иначе.

***

Принимая новую партию оружия, Шпион даже не считал нужным скрывать свою радость и облегчение. Последняя разработка технологов «Манн Ко» – часы невидимости «Звон Смерти» могли избавить его от многих проблем во время боя. И самой главной проблемы, которая невероятно обострилась в последний месяц – вражеского поджигателя. Как Шпион заметил, любой пиротехник был немного со сдвигом. Что творится в голове синего Пиро, он не знал и знать, по большому счету, не хотел. Тот вел себя рассеянно, странно реагировал на внешние раздражители и никогда не снимал свой костюм. Насколько Шпион успел изучить вражеского поджигателя, тот был тоже не без… особенностей, назовем это так. Странными был его смех, пританцовывающая походка и какой-то нечеловеческий, тоскливый вой, который, раздавался из-под противогаза, если его ранить. И хотя за последний месяц Красный стал вести себя адекватнее, его осанка стала более сутулой, походка – тяжелее, и самое паршивое – он выискивал Шпиона с упорством охотничьей псины. Можно было бы предположить, что у него есть какие-то личные счеты с синим Шпионом, но на этой войне не было ничего «личного», только: деньги, Респаун и одинаковые лица наемников, которым было друг на друга, по большому счету, насрать. В общем, Шпион надеялся, что новая амуниция поможет ему справиться с насущными проблемами, но, как впоследствии оказалось – она их только принесла. «Посмертная» невидимость не спасала от огня. Преломляющая свет оболочка делала Шпиона почти неуязвимым, но одежда на теле продолжала гореть, и Пиро преследовал свою добычу до последнего, пока измученный Шпион не падал замертво – уже по-настоящему. Это было хорошим поводом держаться от этого психопата в противогазе подальше, но, как назло, тот нашел способ привлечь к себе внимание не только убийствами. Шпиону повезло напороться на Пиро, когда тот был с дробовиком. Уронил ли он свой огнемет или же кончились боеприпасы – было не так важно. Главное – это был шанс. Шпион намеренно метнулся под россыпь дроби, оставил за собой безвольный манекен и уже начал обходной маневр, чтобы заколоть ублюдка в спину, но застыл, так и не успев сбросить невидимость. Пиро присел на корточки над его «телом» и грузно качнулся с пятки на мысок. Некоторое время он не двигался, а потом воровато – наверное, воровато – оглянулся по сторонам, встал на колени и потянулся крупной рукой к лицу. Шпион замер изваянием, не в силах оторвать взгляда от происходящего и не в состоянии найти этому объяснение. Поджигатель с удивительной нежностью провел пальцем по «его» губам, пригладил задравшийся ворот рубашки, накрыл кровавые дыры от дроби безвольной рукой и потянулся к маске. Шпион сглотнул. Громко. Пиро этого не заметил. Он неловко подцепил тонкую кромку трикотажа, ласкающим движением провел по шее, задирая балаклаву. Это нужно было прекратить немедленно. И дело не в том, что этот психопат увидит лицо Шпиона, а в том, что это было… противоестественно, безумно, дико, непонятно. Как сомнамбула Синий подался вперед, но дернулся от зычного рыка «Эй, малой, ублюдок уже сдох?!». Дернулся и Пиро. Убрал руку, резко вскочил на ноги и пробормотал что-то невнятное подскочившему красному Солдату. – Нихрена не понимаю, что ты несешь, но ты молодец, солдат! Так держать, и мы размажем этих Синих говнюков! Невидимость Шпиона спала, когда эта парочка уже спускалась вниз. Он тяжело выдохнул, провел ладонью по взмокшему лицу и уставился на мертвую болванку себя. Что, черт подери, от него вообще хочет этот ненормальный? После того случая, Шпион стал внимательнее к поджигателю и заметил множество мелких деталей, которые ранее упускал. Например, Пиро никогда не нападал на него сразу, а всегда выжидал секунду, прежде чем кинуться вперед. И не убивал его, если ловил на попытке подкрасться сзади к кому-нибудь из красных. Будучи раненым, Пиро преследовал его вопреки всякой логике и не пытался найти аптечку. Пиро вообще вел себя очень странно. И Шпион понятия не имел, что это значит.

