Пари

Снег покрывает землю тонким слоем, скрывая от нас грязь этого мира. Он дает нам иллюзию чистоты и света, чтобы мы, забыв о проблемах, могли подставлять лицо под морозное солнце и наслаждаться новым витком нашей жизни. Но только не сейчас. Уже несколько лет снег не может скрыть пепел и пожарища, свежие братские могилы. Зима перестала быть временем детворы, а стала еще одним испытанием на долю голодного, избитого и обессиленного, но непокоренного и гордого народа. Что бы ни говорили другие, я не любил войну. Как можно любить это побоище, когда многие покидают этот мир раньше срока. Но в лесу не было следов войны. Он стоял среди нетронутого снега и смотрел вверх, как будто ждал, что сейчас его невероятное спокойствие нарушит рев самолета и звуки разрывающихся бомб. Я не хотел нарушить этой волшебной картины, поэтому тихо стоял возле дерева и любовался им. Но вот ветка сломалась под моей ногой, и громкий звук разрушил наваждение, Пруссия обернулся и зло посмотрел на меня. Конечно, мы же враги. Я весело улыбнулся и помахал ему. - Зачем ты меня позвал? – Гил подошел ко мне и оперся спиной на соседнее дерево, продолжая сверлить меня взглядом. - Война скоро кончится, и вы явно проигрываете… - весело улыбаюсь, показывая, что такое положение дел меня устраивает. - И что? Мы еще можем все изменить! - упрямо смотрит мне в глаза. - Помнишь про пари? – моя улыбка становится шире, когда я вижу, что он краснеет. – Помнишь. - И что? Ты так уверен в своей победе? – снова сверлит меня злым взглядом. - Гилберт, я сделаю все, чтобы выиграть его, - хитро прищуриваюсь, заставляя прусса побледнеть. - Ты еще не выиграл! – он разворачивается и убегает с места нашей встречи, а я провожаю его грустным взглядом. Я выиграю, даже если придется сломать тебя, мой Гилберт. *** Дома тепло, благодаря старой печке в гостиной. Вообще-то она осталась еще с того времени, когда я был ребенком, а мой дом состоял лишь из одной большой комнаты. А сейчас это огромный особняк, в котором всегда шумно и весело из-за того, что в нем живут почти все союзные страны. Мы ведь одна семья. Теперь Гил тоже стал ее частью. Я так рад. Пусть и придется много с ним возиться, давая привыкнуть к новому положению вещей, но скоро он привыкнет. Я уверен. Не зря же пришлось ждать так долго. Он ни разу не вышел из отведенной ему комнаты. Обиделся. А я же ничего такого не сделал, подумаешь, попросил отдать его мне, но зачем же теперь бойкотировать? Хорошо хоть, от еды не отказывается. В очередной раз несу ему поднос с ужином. Тихо захожу в комнату, а Пруссия сразу сверлит меня уничтожающим взглядом. Ставлю поднос на столик и сажусь в кресло, которое стояло возле кровати. - Скажи, почему ты злишься? – склоняю голову на бок и вопросительно смотрю в его глаза. - Ты еще спрашиваешь! Идиот! Да, ты мне жизнь сломал! С братом разлучил! Столицу мою себе забрал! – Пруссия подскочил с кровати. – Мне вот интересно, почему ты не выполняешь условия пари? - Ты же не хочешь этого, - пожимаю плечами. – А заставлять тебя мне не хочется. - Вот значит как! – он подошел ко мне. – Сам затеял это, а теперь в кусты? - Значит, ты согласен? – моя улыбка становиться очень доброй. - Нет, как я могу быть согласным! Я тут пострадавшая страна! – сразу отступает на несколько шагов, но я уже знаю его ответ, чтобы он не болтал. Встаю с кресла и хватаю его за руку. - Что ты делаешь, Брагинский?! Пусти меня! – он пытается вырваться, но я повалил его на кровать, целуя. К моему удовольствию я сразу получил ответ на это действие и углубил поцелуй, изучая языком каждый уголок его рта. Но вскоре пришлось разорвать этот поцелуй, чтобы просто не задохнуться. - Ты все еще против? – приподнимаю бровь и делаю самое невинное лицо из моего арсенала. Гил обнимает меня за шею и трется пахом о мою ногу. - Кончай болтать, Брагинский! – а красные глаза сверкают похотливым блеском. Не сдерживаясь, начинаю целовать его везде, докуда только могу дотянуться. Расстегиваю его рубашку, провожу ладонью от живота к груди прусса, слыша его тихий стон, но он тут же закрывает себе рот ладонью. - Я хочу тебя слышать… - пальцами сжимаю его сосок, а второй рукой убираю его ладонь. Он снова тихо стонет, уже не сдерживая себя. Целую его шею и грудь, чувствуя, как с моей шеи исчезает шарф, а он пытается снять с меня и шинель. Но у меня уже сносит крышу, я перехожу в вертикальное положение и сажаю его к себе на колени, снимая Гила штаны. - Ты хотя бы смазку взял? – он трется пахом о мои руки. - Нет, думаю, мы и без нее обойдемся, - улыбаюсь, а Пруссия бледнеет. - Дебил! Я не собираюсь заниматься с тобой сексом без смазки! – пытается оттолкнуть меня, но я держу его крепко. - Не волнуйся ты так, я буду очень нежен с тобой, - шепчу ему на ухо, одной рукой придерживая его за талию, а второй дотрагиваясь до анального отверстия. Он весь покраснел, но вырываться перестал. - Ты обещал, - прусс расстегивает мою шинель и рубашку, дотрагиваясь рукой до моей груди. - Верь мне, - подношу пальцы к его рту. Пруссия начинает облизывать их, при этом смотря мне в глаза. – Хватит. Провожу мокрыми пальцами по его бедру, заставляя его судорожно вздохнуть, и аккуратно ввожу в него один. Он шипит, но вскоре я ввожу второй. Из его глаз покатились слезы. - Больно… - прячет лицо на моем плече. - Потерпи, - начинаю двигать пальцами, стараясь нащупать простату. А в это время Гилберт расстегивает ширинку моих штанов. Услышав стон наслаждения, понимаю, что нашел нужную точку. - Возьми меня, дебил, - Гил лижет меня в шею. Улыбаюсь. - Хорошо, - вытащив пальцы, кладу его на спину, нависая сверху. Эта ночь была временем, когда исполнилось мое заветное желание. Я слушал его стоны, чувствовал его тепло и понимал, что большего мне и не надо. Мне всегда нужен был только он. Пусть мы ругались и дрались. Не всегда понимали друг друга, но, то, что происходило ночью, всегда стирало границу между нами. Мы жили друг другом. Я понимал, что все это слишком эфемерно, чтобы длиться вечно, поэтому старался запомнить все. Ведь потом я буду жить этими воспоминаниями, стараясь вернуть его. Но это потом, а сейчас есть только похоть в кровавых глазах, и горячий шепот на ухо: «Du hast gesiegt» « - Если ты меня, когда-нибудь, покоришь, то я навсегда исчезну из этого мира. Но если победителем стану я, ты станешь моим полностью, - шепчу ему на ухо, с дьявольской улыбкой. - Я согласен, - он краснеет и опускает взгляд. Хмыкаю и отворачиваюсь от него. - До встречи, Гилберт, - бросаю через плечо и направляюсь вглубь сада, оставив растерянного прусса размышлять над моими словами»