***

Пиро решился на это единожды, но и одного раза хватило, чтобы пошатнуть и без того хрупкое равновесие его сознания. Пиро понравилось трогать Шпиона – пусть тот был и мертв – понравилось смотреть на него, понравилось находиться рядом. Рядом с ним уходила тревога и тупая тоска. Даже стекла противогаза будто очищались от копоти и взгляд становился яснее. Она слабела. И наверняка ревновала, но Медик продолжал настаивать на приеме таблеток, а Шпион был странной, но все-таки заменой Ей. И самое главное – он был реален. Пиро жалел, что не может просто подойти к Шпиону, коснуться его и ощутить чужое тепло сквозь слои одежды и резину собственного костюма. Не может прийти на базу Синих, зайти в комнату Шпиона, сесть у кресла и слушать, как его негромкий грассирующий голос рассказывает захватывающие истории из прошлого. Пиро довольствовался тем, что есть. Но, похоже, его навязчивость не осталась без внимания. Шпион стал осторожнее и реже попадался на глаза – в такие дни Пиро было особенно тоскливо – а когда они встречались, пристально наблюдал. Пиро нравилось ощущать этот взгляд, жаль только, что любая их встреча заканчивалась убийством. Эти странные танцы со смертью продолжались еще около месяца. Пока Шпион вновь не подловил Пиро без огнемета в руках. Он материализовался перед самым носом и сразу же ударил в живот. Поджигатель вымученно всхрапнул, отскочил и согнулся. Это была смерть – в рукопашной схватке он проигрывал Синему по всем фронтам. Но тот не спешил браться за балисонг, а в несколько сильных, точных ударов заставил забыть, как дышать, и затолкал в какой-то ангар. До Пиро запоздало дошло, что убивать его не собирались. Но яростный, холодный взгляд Шпиона пророчил нечто худшее, чем смерть и заставлял защищаться до последнего. Короткая и злая драка закончилась у стены: Пиро отлетел к ней, неловко плюхнулся на задницу и слабо вскрикнул, когда нож-бабочка пригвоздил его левую руку к деревянной поверхности над головой. Горячая кровь липко и мерзко полилась под костюмом. Шпион разогнулся, несколько раз тяжело выдохнул и закурил. Он молчал. Молчал и Пиро, не предпринимавший никаких попыток вырваться. Иногда он тихо хныкал в противогаз, когда пульсирующая боль в ладони становилась совсем неприятной. А еще он наблюдал. Впервые он видел своего противника так близко и живьем. Быть живым тому шло, и Пиро даже приоткрыл рот, разглядывая совершенную задрапированную фигуру. – Может, скажешь что-нибудь? – раздраженно прервал хрупкую тишину Шпион. «Ты красивый», – честно ответил Пиро. – Мфы пфыфыфый, – получилось в итоге. – Чертовы ненормальные ублюдки, – пробормотал под нос Шпион, выкинул сигарету и присел на корточки над поверженным врагом. Он ожидал сопротивления, удара, попыток вырваться, но Пиро просто пялился на него темными провалами окуляров. Это выглядело пугающе. Тихо ругнувшись, Шпион подцепил противогаз на макушке и потянул его вверх. Он хотел посмотреть в глаза засранцу, который досаждал ему столько времени; он хотел внятного ответа на вопрос «Что за хрень?»; он просто хотел увидеть лицо человека, способного быть таким безжалостным чудовищем. Но Пиро что-то неясно воскликнул и отчаянно замотал головой. – А ну не дергайся! Удивительно, но тот послушался. Сжался, напрягся, но замер. Шпион удивленно моргнул и уже мягче потянул вверх резиновую маску. – Mon Dieu!.. – выдохнул он, когда противогаз соскользнул с головы. На него смотрел – вернее отчаянно отводил взгляд – мальчишка от силы лет двадцати. Худощавое лицо гротескно смотрелось в сочетании с мешковатым защитным костюмом; белую кожу украшала россыпь веснушек; на голове непослушной и местами спутанной копной рассыпалась огненно-рыжая шевелюра. О реальном возрасте этого пацана говорили только едва заметная морщинка на лбу, да пробивающаяся щетина. Но Шпион все же спросил: – Сколько тебе лет? Ответа не было. Поджигатель резко прижал ноги к груди, обхватил их свободной рукой – костяшки пальцев обескровились до синевы – и уткнулся лицом в колени. Он быстро и поверхностно дышал, крупно дрожал и был напряжен до последней мышцы. С ним явно было что-то не так, но что?.. – Посмотри на меня, – твердо потребовал Шпион. От каждого звука Пиро вздрагивал, как от удара, но слушаться не торопился. Тогда Шпион просто схватил его за волосы и резко вздернул голову. Почти в животном ужасе на него уставились влажные, болотно-зеленые глаза в обрамлении рыжих ресниц. – В-верни мне, пожалуйста, п-противогаз, – то ли заикаясь, то ли всхлипывая, произнес Пиро и сжался еще плотнее – хотя куда еще-то? – Нет, – ответил Шпион. Помолчал, разглядывая бледное мальчишеское лицо, и повторил вопрос: – Тебе сколько лет? – Двадцать семь. Вот уж неожиданность!.. – Что с тобой сейчас происходит? Вот на что этот странный парень-мужчина выглядел испуганным, но все равно насупился. Шпион сильнее сжал жесткую, жирноватую шевелюру. – Док зовет это паническими атаками. – Пиро всхлипнул. – Мне не нравится без противогаза. Верни. – Нет, – повторил Шпион и замолк. Панические атаки. Маньяк, наводивший страх на их команду, оказался хлипковатым мужчиной, который испытывал вегетативный криз, если стащить с него маску. Удивительная ирония. Вся агрессия Шпиона, его желание отомстить за подпорченные миссии и предвкушение расправы испарились. Пиро выглядел жалко и беспомощно, он дрожал как осиновый лист и – дерьмо! – опять начал задыхаться. Момент, когда Пиро выпутался из хватки и уткнулся носом в шею, Шпион, все еще пребывая в прострации, пропустил. А Пиро подался ближе, болезненно и неудобно выворачивая плечо, неловко обнял за плечи свободной рукой и сжал коленями бедра. Он не пытался причинить вред или вырваться, он просто быстро дышал и… успокаивался? Шпион удивленно уставился на рыжую макушку. Дрожь спадала, дыхание выравнивалось, напряженные до одеревенения мышцы медленно обмякали. Пришлось приложить усилия, чтобы отодрать от себя Красного – крепко удерживая за подбородок. Теперь затравленная паника в его взгляде сменилась детским, безграничным доверием. Этого только не хватало. – Зачем ты меня преследовал? – резко и грубо спросил Шпион, в надежде стереть это беззащитное выражение с лица поджигателя. Но тот хлюпнул носом и только прижался теснее. – Ты красивый, – после недолгой паузы все-таки заговорил Пиро, – и другой. Не такой, как остальные. – Пиро замолк, будто бы обдумывая свои слова, и очень осторожно продолжил: – Чистый. Правильный. Тебе не нужна Она, понимаешь? Шпион ничего не понимал, но съежился от пристального, открытого и восхищенного взгляда Пиро. Так смотрят уличные щенки, и совершенно очевидно было, что причиной этому было психическое нездоровье. Гораздо большее, чем просто панические атаки. Конечно, было неприятно стать целью преследования сумасшедшего маньяка с огнеметом, которому ты, похоже, нравишься – в специфическом представлении. Но теперь хотя бы понятна природа такого внимания. Ничего серьезного. – Я могу тебя поцеловать? – неожиданно и очень твердо спросил Пиро. Потом шумно сглотнул и быстро затараторил под пристальным взглядом: – Я ведь ненормальный, тебе это не нравится, я чувствую. Но док просит пить меня таблетки. Я пью, и Она умирает. Это грустно, но ты лучше Нее. Ты настоящий, с тобой мне не страшно без маски. И… ты ведь не подойдешь ко мне больше, ведь так? Я хочу что-то оставить от тебя. Не только смерть. Я могу тебя поцеловать? – совсем тихо закончил свой сбивчивый монолог Пиро. Он и не помнил, когда в последний раз столько разговаривал. – Нет, – механически мотнул головой Шпион, но его уже не слушали. Пиро мягко вытек из хватки и коснулся губами костяшек на руке Шпиона. Прикрыл глаза, в преданном и собачьем жесте поднырнул под ладонь. Ухватился зубами за тонкий велюр перчатки и стащил ее с пальцев. И еще раз поцеловал: горячо и благодарно, немного мокро и очень жадно. Шпион не двигался, стеклянным взглядом наблюдая за действиями своего вроде-как-врага. На границе сознания билась мысль о том, что откусить ему палец будет проще простого, но Пиро двигался неизменно осторожно: ласкал руку с невероятным почтением, его пушистые ресницы дрожали, а медленное горячее дыхание обжигало кожу. Никакой злобы, ненависти или грубости. В прострации Шпион попытался отстранить ладонь, но Пиро посмотрел на него с такой мольбой, что в горле встал ком. Подчиняться этой безумной беспомощности было ненормально, но Шпион ничего не мог с собой поделать. Он загипнотизированно следил за монотонными действиями поджигателя, которые становились все откровеннее: к поцелуям примешался язык, а вскоре его пальцы и вовсе оказались в горячем рту Пиро. Он взглянул вниз и через мешковатый защитный костюм увидел, что у поджигателя стоял. Но даже это не помогло сбросить нахлынувшее оцепенение. Сексуальное влечение в исполнении этого… наемника, казалось такой же естественной вещью, как и нечеловеческая жестокость. Шпион закрыл глаза, не желая смотреть. Чувствовать оказалось гораздо хуже – Пиро был неожиданно умел в своих ласках. Он всасывал пальцы до основания, мягко покусывал костяшки, иногда отстранялся и доверчиво тыкался в ладонь. Шпиону хотелось материться: он и сам испытал прилив возбуждения от этого странного действа. На этой войне было чертовски одиноко, своих коллег он близко не подпускал, а Пиро был таким доверчивым, теплым, голодным и, чего уж греха таить, приятным внешне. Шпион медленно разлепил веки и вздрогнул, когда Пиро неожиданно подался вперед и поцеловал его в уголок губы. Он не пытался затолкать язык ему в рот, а просто касался незакрытых балаклавой участков кожи. Сердце тяжело бухало в ушах, реагируя как на непрошеный стояк, так и на щемящую нежность этих прикосновений. Говорят, у шпионов нет совести. Правдой это было только отчасти, но сейчас, снедаемый чувством вины, Синий готов был пренебречь некоторыми этическими принципами. Слишком уж это было… просто слишком. Он схватил Пиро за волосы и шумно выдохнул под покорным и открытым взглядом. Черт подери, этот псих должен был понимать, что Шпион может убить его в любое мгновение! – Ты мне отсосешь. Сейчас. И больше не притронешься вне рейдов, ясно? – Да, – сглотнув, ответил Пиро. – Можно мне… я могу расстегнуть костюм? – Расстегивай, – не глядя, бросил Шпион, расправляясь с пряжкой ремня. Он как следует поимеет этого ненормального в рот, потом пустит ему в лоб пулю и больше не вспомнит о странном, опасном и парадоксально доверчивом Красном. Но когда Шпион поднял взгляд, он почувствовал себя глупо и беспомощно – Пиро насиловал его куда-то в сердце невинностью своего поведения. Под костюмом на поджигателе была пижама. Светлая, мягкая на вид, с глупым узором из треугольников клубничного торта и медвежат. Она была немного велика и только подчеркивала жилистую худобу. Бугор возбужденного члена казался просто неуместным с этой одеждой, а влажное пятно на месте соприкосновения с головкой навевало тошнотные мысли о педофилии и парадоксально возбуждало. Шпион неожиданно почувствовал себя невероятно грязным, стоя на коленях с рубашкой навыпуск и полувставшим хреном наружу. Следующий вопрос Пиро каленым железом прошелся по ушам. – А что мне нужно отсосать? Господи, это даже хуже педофилии. – Ничего. Забудь. Я убью тебя и уйду. И больше не подходи ко мне, ясно? – быстро заговорил Шпион, заправляясь дрожащими пальцами. И, как назло, эта подкупающая инфантильность возбуждала еще сильнее. Дерьмо. – Но я хочу. Пожалуйста… – Пиро подался вперед, пытаясь заглянуть в глаза Шпиону, но тот не реагировал. Тогда Пиро уложил ладонь ему на пах и дрожащим голосом спросил: – Тут, да? – Да. Ресницы Шпиона задрожали, и он закрыл глаза. Прохладные прикосновения крупной ладони к члену воспринимались неожиданно остро, но… черт, он просто не мог. Это было ненормально. Слишком не нормально. И отказать, когда Пиро так смотрел на него, тоже не получалось. – Прижмись к стене. Открой рот. Обхвати губами головку. Вот так… умница. Зубы убери! Прикрой губами. Все, не двигайся. Шпион слышал себя будто со стороны, пока деловито пристраивался к открытому рту Пиро. Внутри у того было тесно, горячо и приятно. Поджигатель не мешал двигаться, только тихо скулил, когда головка упиралась в горло, и слабо дергался назад. Но не кусал, не пытался отстраниться и смотрел: пристально, влажно, доверчиво. Шпиону очень хотелось зажмуриться и представить, что ему отсасывает какая-нибудь шлюха, чьего лица он не запомнит, чьего имени не узнает. Но не мог отвести взгляда от Пиро. Тот оказался на удивление послушен. Любое пожелание, звучавшее до отвратительного пошло, сразу же исполнялось. «Поработай языком». – «Вылижи головку». – «Расслабь горло». – «Сожми губы сильнее». Пиро очень хотел сделать приятно и выкладывался на полную. Захваченный ощущениями от неловкого, но старательного минета, Шпион не сразу заметил, что Пиро трется об его бедро собственным стояком. И только тот приглушенно заскулил, закатил глаза и резко сомкнул ноги вокруг чужих бедер, до Шпиона дошло, что Пиро кончил. От трения. Прямо в пижамные штаны. Заглатывая член как можно глубже. Оргазм накатил на Шпиона холодной и обжигающей волной. Он не был сильным или приятным. Он встряхивал собственное сознание, оставив после себя четкое и болезненное понимание того, что только что произошло. Что он грязно и безвольно воспользовался недееспособностью своего непосредственного врага, что прошляпил большую часть рейда тут, что после всего происходящего, хотелось забиться в ванну и долго отмываться. Пиро же не переживал. Он смотрел благодарно и немного грустно, не выпуская изо рта обмякающего члена. Он послушно проглотил почти все, и только тоненькая белесая струйка тянулась из уголка губ. Он языком счищал остатки спермы и жадно сглатывал. Шпион резко отскочил, вставая на ноги. Руки мелко тряслись, дыхание сбивалось. Его тошнило от самого себя и хотелось проклясть тот момент, когда он вообще решил разобраться, какого хрена от него нужно поджигателю. Того, кстати, не помешало бы освободить. И забрать перчатку. И прикончить. Но сил подойти ближе просто не находилось. Путаясь и ругаясь, Шпион заправился, кое-как разгладил одежду и спешно направился к выходу. – Шпион, – окликнул его сзади тихий голос. – Я не буду тебя освобождать, – нервно и обрывисто рявкнул Шпион, разворачиваясь на пятках. – Я… – Пиро поднял взгляд и посмотрел на свою пришпиленную руку с недоумением – будто и вовсе о ней забыл. – Нет. Я хотел попросить… сними маску. Пожалуйста. Шпион пришел в себя, когда пальцы уже скользили по скулам, стягивая эластичную ткань. Пиро немного подслеповато сощурился, разглядывая его бледное, напряженное сейчас лицо. Потом он улыбнулся, расслабился и тихо пробормотал: – Спасибо. Из ангара Шпион выходил, не оборачиваясь, и слишком спешно, чтобы это не было не похоже на побег.

***

Спустя неделю Возвращаясь в свою комнату после рейда, Шпион сразу понял, что внутри кто-то есть. Ручка двери была под другим углом, коврик чуть дальше от проема, а через щель в полу виднелся слабый свет. Заозиравшись по сторонам, он достал из кобуры пистолет, мягко толкнул дверь и направил оружие в помещение. Но ничего опасного его не ждало. В каком-то смысле. На прикроватном столике горела лампа, разгоняя густую темноту. Под ней, прижатая сложенным балисонгом, лежала вельветовая перчатка. В углу неопрятной кучей валялся костюм огнезащиты. На кровати, из-под кокона толстого одеяла, торчала рыжая макушка. – Твою мать, – выругался Шпион и резко захлопнул за собой дверь. Еще не хватало, чтобы этого психопата кто-то увидел. А ведь он почти стал забывать о том, что произошло между ними! Пиро всполошился от резкого звука: подскочил, сонно заморгал и доверчиво – доверчиво, твою мать! – заулыбался. – Привет. – Какого хера? – холодно рыкнул Шпион, не торопясь убирать пистолет. – Я должен был вернуть тебе перчатку и нож. А во время бойни это неудобно. – Выметайся, – дрожащим голосом приказал Шпион и прикрыл глаза. Ему хотелось проснуться, чтобы все это было нелепым и страшным сном. Он задрожал, услышав шлепанье босых ног по полу, и тихо выматерился, когда теплая щека улеглась у него на груди и тихий шепот прошелестел: «Красивый». Этой ночью Пиро остался у него. Кто бы мог подумать, что Красный мог отдаваться так: самозабвенно, страстно, позволяя все – ругаться, впечатывать лицом в подушку и яростно вдалбливаться в податливое тело. И в следующий свой визит Пиро остался, несмотря на твердое: «Пошел вон». Его не отталкивали ни грубость, ни отторжение, ни равнодушие, к которым прибегал Шпион в попытке избавиться от назойливого внимания. Но как бы он себя ни вел, он не находил в себе сил и желания просто сказать «нет». Пиро же, казалось, просто нравилось находиться рядом. А Шпион слишком привык к нему и не мог избавиться от странной мысли о том, что со временем Пиро все реже и реже рассказывает о Ней.